«Второй фронт» Хмельницкого восстания: удары литовской сабли

Летом 1648 года волна восстаний, поднявшаяся на украинских землях, подошла к границам Литвы. То, что армия Великого княжества Литовского не дотягивала до уровня передовых европейских армий середины XVII века, отнюдь не означало, что в борьбе с повстанцами у литовцев нет шансов. Во-первых, казаки и татары не были элитными солдатами, а качество повстанческих войск падало с ростом их количества – вчерашние крестьяне чаще всего не имели хорошей подготовки. Во-вторых, поражения коронных войск были во многом обусловлены раздорами среди военачальников, не желавших действовать заодно – повторять ошибки поляков власти Княжества не собирались. Наконец, сам Хмельницкий не планировал идти на литовско-белорусские земли. Это направление казацкий вождь считал периферийным, и появления его главных сил можно было не ожидать. Из-за вышеперечисленных обстоятельств борьба с казаками вовсе не казалась безнадёжной.

У страха глаза велики

Начало казацкого восстания и первые поражения коронных армий под Жёлтыми Водами и Корсунем литовских политиков не всколыхнули – подобные конфликты случались и раньше. Подчас казаки добивались немалых успехов (так, в 1595 году Северин Наливайко продвинулся достаточно глубоко на территорию Княжества, заняв Могилёв), но всегда победа оставалась за правительственными войсками. Поэтому поражения польских войск были приписаны неумелым действиям их командования. Гораздо больше литовцев взволновала весть о смерти короля Владислава IV 20 мая 1648 года. Магнаты опасались, что бескоролевье побудит к активным действиям воинственных соседей – Швецию и Русское царство. Канцлер Альбрехт Радзивилл в своём знаменитом дневнике писал, что «уже несколько тысяч шведов, сошедших с кораблей вблизи Пуцка, нагнали на нас тревоги». Не меньшую тревогу вызвала сорокатысячная московская армия, собираемая Алексеем Михайловичем. Как мы помним, русский царь собрал огромное войско якобы для помощи Речи Посполитой, однако оно стояло около восточных границ Княжества, не оказывало литовцам никакого содействия и доверия не внушало.

Страх перед Москвой был настолько велик, что когда польный гетман литовский Януш Радзивилл на съезде в Меречи требовал от сенаторов права на набор войска, мотивировал он это тем, что 76 000 московитов (!) вот-вот осадят Смоленск. Было решено набрать 6000 человек, но московиты к Смоленску почему-то не шли. Собирать же такое огромное по меркам Литвы войско против каких-то повстанцев никто не планировал, а казна была пуста. Великий гетман Януш Кишка болел и военными делами заниматься не пожелал. Позже, в июле 1648 года, подскарбий литовский Гедеон Тризна определил численность войск, нужных для защиты Отечества, в 3000 человек.

Во время варшавского конвокационного сейма 21 июля 1648 года Януш Радзивилл повторил своё требование позволить ему нанять шеститысячный контингент. Намерения магната этим не ограничивались, он собирался ни много ни мало возглавить всю армию Речи Посполитой – на это у него было полное право согласно закону 1589 года «О гетманской власти». Напомним, что из четырёх гетманов Речи Посполитой двое (великий и польный коронные) попали в плен под Корсунем, а один (упомянутый Януш Кишка) был больным стариком. Поэтому по букве закона Януш Радзивилл, единственный дееспособный гетман, мог взять на себя управление всеми войсками державы. Прецедент сосредоточения командования в руках литовского гетмана уже имелся – в ходе битвы под Цецорой великий гетман Станислав Жолкевский погиб, а польный гетман Станислав Конецпольский оказался в плену. В этих условиях по закону «О гетманской власти» польско-литовское войско возглавил великий гетман литовский Ян Кароль Ходкевич, который одержал под Хотином свою последнюю победу.

Словом, сложившаяся ситуация изначально сулила Янушу Радзивиллу высочайший военный пост. Однако великий коронный канцлер Ежи Оссолинский, ранее преданный Владиславу IV, сейчас пёкся о собственных интересах, и литовский «выскочка» на высшем посту в коронной армии ему был не нужен. Вместо единого командования войско отдали в руки триумвирата, известного нам как «Дитина, латина и перина», позднее приведшего армию к разгрому под Пилявцами.

Неудивительно, что литовской шляхте выбор командования в обход Радзивилла показался оскорбительным. Обиженные литовцы заявили о нераздельности войск Княжества (что исключало подчинение литовских солдат польским командирам) и в июле 1648 года фактически закрыли границу с Польшей – военные связи двух частей государства были разорваны.

