Андерсен: каким был король сказок

Андерсен-чародей

Творческий дар Андерсена можно считать наследственным. Его чудаковатый дед-столяр вырезал фигурки фантастических существ и придумывал с ними увлекательные истории, а отец-сапожник сколотил ящик для кукольных представлений и разыгрывал вместе с сыном театральные сцены. При этом Ганс Христиан худо-бедно освоил грамоту лишь к десяти годам и, как известно, до конца жизни писал с кошмарными ошибками.

Впрочем, в детстве ему это не мешало: получив в подарок на одиннадцатилетие сборник произведений Шекспира, мальчик принялся подражать великому драматургу. Целых три месяца корпел над сочинением своей первой пьесы для домашнего театра, мастерил деревянных марионеток, осваивал азы костюмирования. Чарующие сюжеты были исполнены пессимизма: персонажи пьесок неизменно умирали. Андерсен всегда был чародеем-трагиком.

В 2012 году в архиве городского музея датского города Оденсе обнаружилась сказка «Сальная свечка», написанная Андерсеном скорее всего еще в школьные годы. «Всё шипело и свистело, когда в котле зажглось пламя — это была колыбель Сальной Свечки», — так начинается эта короткая волшебная история. Конечно же, бедная свеча испытывала вселенское одиночество и «чувствовала себя невероятно несчастной» — как и сам юный автор.

Прижизненные портреты Андерсена наглядно убеждают, что его чародейские способности распространялись также на художников. Гротескно заостренные черты лица, забавная мимика, готически вытянутая фигура — все недостатки неожиданно превращались в достоинства. Мы видим воспарившего над обыденностью романтического и загадочного господина — под стать его персонажам.

Написанные с разницей в десять лет работы датчанина Христиана Альбрехта Йенсена (1792−1870) подчеркивают благородную осанку Андерсена, умудренный взгляд, аристократизм манер. Нескладный и комичный в жизни, здесь Ганс Христиан — сама элегантность. Волей-неволей приходится поверить в его баснословную выдумку, будто бы он незаконный сын короля Кристиана VIII.

В той же стилистике изображают Андерсена немецкие художники Карл Харманн (1718−1857) и Август Грахл (1791−1868). Характерная повторяющаяся деталь: взгляд писателя почти всегда обращен куда-то в сторону — за край холста, в нездешние сферы. Вряд ли живописцы так уж стремились приукрасить свою модель или слепо следовали канонам парадного портрета — скорее покорялись магнетизму личности великого сочинителя. Впрочем, о портрете кисти Грахла сам Андерсен отозвался с присущим ему самолюбованием: «Вполне прекрасно, и походит на то, каким бы я хотел выглядеть».

Андерсен-панофоб

Панофобия — боязнь всего на свете — понятие, лаконично описывающее общий душевный настрой короля сказок. Болезненно впечатлительный и крайне мнительный, он страшился трихинеллеза и потому не ел свинину, чурался женщин и не имел с ними близости, шарахался от собак, избегал рыбных костей, опасался неправильно подписать конверт и потерять паспорт.

Обливался холодным потом, воображая себя похороненным заживо, и оставлял у постели записку: «На самом деле я не умер, просто сплю». Трепетал при мысли о пожаре и всегда держал при себе веревку — на случай спуска через окно. Боясь отравления, передарил своим племянникам громадную коробку конфет, полученную от юных читателей.

Долгие годы Андерсена преследовал страх сойти с ума — по примеру его деда, страдавшего маниакальными припадками. Напялив украшенную цветами драную шляпу, старик носился по улицам с криками и песнями на потеху детворе. Этой фобии способствовала и детская психотравма. Однажды вырвавшись из-под присмотра бабушки, которая работала в саду городской больницы, Ганс Христиан очутился в отделении для буйнопомешанных и едва не угодил в объятия голой пациентки, потянувшейся к нему через решетку.

В довершение ко всему Андерсен страдал педафобией — боязнью детей. С негодованием отклонил изначальный проект прижизненного памятника, предложенный Огюстом Сабе: фигура писателя в окружении восторженных ребятишек. «Я и слова не мог бы сказать в такой атмосфере!» — категорически заключил сказочник и велел изваять себя сидящим в гордом одиночестве с книгой в руке. В свете подобных представлений известный рисунок в честь визита Андерсена в Лондон смотрится едва ли не издевательской карикатурой.

