Стрельцы Ивана Грозного: начало боевого пути

Знаменитые «огненные стрельцы» Ивана Грозного появились в Московском царстве в 1550 году — в то время они довольно сильно отличались от образа, созданного столетием позже. Уже в первые годы своего существования стрельцы зарекомендовали себя как эффективные воины, незаменимые при осадах и штурмах крепостей. С тех пор ни одна крупная военная кампания Ивана Грозного не обходилась без них. Что же послужило образцом для создания стрелецкого войска и какими были их первые боевые успехи?

«Откуда есть пошли» стрельцы

Классическую западноевропейскую модель середины XVI века можно смело отбросить. Ивановы стрельцы совсем не похожи на обычных немецких ландскнехтов – изначально стрельцы не делились на пикинёрские сотни. И на польских и литовских наёмных жолнеров-драбов стрельцы тоже не походили, поскольку в середине XVI века десятки, из которых состояли драбские роты, всё ещё сохраняли заведённый в конце XV века смешанный состав. Такой десяток мог включать в себя пикинёра-«копийника» в полном «копийничем» доспехе, щитоносца-павезника и нескольких «стрельцов» с ручницами-аркебузами. Весьма популярной и распространённой, особенно в последние годы, является версия, согласно которой образцом для подражания при создании московских стрельцов стали османские янычары.

В пользу такого предположения говорят и слова И. Пересветова, небогатого служилого человека и прожектёра середины 50-х годов XVI века, обращавшегося к царю с предложением учинить по османскому образцу царскую лейб-гвардию и корпус «юнаков храбрых с огненною стрельбою» для охраны границы с татарами. Также в пользу этой теории говорит запись в Холмогорской летописи, сообщающая, что послал в 1559 году царь и великий государь своего воеводу Данилу Адашева воевать Крым с детьми боярскими, стрельцами и янычарами. Наконец, запись в дозорной книге Тверского уезда 1551–1554 гг., сообщающая о некоем сыне боярском Рудачке Песоцком, который «служит царю и великому князю в ениченех».

Здесь сходства больше, но, как нам представляется, говорить о прямом заимствовании османского опыта всё же не стоит – если уж он и был, то опосредованный, через Крымское ханство. Здесь, в годы «замятни», наступившей после смерти Мухаммед-Гирея I в 1523 году, сперва Саадет-Гирей I, а потом его брат и преемник Сахиб-Гирей I обзавелись по османскому образцу собственной «лейб-гвардией», включавшей и отряды пеших стрелков с огнестрельным оружием, ставших опорой ханов в борьбе за власть. С ними не могли не познакомиться русские дипломаты, регулярно посещавшие ханский двор, да и русские служилые люди встретились с ханскими стрелками на берегах Оки летом 1541 года, когда Сахиб-Гирей явился наказать своего неверного улусника Ивана за его нерадение «царским» интересам.

«Казанское крещение» стрельцов

Как бы то ни было, но в конце лета 1550 года вблизи царской загородной резиденции в Воробьёво поселились «выборные» «огненные стрельцы», положив начало истории стрелецкого войска. Правда, недолго они пребывали в праздности: Иван, «ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятелен», не собирался давать им покою. Ни одна война, ни одна крупная кампания, ни один мало-мальски серьёзный поход в долгое правление грозного царя не обходился без участия стрельцов. Уже весной 1551 года Иван отправляет в набег на Казань князя П. С. Серебряного, «а с ним дети бояръские и стрельцы и казаки». Перед ними была поставлена задача отвлечь внимание казанцев от строительства крепости в Свияжске, которым руководил дьяк И. Выродков.

Ранним утром («на первом часу дни» – на Руси в то время день начинался с восхода солнца) 18 мая 1551 года князь Серебряный со своими людьми внезапно объявился под стенами Казани и атаковал казанский посад. Как писал летописец, князь «побил многих людей, и живых поимали, и полону русского много отполонили, а князей и мурз великих болши ста побили, и многых мелкых людей и жен и робят побили…». Поставленную перед ними задачу князь и его ратники выполнили и даже перевыполнили, отбив томившихся в казанской неволе русских полоняников, но при этом понесли и потери. По словам русского книжника, процитировавшего воеводскую «отписку»-рапорт о сражении, «на том бою убили Михаила Зачесломского да двух Стромиловых, да жива взяли сотцкого стрелетцкого Офоню Скоблева; да стрелцов человек с пятдесят и взяли и убили и потонуло». Сведения же синодика (поминальной книги) Архангельского собора в Москве позволяют уточнить и название одной из стрелецких статей, принимавших участие в этом набеге. В синодике поимённо названы 15 стрельцов «Ивана Черемисинова», что «под Казанью потонули и побиты» – того самого Ивана Черемисинова, который назван был третьим в списке первых стрелецких голов.

