«Жизнь представляется теперь, когда удалось кое-как вспомнить ее, цепью грубых и утомительных ошибок. В них виноват один только я. Я не умел жить, любить, даже работать. Я растратил свой талант на бесплодных выдумках, пытался втиснуть их в жизнь, но из этого ничего не получилось, кроме мучений и обмана. Этим я оттолкнул от себя прекрасных людей, которые могли бы дать мне много счастья.
Сознание вины перед другими легло на меня всей своей страшной тяжестью. На примере моей жизни можно проверить тот простой закон, что выходить из границ реального опасно и нелепо», — писал Константин Паустовский в своей «Последней главе».
Хатидже
Когда началась первая мировая война, Константин Паустовский, как младший сын в семье, был освобожден от призыва. Но сидеть на университетских лекциях было ему невыносимо, и только в Москве стали формировать тыловые санитарные поезда, Паустовский поступил в один из них санитаром. Так он встретил свою первую жену, сестру милосердия Екатерину Загорскую, Хатидже. Имя Хатидже ей дали крымские татарки, когда она однажды летом жила в татарском селе на берегу моря. Так переводится на татарский русское имя Екатерина.
«…её люблю больше мамы, больше себя… Хатидже — это порыв, грань божественного, радость, тоска, болезнь, небывалые достижения и мучения», — писал Паустовский.
Константин Паустовский в молодости
В 1916 году они обвенчались в рязанской церкви, где когда-то был священником отец невесты. Паустовский уже тогда понимал, что он писатель. В молодости судьба изрядно его помотала: после войны он занимался в Москве репортерской работой, несколько раз слышал, как выступает Ленин. Уехал в Киев, был последовательно мобилизован в петлюровскую, а затем Красную Армию, оказался в Одесе, где в те годы жили и работали Ильф, Катаев, Бабель, Багрицкий и другие прекрасные молодые писатели, вернулся в Москву. Все это время жизнь Паустовского и его Хатидже была подчинена одной цели — все должны узнать, как он талантлив, его книги должны выйти… Екатерина была музой писателя, его товарищем, матерью его сына Вадима.
«Отец всегда был скорее склонен к рефлексии, к созерцательному восприятию жизни. Мама, напротив, была человеком большой энергии и настойчивости <…>.
Брак был прочен, пока все было подчинено основной цели — литературному творчеству отца. Когда это наконец стало реальностью, сказалось напряжение трудных лет, оба устали, тем более что мама тоже была человеком со своими творческими планами и стремлениями.
К тому же, откровенно говоря, отец не был таким уж хорошим семьянином, несмотря на внешнюю покладистость. Многое накопилось, и многое обоим приходилось подавлять. Словом, если супруги, ценящие друг друга, все же расстаются, — для этого всегда есть веские причины», — написал Вадим много лет спустя.
Валерия
В 1936 году Паустовский и Екатерина развелись. За два года до этого в их отношениях появилась нервность и напряженность, когда быть врозь еще невозможно, а вместе — уже невыносимо. Вадима отослали из этого безумия в отличную лесную школу. Среду прочего он, левша, должен был по правилам того времени переучиться там на правшу. В школе Вадим подружился с сыном известного ботаника Сережей Навашиным. Однажды на какой-то праздник к мальчикам одновременно приехали их родители. Все друг друга узнали: мамой Сережи оказалась женщина, которой Паустовский был остро и увлечен в 1923 году в Тифлисе. То чувство обрушилось на него, женатого человека, как ураган, но быстро прошло, и он писал жене в деревню, что он «освободился полностью», «все исчерпано», потому что «пережито литературно».
И вот — удивительная новая встреча…
Константин Паустовский и Валерия Навашина
Навашины тоже переживали кризис — ученый собирался уходить из семьи к другой женщине. Паустовский, со свой свойственной ему рефлексией два года колебался и мучился.
«То у него на волоске висел старый брак, то новый», — вспоминал Вадим.
Но тут уже сама Хатидже потребовала от писателя решительных действий. И он ушел к Валерии Валишевской.
Со второй женой у писателя тоже была большая любовь.
