Царский дворец из печки
Елену дома звали Алёнушкой. Родилась она в спокойном ещё 1903 году. Отец её был багажным кассиром на железной дороге, дед по отцу — священником и учителем в церковно-приходской школе, мать и бабушка занимались хлопотным натуральным хозяйством. Но в семье постоянно старались в хозяйство, в быт с головой не уходить. Вместо гостинцев детям привозили книги и журналы.
В семь лет Алёна пошла в школу своего деда, училась там грамоте вместе со всеми. Но больше образования получала дома: дед и мать по очереди читали детям русских классиков, бабушка, не особенно до чтения охочая, рассказывала народные сказки, преданья, тетешкала маленьких потешками, отец ни много, ни мало — устраивал домашние спектакли: в настоящий театр детей было везти далековато.
Половичок линючий — речка, А печка — пышный царский дом… От страха мрет в груди сердечко, Пылает голова огнем. Меня затягивает илом, Заносит медленно песком. А ты зовешь таким унылым, Срывающимся голоском: — Сестрица моя, Аленушка!
После приходской школы Алёнушку отдали в железнодорожную, потом дед оплатил из специально на то отложенных денег Мариинскую гимназию внучке, тем более, что уже ясно было — в семье растёт таланту. А таланту надо учиться. Алёна в восемь написала уже первое настоящее стихотворение, в десять — сказку, в одиннадцать — маленькую пьесу. Эти детские пробы пера, конечно, не сохранились — но семью впечатлили и радовали.
А между тем, в Алёнушкины одиннадцать лет началась Первая мировая война. Сами военные действия шли далеко, но в стране повисла тревожная атмосфера, начались перебои с разными товарами, а порой даже с хлебом. Семья Благининых держалась стойко, жить старались как всегда.
В семье у нас ждали очередного ребенка, так что работы в доме было предостаточно. Я работала, не покладая рук: мыла, стирала, стряпала; когда родился слабенький младенчик, стирала пеленки, ходила за больной матерью и делала еще тысячи всяких дел. Но во мне стояли две радуги, две радости — и все было нипочем.Елена Благинина о своём детстве
Привет, новый мир
Гимназию закончить не удалось: после октябрьской революции её совместили с каким-то реальным училищем, но совместная учёба не задалась, и учеников просто распустили со справками. В семье посовещались, и было решено, что Алёна отложит домашние дела и будет учиться в Курском педагогическом институте.
Сейчас было главное, чтобы она получила нормальное образование.
Каждый день Алёна, вставала, наскоро умывалась и завтракала, надевала не очень удобные, но прочные башмаки, сделанные родными, и шла семь километров — на первую лекцию. В институте учиться Благининой нравилось, но ещё больше нравилась кипучая студенческая жизнь, бесконечные новые идеи, надежда на какую-то совершенно новую жизнь всей России. В институте же она познакомилась с поэзией Серебряного века и испытала огромное потрясение. Как «взрослую» поэтессу, её, конечно, сформировал именно Серебряный век.
Благинина публикует — под псевдонимом — в поэтических журналах первые стихи. Критика встречает их благосклонно. Но как сказать родным, что уже не хочется, как дедушка, учить детей, хочется быть поэтессой, настоящей, не для себя, не между делом, а чтобы главное дело в жизни было — стихи?
А в Москве тем временем открылся литературный институт. Благинина уезжает туда тайком, так и не найдя силы объясниться с родными. Выдерживает собеседование с Валерием Брюсовым и — ура! Она — студентка! Только теперь семья узнаёт, что происходит. А Алёна остаётся в Москве, устраивается на работу в багажное отделение газеты «Известия», к лекциям готовится ночами. И там же, в Москве, в институте, находит свою любовь — поэта Григория Оболдуева.
Мама спит, она устала…
Сказка закончилась вместе с учёбой в институте. Работать приходилось совсем не поэтессой — так, в разных СМИ перебивалась редакторской работой. Семейная жизнь означала рождение ребёнка, бесконечные пелёнки в условиях, когда что-то, кроме пелёнок, ещё достань: страна только что вышла из Первой Мировой и Гражданской войн, жила буквально в почти всеобщей нищете.
Но именно маленькая дочка раскрыла в Благининой особый талант: писать стихи для детей. При всей незамысловатости таких стихов, это очень сложный жанр. Недаром и Барто, и Михалков подолгу шлифовали свои строчки. В них не должно быть натяжки, в них не должно быть натуги, они должны быть лёгкими, как дыхание: дети — очень придирчивые слушатели. В тридцатых годах Благинину начинают, наконец, много публиковать. Она встречается со своими маленькими читателями, улыбается их улыбкам навстречу.
А мужа тем временем арестовывают с обвинением — «антисоветская пропаганда».
Он действительно советскую власть поругивал, но до пропаганды было далеко. Год предварительного заключения, три года ссылки в Карелии, высылка после освобождения за сто первый километр… По тем временам, и он, и его семья отделались лёгким испугом. Основной кормилицей становится Елена. Её сборники публикуют, она берётся переводить детям произведения украинских и польских авторов.
За сто первым километром семья Благининой и Оболдуева встретила войну. В сорок третьем Григорий ушёл на фронт, до самой победы прошёл фронтовым разведчиком. В сорок пятом ему разрешили вернуться в Москву. Всё наконец-то наладилось.
Нельзя сказать, что с этого момента жизнь их была безоблачна. Оболдуева не печатали, как ни старалась пробить его стихи. У Благининой не хотели брать обычных стихов — а она была не худшая поэтесса своего времени. Недоумевали: «Вы же детская писательница? Детишкам и пишите». С таким сталкивались многие детские поэты в СССР.
Что может быть грустней предмета,Который вовсе ни к чему?Вот лестница большая этаВ моём разрушенном дому.Она не тронута разрывомИ даже не повреждена —Движеньем лёгким и красивымВперёд и вверх устремлена.Один, и два, и три пролёта,И я стою, стою без сил,Как будто очень страшный кто-тоМой быстрый бег остановил.
Григорий умер в 1954 году. Елена его пережила надолго — успела увидеть Перестройку, в которую, наконец, удалось напечатать стихи мужа. Получала ордена, медали. Встретила смерть в 1989. До самой её смерти — и, конечно, после неё — не переставали читать в семьях по всей стране её стихи:
Мама спит, она устала… Ну и я играть не стала! Я волчка не завожу, А уселась и сижу…