Пока остальные стрельцы участвовали в строительстве Свияжска и стояли вместе с казаками и детьми боярскими на Волге, Каме и Вятке «по всем перевозам», Иван Черемисинов со своими людьми отправился в Казань сажать «царевича» Шах-Али (Шигалея русских летописей) на казанское «царство», а потом остался при «царском» дворе выполнять одновременно роль и царской охраны, и конвоя (на тот случай, если вдруг Шигалей решил изменить Ивану IV). Увы, недалёкий и жадный Шах-Али не сумел наладить отношения с казанской знатью и «лутчими людьми», и в марте 1552 года, охраняемый стрельцами Черемисинова, незадачливый «царь» бежал из города к Ивану. Последняя страница казанской драмы была открыта.

В кампании 1552 года стрельцы приняли самое активное участие. Часть годовала в 1551/1552 гг. в новопостроенном Свияжске, понеся большие потери от болезней. Иван Черемисинов со своими людьми ходил в июле 1552 года под началом князя С. И. Микулинского на «горних людей». Разбитые черемисы «воеводам добили челом, государя правду дали и к городу Свияжьскому пошли и з женами и з детми». Три же статьи, Г. Пушечникова-Жолобова, Ф. Дурасова и М. Ржевского, покинув в мае 1552 года свою слободу, отправились «в судех» (то есть водой) с воеводой князем П. А. Булгаковым «с товарыщи» в Муром, а оттуда – водой же в Свияжск.

Здесь, в Свияжске, собравшиеся вместе стрельцы 13 августа 1552 года участвовали в торжественной встрече Ивана IV, прибывшего с главными силами русского войска в крепость. Спустя два дня большая часть русского войска, переправившись через Волгу на «казанскую сторону», начала готовиться к последнему переходу к стенам Казани и обложению города. После тяжёлого марша, «бе тогды время дождиво и воды в реках велики», русское войско вышло на подступы к столице татарского ханства. 23 августа, завершив приготовления к осаде, «поиде государь к городу Казани», имея в авангарде ертаульный полк, «а с ним стрелцы и казаки пеши перед полкы; такоже пред всеми полкы головы стрелетцкие, а с ними их сотцкие, всякой своим стом идет…». Так началась знаменитая последняя осада Казани, в которой новоучреждённым стрельцам Ивана IV довелось сыграть одну из важнейших ролей.

Казанская эпопея, достойная отдельного рассказа, дорого обошлась стрельцам. Бившиеся в передних рядах, во «рвах» и в «закопех» перед казанскими стенами, отбивавшие вылазки казанцев и бравшие Арский острог князя Япанчи (беспокоившего своими набегами русский лагерь), шедшие в авангарде штурмовых колонн в день генерального штурма 2 октября 1552 года, они понесли немалые потери. Был убит голова Василий Прончищев, ранен другой – Матвей Ржевский, многие сотники и другие начальные люди, рядовые стрельцы были «язвлены» «многыми ранами» или же «всяческы нужно скончались», заслужив вечную память. Но понесённые потери не сломили боевой дух, дисциплину и боеспособность стрельцов — и это не осталось незамеченным Иваном Грозным и его воеводами.

После 3-й Казани начинается стремительный рост численности стрелецкого войска. Часть из них осталась в Казани на гарнизонную службу, другие, приняв активное участие в астраханских походах 1554–1556 гг., были расквартированы в Астрахани. И здесь стрельцы снова отличились, подтвердив свою высокую боеспособность и дисциплину. В конце августа 1556 года, преследуя беглого астраханского «царя» Дервиш-Али, стрельцам и казакам пришлось целый день отступать к своим стругам, отбивая атаки татарской конницы, поддержанной огнём присланных на помощь Дервиш-Али крымских стрелков-тюфенгчи. И ведь отбились, сумели дойти до судов в полном порядке!.

Ещё один приказ (так стали называть стрелецкий отряд) головы Т. Тетерина ушёл зимой 1555 г. на северо-запад. Здесь он принял участие в походе русских войск на Выборг в ходе русско-шведской войны 1554–1557 гг. и, похоже, так и остался в Новгороде, положив начало новгородским (и псковским) стрельцам. Примечательно, что в ходе выборгского похода стрельцы Тетерина получили для ускорения передвижения набранных с местного тяглого населения лошадей и, получается, проделали большую часть пути верхом.

Между двух войн

Несмотря на убыль стрельцов как по причине их перевода в другие города, так и в силу боевых (так, взбунтовавшиеся черемисы и татары зимой 1553 года разгромили выступивший на подавление мятежа из Казани приказ В. Ершова, положив на месте 350 стрельцов, а в 1555 году 34 стрельца, не считая раненых, было побито в памятной для татар и русских битве при Судьбищах в Поле) и небоевых потерь, число московских стрельцов к концу 50-х гг. практически удвоилось. Во всяком случае, в декабре 1557 года, в преддверии начала Ливонской войны, Иван Грозный устроил ежегодный смотр стрельцов в Москве. В этом смотре, по сообщению присутствовавшего на нём оставшегося неизвестным англичанина, участвовали 5000 «аркебузиров» — и это при том, что приказ головы Г. Кафтырева к тому времени уже убыл в Новгород для участия в походе против ливонцев). Прошедшие боевое крещение, стрельцы пользовались заслуженной славой отменных стрелков, и ногайский бий Исмаил, союзник Ивана Грозного, умолял царя прислать ему из Астрахани на помощь против его врагов ну хоть десятка два стрельцов!

