Юдифь и Саломея: как отличить двух роковых красоток

Согласно общепринятой версии, Юдифь жила в VI веке до нашей эры в иудейском городе Ветилуя. Она рано овдовела — когда ее муж жал ячмень, «на голову ему пал зной», и он умер. Юдифь унаследовала немалое состояние — драгоценности, земли, скот, прислугу. Впрочем, она была особой скромной и богобоязненной. После смерти мужа Юдифь возложила на чресла вретище, возвела на крыше своего дома неказистый шатер и три с половиной года вдовствовала там в воздержании и молитвах.

Тем временем ассирийцы пришли завоевать Иудею — расположенная в горах, хорошо укрепленная Ветилуя преграждала путь к Иерусалиму. После продолжительной осады, оставшиеся без пищи и воды горожане принялись убеждать старейшин сдаться, если Бог не поможет им в ближайшие пять дней. Дети плакали. Старейшины колебались. Бог бездействовал.

И Юдифь спустилась с крыши.

Она умастила тело благовониями и переоделась в чистое. Он заявила, что Бог спасет город ее руками. Старейшины слушали ее, разинув рты: вера вдовы была поразительна, кроме того, за три с половиной года горожане успели забыть, как Юдифь «красива видом и привлекательна взором». Терять им было нечего. Стражники приоткрыли ворота, чтобы выпустить Юдифь и ее служанку наружу.

Придя в лагерь врага, Юдифь представилась ассирийскому военачальнику Олоферну прорицательницей. Она обещала ему провести войско в город без потерь, поскольку жители Ветилуи потеряли веру и лишились поддержки своего Бога. Олоферн, пораженный смелостью и красотой Юдифи, принял ее с почестями.

Три дня Юдифь ходила по лагерю ассирийцев, позвякивая золотыми браслетами и стреляя глазами. На четвертый день Олоферн пригласил Юдифь в свой шатер — выпить, послушать музыку, поговорить об искусстве. Охрану он, разумеется, отпустил.

Дальнейшие события того памятного вечера развивались по сценарию, который не слишком изменился за последние две тысячи лет: Олоферн загрузился вином по самые брови и уснул. Юдифь оттяпала ему голову его же мечом и беспрепятственно покинула лагерь со своим трофеем.

Деморализованная, буквально обезглавленная армия ассирийцев отступила.
В Ветилуе Юдифь встречали как спасительницу, весь город был у ее ног. Впрочем, она не потребовала награды и не стала вешать над камином голову Олоферна. Она надела свое рубище, взобралась на крышу и жила там до 105 лет, после чего ее с почестями похоронили рядом с останками мужа.

Саломея жила примерно на 500 лет позднее — времена и нравы были уже не т. е. Иудейская царевна, она сначала была замужем за своим дядей, а позднее вышла за двоюродного брата. Мать Саломеи — Иродиада — была замужем за Иродом Боэтом, притом она имела связь с единокровным братом мужа — Иродом Антипой. Связь эту публично порицал Иоанн Креститель.

Однажды на вечеринке по случаю дня рождения Антипы Саломея станцевала для виновника торжества. Да так зажигательно, что Антипа пообещал в награду исполнить любой ее каприз. Девушка попросила голову Предтечи.

Ирод Антипа был озадачен. Он знал, что Иоанн «муж праведный и святой», и его казнь станет не самым популистским решением. Но включать заднюю было поздно — как-никак он дал слово. Голова Иоанна Крестителя была преподнесена Саломее на блюде.

Некоторые летописцы считают историю с танцем (да и вообще, причастность Саломеи к мрачному историческому эпизоду) легендой — у Ирода Антипы было достаточно политических причин для казни Иоанна Крестителя. Но, так или иначе, Саломея попала в историю именно как коварная соблазнительница, именно в этом качестве она фигурирует на множестве живописных полотен. Таким образом, в этой истории сохраняется метафорический смысл — голову потерял не только Иоанн, но и Ирод Антипа.

В живописи Юдифь и Саломею нередко можно различить лишь по формальным признакам. Если меч (и служанка) — значит, Юдифь. Если блюдо (или танец) — стало быть, Саломея.

Таковы многочисленные Юдифи и Саломеи Лукаса Кранах-старшего (к слову, его Олоферны и Иоанны тоже отличаются удивительным портретным сходством).