Однако персональные фобии не мешали эксцентричному автору наводить ужас на читателей. «Красные башмачки», «Эльф розового куста», «Девочка, наступившая на хлеб» — эти сказочки ничуть не уступают современным навороченным ужастикам.

Андерсен-библиотерапевт

Писатель испытывал неутолимую жажду читать вслух свои произведения. В путешествиях или в гостях всегда искал слушателей, не стесняясь показаться невежливым и часто импровизируя на ходу. Получив вожделенный отклик аудитории, нередко изменял и правил тексты.

А как преображался Ганс Христиан во время чтения! Обычно неуклюжие телодвижения обретали удивительную плавность, голос — по свидетельству одного из современников — «звучал как приглушенная музыка». Другой современник уверял: «В этом было что-то тираническое. Дамы должны были бросить свою работу, мужчины должны были оставить свои разговоры и сигары, чтобы услышать, как он читает то, что они уже сто раз слышали раньше».

Чтение вслух часто выполняло еще и особую функцию — лечебную, целительную. Сказкотерапию Андерсена талантливо запечатлела датская художница Элизабет Йерихау-Бауман (1819−1881). Писатель посещал ее литературные салоны в Риме и Копенгагене, был близким другом семьи. На картине он читает сказку «Ангел» больной дочери и другим детям Элизабет.

«Каждый раз, как умирает доброе, хорошее дитя, с неба спускается божий ангел, берет дитя на руки и облетает с ним на своих больших крыльях все его любимые места. По пути они набирают целый букет разных цветов и берут их с собою на небо, где они расцветают еще пышнее, чем на земле» — таково начало этой сколь грустной, столь же чарующей истории. В советских изданиях самые трагичные сцены были изъяты.

Кому еще выразить в красках светлую надежду на выздоровление, как не Элизабет — матери девятерых детей, двое из которых умерли во младенчестве. «Милый высокий сказочник, сидящий рядом с кроватью больной дочки, положил ногу на ногу, и остальные дети потихоньку подошли поближе, — описывает художница обстоятельства создания картины. — София, в красных башмачках и с большими голубыми глазами, села рядом с ним, другие наполовину спрятались в занавеске рядом с кроватью. Глаза поэта нашли сияющее, преображенное лицо милой больной Луизы, и он начал читать сказку об Ангеле, который сопровождал больного ребенка обратно к его последнему дому…».

Со сказкой «Ангел» пронзительно перекликается стихотворение «Умирающее дитя», написанное Андерсеном в девятнадцать лет. «…Осыпает нас цветами ангел: мамочка, взгляни! А у деток разве крыльев не бывает? Или уж в могилке вырастут они?..» (пер. В. Лихачева). Причудливый сплав витальности и упадничества, парадоксальное сочетание натурализма и волшебства отличают едва ли не все андерсеновские сказки.

Эти парадоксы подмечены также иллюстраторами — начиная с самого первого, Вильхельма Педерсона (1820−1859), изображавшего персонажей-детей в точности как взрослых. Им свойственна печальная задумчивость, а вовсе не ребяческая резвость. Их взгляд не распахнут навстречу миру, а направлен внутрь или обращен к нездешнему — так же смотрит с портретов и Андерсен.

Те же характерные особенности его текстов, только в стилистике жанрово-бытовых сцен, раскрывают редко упоминаемые искусствоведами самобытные иллюстрации русско-украинского художника Николая Мурашко (1844−1909).

Нескладный и высокий, получивший от учеников своей рисовальной школы шутливое прозвище Дымоход, он и сам слегка смахивал на датского сказочника. Оригинальные светотеневые рисунки Мурашко демонстрируют работу читательского воображения, что часто служит нам и утешением в горестях, и лекарством от печали.

***

«Я как вода, меня всё приводит в движение, всё отражается во мне, наверное, это заложено в моей писательской натуре, приносит мне радость и благословение, но нередко и муки», — так описывал себя чудак и чародей Андерсен. Но не только вода составляла магическую формулу его творчества — в нем всегда пылал огонь. «Сальная Свечка нашла свое настоящее место в жизни и показала, что она настоящая свеча, сияя многие годы на радость себе и всем окружающим», — так заканчивается первая сказка юного Ганса Христиана. Она же первая автобиография и основное завещание.