Интриги против Януша плёл не один Оссолинский: усиления Радзивиллов не желали и некоторые литовские магнаты. Подканцлер Казимир Леан и витебский воевода Павел Ян Сапега всеми силами пытались уменьшить размер княжеского войска, разрешённого к найму. Придворные заботились о том, чтобы в руках энергичного князя не сосредоточилась слишком большая власть, а вопросы обороны поневоле уходили на второй план. В итоге интриганы преуспели – польный гетман получил право на наём только 5000 человек, причём в это число входили уже набранные на тот момент поветовые хоругви (до 1000 воинов).

Казаки вторгаются в Княжество

Пока польские и литовские элиты выясняли отношения, Хмельницкий не медлил – в белорусские земли были отправлены десятки эмиссаров с его универсалами. За пропагандистами шли вооружённые казацкие отряды во главе с Главацким, Небабой, Непаличем, Кривошапкой и другими атаманами. «Таких уневерсалов 60 Хмельницкий, при печати войсковой и при подписе руки своей, яко належить спорядивши, розослал их з под Белой Церкви пилними и справними козаками… от Переяславля сягнувши онимиж до Чернигова, Стародуба, Гомля и за Днепр аж до Борисова и далей, до Бихова теж, Могилева и далей», – гласит летопись Самуила Величко.

Вряд ли Хмельницкий собирался развязать полномасштабную войну против Литвы – Княжество могло мобилизовать значительные контингенты, а победа над ним Хмелю, в общем, мало что давала. А вот связать литовские войска подавлением восстаний и не дать им возможности помочь Короне было вполне оправданно.

Так или иначе, уже в июне 1648 года казацкий полковник Пётр Главацкий (шляхтич с Полесья) вошёл с отрядом в земли Княжества и взял Стародуб, до 4 июля пал Гомель, потом Речица, и угроза нависла уже над Старым Быховом – частной крепостью магнатского рода Сапег. По неизвестной причине отряд Главацкого был Хмельницким отозван, но взрывной процесс показачивания уже начался, и огнём восстания оказались охвачены ещё недавно спокойные поветы Княжества. Большая часть литовских крепостей, десятилетиями не знавших войны, находилась в неудовлетворительном состоянии, так что брать их могли даже отряды вчерашних крестьян и мещан. Относительно мощными укреплениями могли похвастать разве что магнатские крепости Быхов, Дубровно, Ляховичи, Мир, Несвиж и Слуцк.

Пока в Варшаве шли подковёрные игры, литовская шляхта готовилась к обороне. Людей, умевших держать саблю и нюхавших порох, в рядах шляхтичей хватало, и сейчас они стали первым барьером на пути разгорающегося восстания. Магнатерия за свой счёт выставила несколько хоругвей, которые повели в бой Григорий Друцкий-Горский, Владислав Халецкий, Ян Пац и Владислав Волович. Кроме того, небольшую армию нанял подканцлер литовский Казимир Лев Сапега. По традициям Княжества, сначала воины нанимались за личные деньги магнатов, а со временем переходили на государственный кошт и в подчинение гетману. Впрочем, были и исключения – так, пинская поветовая хоругвь уже при найме была оповещена, что покидать пределы повета солдатам нельзя (надлежит оборонять только Пинск). Некоторые хоругви «воевали» крайне странно – пока они неторопливо шествовали к месту событий, истёк срок их найма, и бравые воины с чувством исполненного долга разошлись по домам, даже не дойдя до военного лагеря.

Генеральная перепись в Смоленске, где собрались спешно набранные войска, дала, по одним данным, 5000 солдат, по другим – всего 1419 солдат и один отряд казаков. Этими силами и предстояло оборонять огромную страну. Литовские силы разместились на двух стратегических направлениях. Первое войско было нанято Сапегами и собиралось оборонять их владения – противника планировалось задержать, опираясь на принадлежавшие роду Сапег крепости Ляховичи и Старый Быхов. Известно, что в состав этого войска входила оршанская шляхта, приведённая князем Григорием Друцким-Горским – 2 августа его части появились в лагере под Могилёвом.

Вторая группировка во главе с полевым писарем Княжества Владиславом Воловичем стала неподалёку от Речицы вместе с отрядами великого гетмана Януша Кишки – её задачей была оборона Полесья. Оборона не удалась, вскоре группировка была разбита. При переправе через Березину около Горваля (30 км от Речицы) армию неожиданно атаковали казаки и крестьяне под командой некоего Гаркуши («родом из Быхова») и практически её уничтожили – спасся лишь сам Волович и несколько всадников. Воодушевлённые первым успехом, казаки надеялись на столь же лёгкий захват земель Княжества, как это произошло на Украине, но не тут-то было. Литовская сабля оказалась весьма острой и готовой разить насмерть.

