«Красное и черное» Стендаля в деталях

1. Тайна парижских памятников

Вид на площадь Карусели и Лувр. 1828 год

Вот что автор сообщает о главном герое Жюльене Сореле в первой главе второй части романа: 

«Глубочайшее недоверие не позволяло ему любо­ваться живым Парижем; его трогали только па­мят­ники, оставленные его героем».

Что это за памятники и о каком герое речь? В данном случае под памятниками понима­ются как скульптуры королей и полководцев, так и здания, колонны и даже целые улицы, появив­шиеся в наполеоновскую эпоху. Это триумфаль­ная арка на площади Карусель перед Лувром, возведенная в 1808 году, и Вандом­ская колонна, воздвигнутая в 1810-м (обе увековечивали напо­лео­новские победы 1805 года), триумфальная арка на пло­щади Звезды, мосты — Аустер­лицкий, Йен­ский и Искусств (все три возведены при Напо­леоне), церковь Мадлен, Парижская биржа, улица Риволи и площадь того же названия (ныне пло­щадь Пирамид). Надо заметить, что многие из этих «памятников», хотя и были заложены при обожаемом Жюльеном императоре, закончены были при ненавистной ему и Стендалю Реставра­ции (биржа), а то и вообще после выхода «Крас­ного и черного», при Июльской монархии (арка Звезды, церковь Мадлен). Почти все эти элементы парижской архитектуры и топографии, хранив­шие память о Напо­леоне и Первой империи, распо­ложены в самом центре живо­го Парижа, и отделить в них прошлое от настоящего было не очень легко, но Стендалю важно противопос­тавить героическое прошедшее скверной совре­мен­ности.

2. Тайна г-жи де Сталь

Мари-Элеонор Годефруа после Франсуа Жерара. Портрет Анны Луизы Жермены де Сталь. 1818-1849 годы

Во второй части (глава восьмая) Матильда де Ла-Моль думает: 

«Я красива — это то самое преимущество, за которое госпожа де Сталь отдала бы все, и, однако, я умираю со скуки».

Если судить по театральным премьерам, упоминаемым в этой части романа, действие происходит в начале 1830 года. Французская писательница Жермена де Сталь (1766–1817) умерла тринадцать лет назад; она прослави­лась своими романами и трактатами, а мадемуазель де Ла-Моль о литературной карьере вроде не по­мышляет. Зачем же она — пусть не вслух, а только в мыслях — меряется преимуществами с госпожой де Сталь и гордится тем, что красивее ее?

Госпожа де Сталь спокойно обходилась без этого «преимущества»: отсутствие идеальной красоты лица и фигуры она возмещала великолепным красноре­чием. Знавшие ее свидетельствовали: стоило де Сталь начать говорить, как лицо ее исполнялось неодолимой прелести. На самом деле это вовсе не Ма­тиль­да де Ла-Моль само­утверждалась за счет госпожи де Сталь. Реплика героини не что иное, как проявление мести самого Стендаля. Он отдавал должное Жермене де Сталь и внимательно читал ее тексты, но не мог прос­тить ей тон, в каком она писала о его кумире — Наполеоне. В опубликованных посмертно книгах «Размышления о Французской революции» (1818) и «Десять лет в изгнании» (1821) госпожа де Сталь изобразила его тираном и душителем свободы. Стендаля это возмутило, и в своей «Жизни Наполеона» он обрушил на госпожу де Сталь множество обвинений — в отсутствии таланта, в необъек­тивности, в неумении писать об исто­рии. Гнев настолько лишил писателя хладнокро­вия, что он ухитрился изобразить госпожу де Сталь союзницей императорской полиции (хотя она много лет страдала от ее преследований) и попрекал ее тем, что она не настоящая францу­жен­ка. Отец Жермены Жак Неккер в самом деле родился в Женеве и был женевским банкиром (но притом французским министром), но это не мешало его дочери стать замечательной французской писательницей. И стендалев­ское указание на то, что она якобы не фран­цу­женка, тоже можно считать своеобразной местью. Госпо­жа де Сталь регулярно подчер­кивала, что Наполе­он был не настоящим французом, а всего лишь корсиканцем, — вот Стендаль и мстил ей ее же оружием. Одним словом, это не Матильда гордит­ся тем, что она более красива, чем Жермена де Сталь; это Стендаль хочет ущемить покойную писательницу напоминанием о том, что она не была писаной красавицей.

3. Тайна Конгрегации

Великий магистр ассоциации «Рыцари веры» Матье де Монморанси. 1820-е годы

Во второй части романа (глава двадцать третья) заговорщики-ультрароялисты посылают Жюльена к «благородному герцогу***» (английскому герцо­гу Веллинг­тону). Жюльен должен рассказать иностран­цу выученное наизусть содержание «секрет­ной ноты». Но на постоялом дворе героя пытаются усыпить, обыскивают и вообще всячес­ки стараются помешать ему выпол­нить задание. Выясняется, что коварный враг не кто иной, как знакомый Жюльену еще по семинарии аббат Кастанед:

«Аббат Кастанед, начальник полиции Конгрега­ции по всей северной границе, на его счастье, не узнал его».