В трактовках Караваджо блюдо и меч также важны — без них опознать героинь было бы непросто. Его Юдифь одета в простое платье (ни роскошного одеяния, ни драгоценностей, упомянутых в ветхозаветном тексте); на ее лице — не столько героическая решительность, сколько брезгливая сосредоточенность.

А в Саломее Караваджо ничто не выдает коварную соблазнительницу, лишившую рассудка Ирода Антипу — она буднично склонилась над телом Иоанна Крестителя со своим блюдом и больше напоминает служанку, которую позвали оттереть от пола кровь.

Вполне очевидно, что Караваджо интересовала не «историческая достоверность» и даже не писхологические и эмоциональные аспекты происходящего. Он был заворожен самим процессом «усекновения». Человек, испытывавший к насилию патологический интерес, он присутствовал на публичных казнях и к теме обезглавливания возвращался не раз. Он даже позволил себе мрачновато изящный росчерк — утопил подпись в крови Крестителя, что обнаружилось через столетия при реставрации картины.

Некоторые исследователи считают, что таким образом Караваджо зашифровал признание в убийстве некого Рануччо Томассони (из-за обвинения в этом преступлении Караваджо бежал из Рима в 1606 году).
Кроме того бытует версия, согласно которой Караваджо изобразил в образе Олоферна себя: его интерес к процессу имел мазохистский оттенок.

Как ни удивительно, далеко не все искали ключ к трактовке образов Юдифи и Саломеи в их мотивах, в том, кем собственно были эти женщины. Одна — праведницей, героиней, спасшей свой народ. Другая — взбалмошной и кровожадной искусительницей, погрязшей в разврате и роскоши.

Юдифь, персонифицировавшая такие универсальные добродетели, как непоколебимая вера, отвага, целомудрие, всюду приходилась ко двору. В военные времена она становилась символом патриотизма и сопротивления интервенции. В пору контрреформации этот образ пользовался большой популярностью у инквизиции, тоже полагавшей, что хороший еретик — это еретик без головы.

К примеру, Юдифь Джорджо Вазари — буквальная трактовка образа «сильная женщина». С первого взгляда ясно — такая не станет плакать одна у окна. Чаровница обладает такой мускулатурой, что, кажется, не окажись поблизости меча, оторвала бы Олоферну голову голыми руками.

Помимо очевидных храбрости, мужества и силы, Юдифи случалось олицетворять и не столь традиционные (по крайней мере, по меркам XVII века) ценности и идеи.

Художница Артемизия Джентилески изобразила себя в образе Юдифи. Олоферна она снабдила чертами своего учителя Агостино Тасси, подвергшего ее сексуальному насилию. Так за столетия до процесса над Харви Вайнштайном Юдифь готовила почву для идеи гендерного реванша.

Что касается Саломеи, ее образ в искусстве романтизируется веками. Трактовка Василия Сурикова, изобразившего Саломею и ее мамашу особами хищными и малопривлекательными, теряется среди ослепительных Саломей, обольстительных Саломей, Саломей-загадок, Саломей, которых вожделеют именно потому, что они порочны, опасны и плотоядны.

С течением времени и без того условные границы, разделявшие эти образы в живописи, размывались все сильнее. Обе героини сделались роковыми красавицами. Обе истории приобрели мощный эротический подтекст.

Кульминационный аккорд в процессе «слияния» сыграл Густав Климт. Его первая Юдифь была столь далека от ветхозаветной героини, что публика сочла название ошибкой. Критики, музейные кураторы — все были уверены, что Климт перепутал: картина фигурировала под названием «Саломея» даже в некоторых каталогах. В конце концов, Климт сделал подпись прямо на раме. Он рисовал Адель Блох-Бауэр — женщину, от которой потерял голову сам. Климт, разумеется, не был святым и определенно не ассоциировал себя с Иоанном Крестителем.

Почему праведная Юдифь и порочная Саломея притягательны и востребованы в равной степени — еще один хороший вопрос. Как так вышло, что в честь Саломеи столько написано, нарисовано, станцовано и спето? Как получилось, что назвав один астероид Юдифью, другой окрестили Саломеей? Должно быть, все дело в том, что большинство астрономов — мужчины.

Это старая как мир история. Самец готов рискнуть головой, если ему светит приз. Спросите хоть Караваджо, хоть героев фильма «Основной инстинкт», хоть жука-богомола.