Удар первый: Слуцк и Погост

В конце августа 1648 года повстанцы осадили Слуцк – крепость Богуслава Радзивилла (широкому кругу читателей этот магнат известен как главный антагонист в романе Генрика Сенкевича «Потоп»). Обороной командовал старый гусар, виленский подстолий Ян Сосновский, а наступавших казаков и крестьян возглавлял самозваный гетман Ян Саковский (или Соколовский). Причина захвата Слуцка была для казаков абсолютно типичной – повстанцы считали, что в городе есть богатые евреи, на деньги которых содержатся наёмные войска, воюющие против Хмельницкого на Украине (!). Поэтому Саковский не настаивал на взятии города – осаждённым предлагалось выдать евреев, а заодно 10 000 злотых, 6000 локтей фалендыша (груботканого голландского или английского полотна) и коней для «гетмана», его сотников и есаулов.

Ознакомившись с условиями, Сосновский решил предельно затянуть переговоры – он ждал подмоги. Помощь не замедлила прийти: к Слуцку подошли хоругви Самуила Юшкевича (по разным данным, от четырёх до шести). После того как подкрепления вошли в город, переговоры были прерваны.

4 сентября повстанцы, понявшие, что столь желанные евреи, кони и фалендыш ускользают из рук, бросились на штурм, однако он был отбит, как и второй. Погибло до 600 казаков и крестьян, и повстанцы решили завладеть городом хитростью. Трудно назвать эту уловку изощрённой – они просто сделали вид, что уходят, а потом повернули и снова бросились на город. Опытных солдат такая тактика не обманула, и штурм был опять отбит с большими потерями для нападавших. Началось спешное отступление казаков на юг, к мосту через реку Случь. 600 кавалеристов Сосновского бросились в погоню, рубя отставших, и догнали врага около местечка Погост в 36 км от Слуцка. В хаосе отступления мост через реку был запружен возами, и отступление повстанцев замедлилось – теперь им оставалось лишь повернуться лицом к врагу и продолжать бой.

Источники утверждают, что крестьяне и казаки не пожелали безропотно умирать. Вспыхнувшая битва не была резнёй, повстанцы упорно дрались – до тех пор, пока не выяснилось, что некий местный житель показал солдатам Сосновского брод через реку. Часть хоругвей переправилась через Случь и ударила по повстанцам с другого берега. С этого момента паника окончательно охватила казацко-крестьянские отряды, и битва превратилась в бойню. Погибло 2000 казаков и крестьян, а также «много литовской шляхты». Недобитых преследовали до самого Турова, пленных взяли столько, что их пришлось держать в поле под Слуцком. «Гетман» Саковский получил тяжёлую рану, сумел бежать, но вскоре умер в Петриковичах.

Двойная битва под Слуцком и Погостом стала первой значительной победой литовских войск – крупный казацко-крестьянский отряд перестал существовать.

Впрочем, отряд Саковского был далеко не единственной казацко-крестьянской угрозой на землях Княжества: не меньшую опасность представляла группировка повстанцев численностью до 10 000 человек, находившаяся под Мозырем. Казаков в её составе почти не было – основу составляли мозырские мещане и крестьяне из ближайших деревень. Во главе показаченных стоял некто Седляр, имевший приказ охранять узел дорог вблизи города, а затем, в зависимости от ситуации, наступать вглубь литовских земель или идти к Хмельницкому. В Речице стояли отряды полковника Пакусина из Чернигова – не менее половины их численности составляли казаки.

В сентябре 1648 года к войскам, наконец, прибыл сам Януш Радзивилл. Польный гетман приехал в Пуховичи (неподалёку от Минска) и попытался собрать отряды, рассеянные по белорусским землям и подчинявшиеся разным командирам. С кем-то это прошло удачно (подканцлер Казимир Лев Сапега сдал командование Радзивиллу), с кем-то не получилось (берестейские хоругви, заявив, что срок их службы истёк, отправились домой, минские и оршанские хоругви не явились вовсе, Пинский повет оставил свою хоругвь оборонять город). В общей сложности, князь собрал армию такой же численности, как и постановили на сейме – 5000 человек, из них 1000 поветовых войск.

