Василий Шульгин и фильм «Перед судом истории»

Снятая на киностудии «Ленфильм» картина «Перед судом истории» (1965) — редкий в советском кинематографе пример работы, которая формально не была запрещена, но десятилетиями пролежала на полках. Ее показывали в Москве и Ленинграде всего 3 дня, и ажиотаж «диссидентствующей» публики был таков, что фильм сняли с проката.

Опасения создателей фильма полностью оправдались — вместо пропагандистского фильма об идейной победе большевизма в России, «Перед судом истории» получился едва ли не крамольным: кино невольно убеждало зрителя, что правда в событиях революции и Гражданской войны — по меньшей мере не только на стороне красных. А испортил замысел документально-игровой картины Василий Витальевич Шульгин, сыгравший главную роль.

Василий Витальевич Шульгин (1878 — 1976) был убежденным монархистом, депутатом 2-й, 3-й и 4-й Государственной думы России. В 1917 г. он вместе с А. И. Гучковым принял отречение Николая II, надеясь, что это спасет монарха, а, возможно, в каком-то виде и монархию. Затем участвовал в Гражданской войне на стороне белых. До 1945 г. жил в эмиграции. Был арестован советскими спецслужбами в Югославии, вывезен в Москву и приговорен к 25 годам заключения за участие в антисоветских организациях. В 1956 г. вышел из «Владимирского централа» по амнистии. До ситуации с фильмом «Перед судом истории» использовался пропагандой как пример «возвращенца», признающего некоторые достижения советской власти. До 1976 г. жил во Владимире под надзором КГБ на правах советского пенсионера.

Фильм задумали в 1962 г. люди, связанные с КГБ. Снимавший его «режиссер-чекист» Фридрих Эрмлер был коммунистом с 1919 г., лауреатом сталинских премий и любимцем самого Иосифа Виссарионовича. Эрмлер считался мастером политических картин. Так все планировалось и на этот раз. Режиссер говорил: этот фильм есть «политическая акция… художественными средствами». На экране персонаж «советский историк» должен был разоблачать царизм, а также «предателя родины» и «нашего злейшего политического врага» Василия Шульгина, одного из виднейших деятелей Белого движения. Главной задачей Эрмлера было заставить белогвардейца признать, что он и все Белое движение проиграли: «Я хочу, чтобы он сказал всем: «Я проиграл». На первый взгляд может показаться, что фильм по этому сценарию и идет — «рыцаря черной сотни» Василия Шульгина приводят в Таврической дворец (где он садится на свое депутатское место), на Дворцовую площадь и набережную Невы, с ним беседуют о революции, отречении царя, Гражданской войне, эмиграции, а Историк подчеркивает «старорежимность» и отживший характер убеждений своего оппонента.

Но у Шульгина были свои планы на этот фильм. «Вы учтите, — говорил он режиссеру, — я зубр, со мной будет трудно». И не соврал. С опасным «белым» не удалось справиться даже Эрмлеру. 86-летний контрреволюционер прекрасно понимал, как его хотят использовать. «Я дал согласие на съемку, чтобы восстановить истину, а вовсе не для пропаганды». Судя по всему, преданный своим идеалам и хитрый монархист поставил себе следующие задачи: реабилитировать императора, рассказать о трагедии расстрела царской семьи и показать, что против красных действовали патриоты России, искренне любившие родину. И Шульгин добился своего.

Он был столь непреклонен в своих политических спорах с режиссером и сценаристами, что сценарий приходилось переделывать до последнего дня съемок. Шульгин пошел лишь на совершенно необходимые уступки, для него не столь принципиальные — он признал, что напрасно в своих книгах оскорблял Ленина, что Ленин великая фигура, а коммунисты ныне делают для России немало; согласился, что Белое движение проиграло вооруженную борьбу; не спорил, что эмиграция, следуя «великой миссии», не сумела победить большевиков и погрязла в распрях, и что часть эмигрантов запятнала себя сотрудничеством с гитлеровским нацизмом.

Но против правды, как он ее видел, Шульгин не пошел. Он отказался от самого главного — признать, что белые проиграли идейно. Фильм вместо серии обвинительных заключений и публичного самобичевания старого белогвардейца превратился в дебаты, итог которых совершенно неочевиден. Согласившись с достижениями Ленина, Шульгин тут же добавляет: «Я всегда отделял Россию, русский народ от коммунистов и советской власти». Признав поражение белых армий, говорит: «Мы не проиграли борьбы в мире идей, борьбы белой мысли против красной. Мы свою белую мысль, идею борьбы с коммунизмом вынесли с поля битвы, как выносят сбереженной знамя».

