Русско-казанская война (1505—1507): ногайский фактор

В своем историческом романе «Басурманин» Иван Иванович Лажечников сравнил Казань 1505 года с волчицей, которая пока что «отыгрывалась от великого ловчего», хотя утечь ей было уже некуда. Действительно, «волчица» показала свой оскал в ходе русско-казанской войны 1505–1507 гг. Тем не менее, центром силы и актором политики Казань уже не была, и ее включение в орбиту более мощного игрока оставалось вопросом времени. Тем более, в первой трети XVI века наряду с Москвой отыскался еще один охотник на «подрайскую» землицу – могущественная Османская империя, которая использовала в борьбе за Поволжье силы вассального ей Крымского ханства. Кому в итоге улыбнется охотничья удача, оставалось неясно еще очень долго. Однако во всем этом противостоянии не стоит упускать из виду еще одного сильного игрока, с которым приходилось считаться и Москве, и Казани, и Крыму – Ногайскую орду. Недаром именно ногайцы составили компанию казанцам в первом акте рассматриваемой нами войны – осаде Нижнего Новгорода 1505 года.

Десятилетку за три года!

Подробнее о причинах и краткой предыстории войны читайте в первой публикации цикла. Напомним лишь кратко, что после своего повторного возведения на казанский престол в 1502 году хан Мухаммед-Эмин сразу же «отбился от руки», с которой, выражаясь языком летописей, и получил власть. Из верного друга и по сути вассала хан в одночасье становится злейшим врагом Москвы. Происходят казни сторонников Русского государства из числа казанской правящей аристократии, ограбления и убийства московских торговых людей, отправка Ивану III оскорбительной грамоты «О некоих делех князя Шаин Юсуфа», арест чрезвычайного московского посольства под руководством Михаила Кляпика. Словом, за эти три года казанцы выполнили даже не пяти-, а десятилетку эскалации конфликта. Итоги были ожидаемы – война, начавшаяся с упомянутой осады Нижнего Новгорода.

Как уже неоднократно отмечалось, главной причиной такой кардинальной смены курса политики ханства по отношению к Великому княжеству Московскому было давление на хана со стороны восточного (антирусского) блока казанской аристократии. Нередко с легкой руки исследователей и публицистов это объединение именуется «прокрымской партией». Разумеется, влияние Бахчисарая на казанские дела постоянно росло, чему способствовали родственные связи Мухаммед-Эмина с крымскими Гиреями. Напомним, что матушка хана, царица Нур-Салтан, вышла замуж за правителя Крыма, Менгли-Гирея. Однако в это время в Казани задавали тон не столько крымчаки, сколько ногайцы. Итак, рассмотрим в общих чертах природу русско-казанско-ногайских отношений в этот период.

Откуда есть пошла земля ногайская…

Если Казанское ханство хоть и в тумане, но все же маячит где-то в массовом сознании, то Ногайская орда для многих остается настоящей terra incogita. Не каждый профессиональный историк, особенно если его специализация далека от данной тематики, сможет внятно объяснить, «откуда есть пошла земля Ногайская». Тем более, по своему политическому и экономическому устройству это государственное образование стоит особняком, разительно отличаясь от других осколков распавшейся Золотой Орды. Итак, почему же какие-то ногаи, которые, судя по русским источникам, управлялись простыми мурзами и не имели своих городов, за исключением столицы со смешным названием – Сарайчик, оказывали такое сильное влияние на Казань и Русское государство?

Изначально это образование выделилось в конце XIV века как Мангытский юрт. Воспользовавшись коллапсом централизованной ханской власти в Золотой Орде в связи с нашествием Тимура, темник Эдиге сконцентрировал за Волгой огромные массы ордынского населения: мангытов, киреев, найманов и десятки других, преимущественно тюркских племен. Помимо железного авторитета самого Эдиге, какое-то время фактически управлявшего всей Золотой Ордой, переселенцев привлекало освобождение от податей в пользу сарайской администрации. Притом во главе большинства племен стояли свои «природные» беки (бии), а главным правителем этого пестрого конгломерата был беклярбек, высший военачальник из мангытов. Словом, «ногаи» – это не этническая принадлежность, а политноним, обозначавший всех подконтрольных мангытскому бию кочевников.