Собрав войска, Януш Радзивилл не пошёл на врага. В Варшаве начиналась новая политическая игра – выборы короля – и польный гетман, имея большое влияние и собственные интересы в этом деле, просто не мог себе позволить не участвовать в нём. В результате только что собранное войско осталось без верховного командования. Часть его по приказу гетмана отправилась под Речицу под началом уже разбитого в тех краях польного писаря Владислава Воловича, остальные контингенты двинулись под Брест – их возглавил стражник Великого княжества Литовского Григорий Мирский.

Удар второй: Чериков

Около 10 октября 1648 года казацкий полковник Кривошапка во главе значительного отряда переправился через реку Сож и ворвался в Чериков – казаки взяли город, воспользовавшись неразберихой в базарный день. Далее последовало традиционное избиение евреев, шляхты и многих мещан, которые не пожелали поддержать казаков. Зато местные крестьяне во множестве показачились и влились в отряд Кривошапки, образовав войско в несколько тысяч человек. Отряды казаков и крестьян не ограничились занятием города и отправились в Мстиславский повет, где «дворы и дома шляхетские внезапно поджигать и разрушать начали, жителей убивали, где только могли, не медля».

Против бунтовщиков бросили энергичного командира князя Друцкого-Горского, в отряде которого были придворные роты Сапеги, могилёвские поветовые хоругви и 300 шкловских пехотинцев. 11 ноября литовский отряд неожиданно подошёл к Черикову и взял его так же внезапно, как и казаки месяцем ранее. Увлёкшись грабежами, повстанцы, видимо, ослабили бдительность, и серьёзного сопротивления правительственным войскам не оказали. Погибло более 1500 человек, многие утонули в Соже, пытаясь скрыться – количество утонувших оценивалось в «несколько сотен голов». Заняв Чериков, Друцкий-Горский не стал медлить – часть войска под командованием своего сына Михала он отправил в рейд по округе (добивать казаков), сам же отошёл к Белыничам и стал лагерем. Победа оказалась полной.

Удар третий: Пинск

Силы Григория Мирского насчитывали всего 1200–1300 человек, из них порядка 450–500 гусар. Артиллерия отряда состояла всего из восьми трёх- и шестифунтовых пушек. На фоне многотысячных польских и казацких армий того времени – более чем скромные силы. Буквально с самого начала кампании перед отрядом Мирского встала крайне сложная задача – отбить у казаков Пинск.

Бунт в Пинске полыхнул 25 октября. В ходе «октябрьской революции» мещане действовали традиционно для тех времён: открыли ворота отряду казаков Максима Гладкого, перебили почти всё еврейское население и часть католического духовенства, опустошили костёлы и монастыри и присоединились к повстанцам. В окрестных сёлах происходило то же самое, после чего крестьяне сходились в Пинск, пополняя ряды казаков. Мирский решил отбить город, однако на первый взгляд никаких шансов у него не было: пехота и драгуны составляли максимум треть войска, артиллерия была и вовсе ничтожной, а конница для взятия городов не предназначалась в принципе.

И всё же Мирский решил штурмовать город. Выдвинувшись к Пинску в начале ноября, он пополнил ряды своего войска пинскими беглецами во главе с маршалком Лукашом Ельским. Отправив к городу дозор под командованием Самуила Комаровского, Мирский узнал, что защитники «почивают на лаврах» – дозоров не выставляют, давая нападающим шанс на победу. Сам Комаровский долго думать не стал, положившись на наполеоновский принцип: «Главное – ввязаться в бой, а там будь что будет». Его конница стремительно двинулась на город (лёгкая впереди, а тяжёлая в резерве), стремительно ворвалась в него через открытые (!) ворота и по Еврейской улице добралась до рынка, где завязала бой с казаками. Последние, не успев толком организоваться, массово гибли под саблями и пулями, часть была сброшена в реку. Казалось, всё кончено, и Пинск взят с налёту, но к защитникам пришла неожиданная помощь в виде проливного дождя – мушкеты литовцев намокли, и теперь казаки вели безответный огонь из окон близлежащих домов. Судя по всему, почти сразу же после начала ливня литовские хоругви отступили, потеряв от казацкого огня всего пять человек убитыми и одного раненым. Первая попытка взять город провалилась.

6 ноября Комаровский отправил к Мирскому гонца с вестью о поражении и просьбой прийти на помощь. Схваченный литовскими разведчиками мещанин рассказал солдатам, что жители Пинска настроены отчаянно – они не просто не собираются сдавать город, но пообещали казакам за то, чтобы те остались, тёплую одежду и 10 000 злотых.