Историку (в исполнении ленинградского актера Сергея Свистунова) ничего не остается, кроме как выкинуть «козырную карту»: попытаться опорочить белую идею, связав ее с антикоммунистически настроенным фашизмом и обвинить Шульгина в «апологии фашизма», что, конечно, даже в 1960-е звучало не очень убедительно.

В другом раунде дебатов Шульгин не спорит с Историком, припоминающим, что белые вожди проливали кровь. «Всех их не перечислить», — говорит Свистунов. «Да, всех их не перечислить, — отвечает Шульгин, — потому я не стану перечислять красных командиров и не буду измерять количество крови, ими пролитой».

Покусился Шульгин и на святое для советской пропаганды — революцию. Он сомневается, что она принесла России свободу. Бывший политик описывает 1917 год в таких выражениях: «Сплошная беспорядочная толпа, серо-рыжая солдатня и черноватая рабочеподобная масса…»; «Эту толпу прорезали ощетинившиеся штыками оглушительно рычащие грузовики, подобные неким чудовищам. Огромные флаги вились над ними. Беспрерывно подходили воинские части под звуки Марсельезы.," Революция в рассказе Шульгина предстает безотрадным, пугающим событием. «Петербург — это сумасшедший дом». Разве можно такое говорить с советского экрана в 1965 году?!

Контрастно на этом фоне звучат воспоминания об «императоре» — у Шульгина это не привычный советский штамп о Николае Кровавом. Он называет царя Николаем Александровичем, «несчастным государем» с большим количеством «семейных и общечеловеческих добродетелей и достоинств». Последний царь, — говорит он, — «хотел вывести родину из тупика», но «трагически погиб». Шульгин сожалеет, что император, не подходящий по характеру для трона, пал, лишенный властности и твердости, а он, монархист, не сумел его спасти от отвратительного убийства. В таком повествовании нет торжества по поводу случившегося в 1917 году, нет ощущения славной победы. «Я чувствую до сих пор… великую грусть». И даже идеологически выдержанные комментарии Историка не могут перебить эффект слов Шульгина.

Что еще важнее самих слов — это психологическое воздействие, которое производит на зрителя Шульгин. Изящный, осанистый, уверенный, улыбчивый и трезво мыслящий старик, сохранивший в себе элементы дореволюционного лоска (советские девушки в кадре принимают его за иностранца) — на фоне картонного Историка Шульгин выглядит очень выигрышно, гораздо интереснее, убедительнее, мудрее и честнее. Спокойный и ироничный, он высмеивает Историка и говорит с ним как наставник с немного наивным подопечным. Шульгин совершенно непохож на того, кем его пытаются представить — предателя России, виновного в «море крови» Гражданской войны. Он сохранил веру в правоту белой борьбы и право называть себя патриотом.

Все это вызывает симпатию к Шульгину, из которого не получилось сделать подсудимого. В конце концов он обаял даже самого Эрмлера, с которым подружился. Режиссер ласково называл Шульгина «дедулей» и вел с ним переписку до конца жазни. Эрмлер считал, что «Перед судом истории» — его лучшая картина. И это несмотря на то, что его упрекали, мол, Историк выглядит бледно на фоне Шульгина. Так оно и было. Понимая, что Шульгин победил, режиссер говорил: «Не мог бы ни один артист, кто бы он ни был, сыграть лучше Шульгина, он все равно переиграл бы любого». Потому фильм и положили на полку. Он с большим скрипом прошел цензуру, и его почти не показывали. На те 3 дня он попал на экраны лишь благодаря «оттепели», авторитету Эрмлера и его друзьям в аппарате ЦК КПСС.

С позиций своего времени «Перед судом истории» получился антисоветской кинолентой. Невооруженным взглядом зритель понимает, что перед ним по замыслу идеологически «заряженная» картина, финал которой — огромный портрет Ленина под гром оваций 22-го Съезда КПСС. И тем привлекательнее смотрится раскрытая чуть подробнее и честнее обычного история белых.

Хотя Шульгин и «переиграл» и Историка, и самого Эрмлера, режиссер по праву гордился своей работой. Заслуженный советский пропагандист, верный ленинец снял настолько честный фильм о революции 1917 г. и Гражданской войне, насколько это вообще было возможно в СССР в 1964 году.