Во второй половине XV века Ногайская орда со скоростью кометы вырывается на большую дипломатическую арену, расширяя связи с татарскими соседями, Москвой, Великим княжеством Литовским. Кстати, именно ногаи – силы царя Ибака и «мурз» Муссы и Ямгурчи – обезглавили Большую Орду. В 1481 году они напали на ставку сарайского хана Ахмата, который после поражения на реке Угре распустил почти все войско и остался зимовать с малой охраной, и убили его. В итоге в 1502 году Большая орда окончательно перестает существовать, и с этого момента можно говорить о полной самостоятельности ногаев. При этом значительная часть большеордынских земель вошла в состав Ногайской орды, включившей обширные территории между Волгой и Уралом, от современного Ульяновска до Астрахани, а также северо-западный Казахстан.

Изначально ногайцы старались внешне соблюдать правило, согласно которому легитимной на всей территории бывшей Золотой Орды могла считаться лишь власть Чингизида. К примеру, в конце XV века формальным правителем ногайского юрта стал недавно упомянутый нами сибирский хан Ивак из рода Шейбани. Впрочем, фактическое управление осуществляли мангытские беки, Мусса и его младший брат Ямгурчи.

Смешались в кучу кони, люди…

Эти строки Лермонтова вполне применимы и к ногайским посольствам в Великое княжество Московское. К слову, и последствия этих, казалось бы, дружеских визитов для русского населения зачастую оказывались такими, что великим князьям приходилось выделять целые отряды детей боярских, которые встречали на границе и сопровождали дорогих гостей до самой Белокаменной и обратно.

Отличительными особенностями ногайского государства являлись самый низкий среди всех юртов бывшей Золотой орды процент оседлого населения и тотальное преобладание кочевого образа жизни. Казанское ханство с его десятитысячной столицей и рядом других торговых и ремесленных центров, относительно развитым земледелием было одновременно настоящей Гардарикой и житницей в сравнении с ногайскими соседями. Соответственно, экономика ногаев держалась на двух столпах: классических степных набегах на соседние государства с целью разграбления территорий и захвата пленных, а также разведении скота и конского поголовья.

Все «прелести» ногайских набегов испытали на себе как Москва, так и Казань. Например, на обратном пути после неудачной осады Нижнего Новгорода в 1505 году ногаи разграбили не только русские, но и казанские территории – земли мордвы, мещеряков, мари.

Даже во времена Ивана Грозного, когда Казань и Астрахань уже окончательно вошли в состав Московского царства, а значительная часть ногаев присягнула русскому царю, их отряды регулярно орудовали на этих территориях. Помимо прочих, нападениям подвергались идущие по Волжскому торговому пути купеческие суда и экспедиции. Так, английские купцы Томас Бенистер и Джеффри Бэккет в своих записках оставили свидетельство о том, как на пути между Казанью и Астраханью (самом опасном отрезке Волжского торгового пути) в 1558 году на них напало около 300 ногайских татар. Однако отважные англичане не растерялись и «так хорошо поиграли своими мушкетами, что заставили татар обратиться в бегство» после двухчасового ожесточенного речного сражения. Словом, английская точность даст фору немецкой: успели и ногаев «по головам» посчитать, и время засечь в пылу сражения. Так или иначе, Казань и Москва одновременно пытались найти точки сближения с Ногайской ордой, чтобы обезопасить себя от неожиданных рейдов бравых степных джигитов.

Повторимся, что и запланированные визиты ногаев – посольства – не обходились без эксцессов. Во многом это было связано со вторым столпом ногайской экономики – продажей коней и скота.

Как было сказано в предыдущей публикации, именно массовый переход от дорогостоящих «рыцарских» скакунов из Персии и Малой Азии к сравнительно дешевым и небольшим татарским лошадям позволил Москве создать многочисленное ориентализированное войско. И под «татарскими» лошадьми, прежде всего, стоит понимать именно ногайских. Огромная доля лошадей и скота, задействованных в земледелии Русского государства, тоже закупалась у ногайцев. Ведь русская природа-матушка была богата лесами и реками, но вот со степными пастбищами и конским поголовьем подкачала.

При этом оборотистые ногаи активно вели торговлю с Москвой как на сторонних территориях, так и с доставкой на дом. К примеру, крупная конная площадка располагалась в самом центре казанского посада, рядом с так называемом Тезицким двором. По некоторым данным, ежегодно там продавалось до 20 000 ногайских коней.