7 ноября Мирский подошёл к Пинску с кавалерией и стал ждать подхода своей немногочисленной пехоты и пушек. В полдень 9 ноября начался штурм. Драгуны Мацея Госевского и венгерская пехота Петра Подлецкого атаковали казацкие укрепления под Северской брамой, а роты маршалка Пинского повета Лукаша Ельского ударили с другой стороны, на Лещинскую браму. Завязался яростный бой. Очевидцем с литовской стороны отмечается, что население Пинска сопротивлялось как один человек: те, у кого не было оружия, «камни из бань, дрова порубленные из домов побравши, под забор {частокол вокруг города – прим.авт.} посносивши, наших как только могли… и кто чем мог, били».

После яростного боя правительственным войскам удалось выбить казаков и мещан из вырытых перед воротами полевых укреплений. Литовцы ворвались в город через Лещинскую и Северскую брамы, Мирский бросил в бой даже челядь и обозных. Уличные бои продолжались ещё сутки: правительственным войскам пришлось добывать с боями буквально каждый дом.

Некоторые казаки не пожелали умирать вместе со всеми: небольшая группа конных во главе с самим Максимом Гладким сумела вырваться из города и попыталась уйти на запад. Сбежать им не удалось – несмотря на малочисленность своего войска, Мирский перекрыл все дороги, связывавшие Пинск с окрестностями. На беглецов неожиданно обрушилась гусарская хоругвь молодого ротмистра Александра Гилярия Полубинского – для юноши это был первый бой, но с задачей он справился. Большинство людей Гладкого погибло, остальных загнали назад в город. Казацкий полковник попытался вырваться ещё раз под прикрытием дымовой завесы: несколько домов в Пинске были подожжены, и казаки попробовали уйти на лодках по реке Пина. В каждую из них набилось столько народу, что почти все судёнышки перевернулись, а их «пассажиры» утонули.

Разъярённый сопротивлением, Мирский решил поступить с городом по законам войны: 10 ноября он отдал Пинск на разграбление солдатам. Весь день город грабили, а 11 ноября подожгли – сгорели два костёла, две православных и пять униатских церквей, около 5000 домов. Жестокость Мирского, видимо, не казалась современникам нормой: канцлер Альбрехт Радзивилл даже пожаловался Янушу Радзивиллу на неподобающее поведение военачальника и тот факт, что он сжёг город. Польный гетман на Мирского не разозлился и шутливо ответил родственнику, что стоят холода, и солдатам, очевидно, нужно было согреться.

Судя по всему, при взятии Пинска погибло немало литовцев. Потери казаков и мещан оказались огромными – в частности, из десятитысячного населения Пинска погибло около половины. Однако на этом испытания жителей Пинщины не закончились: когда город догорел, разместившееся неподалёку литовское войско начало жаловаться на невыплаты денег солдатам. Поскольку жалобы действия не возымели – платить всё равно было нечем – воины Мирского решили взять своё сами и принялись грабить округу. Известно, что грабежи продолжались в течение десяти (!) недель. Альбрехт Радзивилл писал:

«Жолнеры разбили лагерь в Мотале, пинском городке, и там как враг угнетали подданных, не жалея ни людей, ни имущества крестьян. Дошли даже до того, что, разграбив город и повет, без причины брали в неволю женщин из шляхетских владений»

Интересно, что ревностный католик Альбрехт Радзивилл усмотрел в деятельности Мирского религиозную подоплёку: по его мнению, тот допустил погром сугубо из-за своего кальвинизма (в городе были только католические, православные и униатские храмы). Вряд ли Мирский действительно вёл свою личную религиозную войну, но Радзивилл – известный радетель за католическую веру – так не считал. Впрочем, как мы уже писали, его жалобы хода не получили.

Так или иначе, разгром большого казацкого отряда и взятие Пинска ничтожными силами стали огромными успехами литовских войск. В целом, первый раунд войны на землях Великого княжества Литовского правительственные силы выиграли – несмотря на свою малочисленность и плохое снабжение, они почти нигде не позволили казакам закрепиться, зато дали им серьёзный отпор. Однако война уходила на второй план – предстояли выборы нового короля Речи Посполитой. В них намеревались принять активное участие и польный гетман Януш Радзивилл, и казацкий вождь Богдан Хмельницкий – уже не как смертельные враги, а как сыны Республики Обоих Народов…

Продолжение следует: Дипломатия Богдана Хмельницкого: чернила сильнее пушек.