К началу Ливонской войны организация и порядок содержания и снабжения стрельцов уже устоялись. По факту они к этому времени уже поделились на московских (к последним после учреждения опричнины добавились государевы опричные стрельцы числом не менее полутора тысяч) и городовых (хотя долгие «командировки» московских стрельцов в провинциальные города, «докуды в те городы жилетцкие стрельцы не прибертца», никто не отменял). В больших городах, таких как Москва, Новгород Великий, Смоленск, Полоцк (взятый в 1563 г. при активном участии стрельцов) или Астрахань, стояли гарнизонами по несколько пятисотенных приказов. При этом в той же Астрахани были и конные стрельцы – не сажаемые на случай похода для скорости на казённых и собранных с тяглых лошадей и телеги, а конных изначально. В малых городах, крепостях и острогах стрельцов насчитывалось от нескольких сот до нескольких десятков.

Приказы, как уже было сказано выше, делились на сотни, сотни – на полусотни во главе с пятидесятниками и десятки во главе с десятниками. В военно-административном плане стрельцы, надо полагать, подчинялись Разрядному приказу, а в остальных, пока не была создана отдельная Стрелецкая изба/приказ (впервые упоминается около 1571 года), похоже, что подчинялись приказу Большого дворца, отвечавшему за царский двор и всё, что с ним связано. И если это так, то тогда нам известно и имя боярина, которому были подсудны стрельцы и их начальные люди. Приказом Большого дворца с марта 1547 года и до 1564-го заведовал боярин, дворецкий Д. Р. Юрьев, брат царской жены Анастасии.

Вооружались стрельцы фитильными пищалями (про примерные нормы отпуска пороха-«зелья» и свинца мы уже писали прежде), саблями и топорами (если верить английскому дипломату Флетчеру – они носили их за спиной). Начальные же люди, головы и сотники, набиравшиеся из детей боярских, вооружались традиционно, как и положено служилому человеку «по отечеству» – обычно шелом, пансырь-кольчуга да сабля с саадаком. Кроме того, судя по всему, стрелецкие приказы имели и свою собственную артиллерию.

Устоялась и система выплаты жалованья стрельцам. Помимо денежного, стрельцы получали ещё и хлебное жалованье (не меньше осьмины ржи в месяц на человека – т.е. 2 пуда зерна), деньги на соль, а стрелецкие головы и сотники – ещё и земельное жалованье, поместья (при этом московские стрельцы стабильно получали большие, нежели городовые/»жилетцкие» выплаты, денежные и натурой). И, похоже, стрельцам не возбранялось (во всяком случае, в провинции) заниматься разными промыслами и торговлей. Некоторые из них, судя по «обидным спискам», в которых перечислялось утраченное ими в результате грабежей имущество, торговали довольно успешно и прибыльно. «Служилое платье» стрельцов, видимо, было обычным для русских людей того времени – суконный кафтан и однорядка с колпаком да суконная же епанча (плащ). Судя по сохранившимся документам, в каждом приказе/приборе был свой цвет кафтана и колпака.

Что же касается тактики применения стрельцов, то здесь сказать что-либо определённое сложно. Соблазнительно, конечно, было бы полагать (исходя из того, что Иван Грозный де советовался с иноземными капитанами, а на смотре 1557 года стрельцы вышагивали «в добром порядке» строем по 10 человек в ряд), что стрельцы на поле боя строились 10-шереножным построением и были обучены ведению залпового огня и караколе. Однако, по здравому размышлению, от такой картины стоит отказаться – очень уж шаткие основания для такого предположения.

Вообще, в первые годы своего существования стрельцы блестяще показали себя не в полевых сражениях (которых, собственно, и не было – если не считать Судьбищи и «Львиного отступления» 1556 года), а во время осад и штурмов крепостей, «в закопех» и «во рвах», снимая прицельным огнём из своих пищалей неприятельских воинов со стен и башен и отбивая их вылазки «огненным боем» и «ручным сечением». В поле же, не имея в своих рядах пикинёров, стрельцам с их медленно перезаряжающимися пищалями было крайне сложно, а то и вообще невозможно, противостоять атакам неприятельской конницы -особенно польско-литовской, стремившейся решить исход схватки в ближнем бою. Тем временем, приближалась Ливонская война, в которой стрельцам была уготована далеко не последняя роль…

Продолжение следует: Стрельцы Ивана Грозного: от Нарвы до Полоцка и Пскова.