Ногайцы едва успели перейти от родоплеменного к раннефедальному строю, как в ряде моментов уже стали заправскими капиталистами. К чему просто так гнать за тридевять земель своих послов, тратя немалые средства на дорогу? Чтобы не только окупить расходы, а еще и неплохо заработать, вместе с каждым посольством в Москву они вели огромные табуны коней и скот на продажу. А для охраны живого товара в Москву также отправлялись крупные отряды ногайских воинов. Так что нередко ногайский «бизнес-план» расширялся грабежом территорий по пути следования посольства. Собственно, именно поэтому Москве и приходилось выделять для гостей многочисленные эскорты из детей боярских. Интересные сведения о прибытии ногайского посольства в 1489 году содержит посольская книга по связям с Ногайской ордой:

«Великий князь… послал против ногайского посла Юшка подьячего, а велел ему давати корм на стану по два борана, а овчины назад отдавать. А на кони, на которых они едут, на десятеро лошадей четверть овса. А которые кони гонят на продажу, на те кони корму не давати».

Выходит, подобные требования со стороны ногайцев не были редкостью, раз такое распоряжение – не давать корм для лошадей на продажу – отдельно прописывалось великим князем. Опять же, в деловой хватке ногайским партнерам не откажешь.

Притом все эти посольские «лавины» на пути в Первопрестольную прокатывались в том числе по территориям Казанского ханства. Поэтому ногайское руководство имело прямой экономический интерес в союзе, а в идеале – политическом контроле над Казанью, чтобы беспошлинно и безо всяких проблем торговать с Москвой.

Что же касается позиции ногаев по отношению к Великому княжеству Московскому, то здесь все сильно напоминало ситуацию в Казани. Один блок правящей ногайской прослойки выступал за союз с Москвой, расширение торговых связей и компромиссное решение казанского вопроса. Другой же открыто стремился грабить Русское государство, да еще и при помощи Казанского ханства. В частности, главным сторонником сближения с Москвой был мурза Мусса, в то время как его брат Ямгурчи, напротив, принадлежал к «партии ястребов».

«Ино пригоже ли так?»

К концу XV века влияние ногайцев на казанские дела сильно возросло. Ногайцы были широко представлены при дворе казанского правителя, между элитами двух политических образований существовали тесные матримониальные связи. Так, казанский хан Алегам (Али Хан) был женат на дочери Ямгурчи по имени Каракуш. Чуть позже, в начале XVI века, она невольно сыграет свою роль в дипломатической игре Ивана III.

К слову, и власть после смерти отца в 1478 году Алегам получил при прямом военном содействии ногайцев, которые помогли ему победить сторонников своего единокровного брата Мухаммед-Эмина. По мнению ряда исследователей, именно в этом противоборстве между лагерями двух претендентов впервые отчетливо проявились те самые прорусская и восточная партии казанской аристократии. И вторая в большей степени ориентировалась именно на Ногайскую орду, а не на Крым.

В итоге Мухаммед-Эмин вместе с матерью, Нур-Салтан, сбежал в Москву и стал нареченным сыном Ивана III, а заодно и потенциальным ставленником великого князя на казанском престоле. Уже в 1484 году при поддержке Москвы Мухаммед-Эмин в первый раз сверг Алегама и занял его место, однако совсем ненадолго – ногайские войска вновь возвратили на трон своего протеже.

Впрочем, ответный ход Москвы в казанской партии заставил ногайцев отказаться от сугубо силовых методов и перейти к более гибкой политике. В июле 1487 году силы Ивана III под командованием князей Данилы Холмского, Александра Оболенского, Семена Ряполовского и Семена Ярославского взяли Казань. Сразу же после этого «князь великий Иван Васильевич царя Махмед Аминя из своей руки посадил на царство в Казани, а кромольных князей и уланов полоненных Казанских смертью казнил».

Алегам вместе со своей супругой, той самой Каракуш, оказался в заточении в Вологде, а его мать и братья – в Белоозере.