«Звэра, Звэра — ты очень любимая пискунья, — ты даже не знаешь, как тебя любят — очень-очень». «Целую крепко, обнимаю, в Москве — не шуруй, будь осторожна, не волнуйся из-за дур». «Звэрунья, лапчатый зверь, твое рязанское письмо до сих пор не пришло», — писал он ей в письмах.
Таня
Константин Паустовский и Татьяна Арбузова с сыном
Сильная любовь к Валерии не была долгой. В 1939 году он познакомился с Татьяной, женой драматурга Арбузова, актрисой театра Мейерхольда. Паустовский пришел — строгий пробор в прическе, застегнут на все пуговицы. Татьяне он сразу не понравился, а Татьяна ему — очень. Писатель стал присылать ей букеты, по одному в день.
Потом судьба пересекла их в эвакуации, во время второй мировой войны. Паустовский приехал с фронта в Чистополь к своей жене Валерии и ее сыну Сереже, чтобы увезти их в Алма-Ату. По совпадению Татьяна с ее дочерью оказалась там, их он взял в Алма-Ату тоже.
Валишевская три года не давала писателю развод, и в обмен на свободу он оставил ей квартиру и писательскую дачу в Переделкине. Долгое время он жил со своей новой семьей в 14-метровой комнате: он, Татьяна, дочь Татьяны и ее общий с Паустовским сын Алеша. Теснота и неустроенность не печалили Константина Георгиевича, он снова переживал огромную, безумную любовь, какой еще не видел свет.
«Нежность, единственный мой человек, клянусь жизнью, что такой любви (без хвастовства) не было еще на свете. Не было и не будет, вся остальная любовь — чепуха и бред. Пусть спокойно и счастливо бьется твое сердце, мое сердце! Мы все будем счастливы, все! Я знаю и верю», — писал он Татьяне.
Марлен Дитрих
Марлен Дитрих
Уже в 1964 году Паустовский встретился с Марлен Дитрих. Она прилетела в Советский Союз и первым же делом, еще в аэропорту спросила журналистов про Паустовского. Он был любимым писателем великой актрисы. Однажды она прочла его рассказ «Телеграмма» в интересном издании: русский текст, а рядом — перевод на английский. Для нее это было как удар молнии. Актриса искала другие книги писателя, изданные на английском, но не могла найти. Поэтому в СССР она летела с надеждой встретиться с Константином Георгиевичем. А он как раз лежал в больнице после инфаркта. И когда он, больной и почти совсем слепой, все-таки пришел на один из ее концертов и поднялся на сцену, Марлен опустилась перед ним на колени.
«Я не уверена, что он известен в Америке, но однажды его «откроют». В своих описаниях он напоминает Гамсуна. Он — лучший из тех русских писателей, кого я знаю. Я встретила его слишком поздно», — говорила актриса.
Бесконечное письмо
Когда Константин Паустовский умер, его сыну Вадиму попали в руки письма к одной женщине, последней возлюбленной писателя — он набрасывал их, работая над своей последней книгой. И они ужасно напоминали те письма, которые в своей далекой юности он писал невесте Кате, Хатидже. Те же слова, те же обороты, те же интонации…
«Именно тогда мне и пришло в голову, что, по существу, он был однолюбом, что все браки и увлечения только дополняли и развивали друг друга, что состояние влюбленности было необходимым условием успешной творческой работы. Он им очень дорожил и, может быть, даже провоцировал его», — вспоминал Вадим.
Ведь не зря герои книг Паустовского писали своим возлюбленным точно такие письма, как автор — своим. Константин Георгиевич писал жизнь и жил в книгах, он «выходил из границ реального», о чем потом жалел. Но для него, гениального романтика, другого пути, видимо, просто не было.
Один исследователь жизни и творчества Константина Паустовского как-то признался Вадиму, что он очень боится: в собрании сочинений писателя будут опубликованы письма ко всем его женам и возлюбленным: «Ведь это будет как письма к одной женщине».
«Не вижу в этом ничего страшного, — ответил Вадим. — Именно потому что это — как письма к одной женщине…».