Стоит отдать ногайцам должное: своих «детей» и «братьев» они в беде не бросили и попытались выручить их дипломатическими методами. В 1489 году в Москву прибыло посольство от Ивака, Муссы и Ямгурчи. Сибирский и по совместительству ногайский царь предлагал великому князю московскому заключить союз о любви, дружбе и братстве, а также просил выпустить из заточения своего «брата» Алегама вместе с его женой. Фактические же правители Ногайской орды желали вернуть себе своих «детей», то есть подданных, которые тоже воевали за недавно сверженного казанского хана и угодили в московский плен. При этом Иван III явно чувствовал себя хозяином положения, о чем говорит его жесткий ответ послам:

«Ивак царь приказал нам о дружбе и братстве, а мырзы приказали к нам о дружбе жо. А нашего недруга Алегамовы люди царевы, которые от нас бегают Алказый, да Тевлет сеит и… тех людей Ивак царь да и мырзы у себя держат. А нынеча к нам прислал Магмет-Аминь царь, а сказывает: как есте нынеча ко мне шли, ино, с вами вместе идучи, те люди, Алказый, да Касым сеит, да Бегиш, да Утеш, да и мырзины Ямгурчеевы люди твой Тувачев брат да сын, да зять, и с иными людьми Ямгурчеевыми, — землю Магмет-Эминеву цареву и нашу воевали, грабили да и головы в полон поимали. Ино пригоже ли так?

Похочет с нами Ивак царь дружбы и братства, а мырзы с нами дружбы похотят, и они бы то взятое, головы и иной грабеж весь, что Алказый… взяли в нашей земле и в Магмет-Аминевой цареве, то бы все, головы и иной грабеж, велели отдати; а тех бы наших беглецов, Алказыя, да Кайсым сеитя… велели казнити, чтобы вперед такого лиха от них не было».

В этот раз договориться не получилось. Алегам так и не был освобожден и, как сообщает летопись, «тамо же в заточении умре царь, и мати его, и брат царев, Менлодар царевич».

В свою очередь, плененных подданных Муссы и Ямгурчи казнили. Кстати, данная ситуация показательна. Как мы увидим далее, не только великий князь московский, но и, например, крымский хан задавался тем же философским вопросом – «ино пригоже ли так?» – относительно действий отдельных ногайских мурз и беков. Их лихие и далеко не всегда санкционированные сверху нападения на соседей то и дело портили ногайским правителям всю игру на дипломатической арене.

Так или иначе, дальновидный Мусса решил, что сваты помогут ногаям добиться гораздо большего, чем воины. В 1489 году он направил к Ивану III как к сюзерену нового казанского хана посольство с просьбой разрешить брак Мухаммед-Эмина со своей дочерью. Чуть позже великий князь написал своему ставленнику в Казани следующее:

«Пригоже тебе у Муссы мырзы взятии за себя его дочерь. И ты бы у Муссы его дочерь взял бы за себя, чтобы тебе Мусса прямой слуга и друг был».

Разумеется, Иван III рассчитывал через этот брак распространить свое влияние на Ногайскую орду, в то время как точно такие же цели по отношению к Москве и Казани преследовал ногайский правитель.

Стоит отметить, что с этого времени Мусса оставался союзником Великого княжества Московского. Но даже его зоркого ока и авторитета не всегда хватало для того, чтобы держать в узде весь пестрый и лихой ногайский конгломерат. В первой публикации цикла упоминался поход мятежных казанских князей вместе с Мамуком, сменившим своего умершего брата Ивака на «посту» сибирского и номинально ногайского царя, на столицу волжского ханства в 1496 году.

В результате Мухаммед-Эммин был вынужден бежать в Москву, после чего мгновенно разгорелся конфликт уже между крамольными казанцами и Мамуком. Заговорщики повинились перед великим князем московским, и закончилось все шестилетней сменой на ханском троне Мухаммед-Эмина его младшим братом Абдул Латыфом под все тем же русским протекторатом. Незадачливый же сибирско-ногайский завоеватель вынужден был несолоно хлебавши уйти из Казани и на обратном пути умер, возможно, от расстройства чувств. В посольских книгах есть сведения о том, что в 1496 году мурза Мусса попытался предотвратить это авантюрное предприятие. Он послал вслед за Мамуком своего сына во главе двухтысячного ногайского отряда, но, увы, опоздал.

Когда в 1502 году по многочисленным просьбам «трудящихся» из казанской знати чем-то не угодивший всем Абдул-Латиф был низложен и вновь заменен его старшим братом, московский великий князь, наконец, разыграл припрятанную в рукаве карту Каракуш. Все это время остававшуюся политической заложницей, дочь Ямгурчи тоже выдали замуж за Мухаммед-Эмина. Таким образом, Иван III стремился еще сильнее сблизить Москву, Казань и Ногайскую орду. Хотя смерть Муссы в начале XVI века и выход на первый план его младшего брата Ямгурчи, враждебного Русскому государству, помешали этому осуществиться. Вдобавок ногайцам не нравилось дальнейшее усиление влияния Москвы, которая не слишком-то стремилась советоваться с ногайскими «партнерами». Одно только возведение в 1496 году на ханский престол Абдул-Латифа без какого-либо обсуждения с ногайцами вызвало у них страшное недовольство и подлило масла в огонь эскалации конфликта.

Уже весной 1505 года ногайцы вместе с казанцами начинают осаду Нижнего Новгорода, о которой будет подробно рассказано в следующей публикации.

«Шерше ля Крым»

Интерес Ногайской орды к казанским делам был обусловлен не только торговыми мотивами и желанием одной части ногаев дружить, а другой – воевать с Москвой при помощи казанцев. Перефразируя известную французскую поговорку, «шерше ля Крым».

Изначально крымско-ногайские отношения складывались довольно дружелюбно. Как и в случае с Москвой, во многом это было связано с наличием общего смертельного врага, Большой орды. Но после ее исчезновения в 1502 году ситуация быстро меняется. В этом же году ногайский отряд напал на крымское посольство, которое возвращалось из Москвы в Бахчисарай. Правда, шедший вместе с крымчаками московский дипломат потом уверял крымского хана, что это была случайная акция отдельных мурз, и высшие ногайские иерархи никакого отношения к ней не имеют. Словом, «ино пригоже ли так?».

Все дело в том, что часть ногайских мурз и беков выступили на стороне сбежавшего в Литву Шейх-Ахмеда, сына погибшего сарайского хана Ахмата, в авантюрной затее возродить Большую орду под властью Ахматовичей. Вместе с тем Ямгурчи эти сомнительные идеи не поддерживал, о чем неоднократно сообщалось в Крым. В конце концов высшему ногайскому правителю удалось приструнить своих неразборчивых подданных и пресечь эти «большеордынские» поползновения. Но между Крымским ханством и Ногайской ордой ситуация сложилась как в известном анекдоте: осадочек-то остался.

Отношения между двумя этими осколками Золотой орды постепенно становятся все более натянутыми, начинают происходить вооруженные столкновения, которые нередко играют на руку Москве. Забегая вперед, отметим, что крымско-ногайские военные конфликты начала 20-х годов XVI века во многом подстегивали Москву к более активным действиям в целях изгнания с казанского престола ставленника Крыма и возобновления московского протектората. В частности, летом 1523 года войска Василия III совершили удачный поход на Суру, в результате которого «поставил князь великий Василей Иванович на Суре город и нарече ево в свое имя: Василь-город».

Новая крепость стала важным опорным пунктом для дальнейшего наступления на Казань и символом возрастающего влияния Москвы в Повольжье, о чем заявляло одно ее название – Васильсурск. Еще раз подчеркнём, что решение этой задачи для Москвы облегчалось временным выходом Крыма из игры в связи с чередой крымско-ногайских столкновений.

Соответственно, ногайцы, как и Москва, всячески пытались ограничить возраставшее влияние Бахчисарая на Казанское ханство, противопоставив крымскому протекторату свой собственный. Между тем ситуация менялась в зависимости от того, какая «партия» высшей аристократии брала верх внутри самой Ногайской орды. Например, с восшествием на казанский престол в 1524 году Сафа Гирея, заменившего своего дядю Сагиб Гирея, крымчаки уже выступают единым фронтом с ногайцами на казанской арене. Новый правитель Казани берет в жены дочь ногайского бия со звучным именем Мамай – внучку того самого Муссы. И «маятник» этот качался из стороны в сторону до тех пор, пока Казань не была окончательно включена в состав Московского царства, чему, к слову, тоже во многом посодействовали ногайцы. Но это уже тема отдельного исследования.

В следующей публикации читайте об осаде Нижнего Новгорода казанско-ногайскими войсками в 1505 году.