Конгрегацией называется любое монашеское объединение, не имеющее статуса ордена. Почему же Стендаль пишет это слово с прописной буквы? Это дань устойчивым мифам, бытовавшим во французском обществе во второй половине 1820-х. В царствование Карла Х (1824–1830) власти в самом деле проявляли отчетливые клерикальные симпатии, и позиции Католической церкви в этот период очень усилились. Отсюда в либеральных кругах возникли представления о существовании тайной религиозно-политичес­кой организа­ции под названием Конгрегация, которая управляет всем происходящим в стране и, будучи неким параллельным правитель­ством, диктует свою волю правительству официальному. На самом деле, настаивают французские истори­ки, конгрегация (носив­шая имя Пресвятой Девы) существовала в стране еще с начала XIX века, но занима­лась только благотворительностью и к поли­тике отношения не имела. Наряду с ней имелась другая организация, в самом деле тайная и состоявшая из людей набожных, — общество «Рыцари веры», основанное роялистом Ферди­нандом де Бертье де Совиньи в 1810 году, в эпоху Империи, для восстановления во Франции закон­ной монар­хии. Некоторые члены «Рыцарей веры» входили в состав конгрегации, и две эти органи­зации поддерживали довольно тесные связи. Но именно во второй половине 1820-х годов, когда происходит действие «Красного и черного», ассоциация «Рыцари веры» по просьбе ее великого магистра Матье де Монмо­ранси была распущена и прекра­тила свое существование. Что, впрочем, не мешало антиклерикальным политикам и лите­раторам продолжать ее обличать. Отдал дань этому и Стен­даль, который не только верил в существование Конгре­гации, но и наградил ее собственной полицией.

4. Тайна аббата Кастанеда

Карикатура «Обычаи иезуитов». Франция, 1762 год

Сказанным в предыдущем пункте не исчер­пы­вается тайна некоего аббата Кастанеда, упомяну­того все в той же цитате. Допустим, что Конгрега­ция в самом деле существует и действительно посылает зловещего Кастанеда помешать миссии Жюльена. Но зачем иезуиту Кастанеду вредить заговор­щикам-ультрароялистам? Ведь цель их за­говора — вернуть Францию к «доб­рым старым временам» абсолютной монархии, избавить ее от либе­ральных новшеств. Об этом в самом деле мечтали многие члены реакцион­ного кабинета министров накануне Июльской революции 1830 года; именно их попытка вопло­тить свои мечты в действи­тельность и послужила спусковым крючком для революции. Но ведь и аббат Кастанед мечтает о том же самом. В действи­­тельности такой аббат должен был бы помогать заговор­щикам-ультрарояли­стам и всячески их поддерживать. Комментаторы Стендаля видят тут несты­ковку и честно признаются, что не понимают, почему писатель столкнул в описываемом эпизоде две силы, которые в реальности были союзницами. Причина, по-видимому, в ненависти Стендаля к клерикалам-иезуитам. Она была настолько сильна, что, когда по сюжету ему понадобил­ся противник для Жюльена, на эту роль он естес­твен­ным образом назначил иезуита (абсолютное зло), не позаботившись о том, правдоподобно это или нет.

5. Тайна «и т. д.»

В «Красном и черном» неоднократно повторяется выражение «и т. д.», а порой даже удвоенное: «и т. д., и т. д.». Например: 

«Целых два часа выслушивал Жюльен бессмыс­ленную болтовню и высокопарные жалобы на люд­скую злобу, на отсутствие честности у людей, которым вверено управление казенными средствами, на то, каким опасностям подвергается через это бедная Франция, и т. д., и т. д., пока нако­нец не начал смутно догадываться об истин­ной цели этого визита. Они уже вышли на площадку лестницы, и бедный, напо­ло­вину разжалованный гувернер с должным почтением распрощался с будущим префектом некоего счастливого департа­мента, когда сей последний соизволил проявить неожиданный интерес к делам Жюльена и стал превозносить его необычай­ную скромность в отношении денег, и т. д., и т. д.» 

Во французском оригинале, по подсчетам исследовательницы Сильвии Торель, etc, etc повторяется 21 раз, а etc — 27; в русском переводе повторов чуть меньше. Эти «и т. д.» выражают величайшее презрение автора к тому, что говорят его персонажи; все они, с его точки зрения, изъясняются клиши­рованными фра­зами, и потому никакой необходимости передавать их реплики полностью нет. Ту же роль призвана играть в 22-й главе второй части «целая страница точек», которую автор, как он сам признает­ся, хотел поставить вместо тех 26 страниц, которые Жюльен исписал, резюмируя идеи заговорщиков-ультрароялистов (в результате Стендаль от этой идеи отказался). 

6. Тайна финала романа

Кадр из фильма «Красное и черное». Режиссер Клод Отан-Лара. 1954 год

Вот финал романа: 

«Жюльен вошел в новую верьерскую церковь. Все высокие окна храма были затянуты темно-красными занавесями. Жюльен остановился позади скамьи г-жи де Реналь, в нескольких шагах от нее. Ему казалось, что она усердно молится. При виде этой женщины, которая его так любила, рука Жюльена задрожала, и он не в состоянии был выполнить свое намерение. „Не могу, — говорил он себе, — не в силах, не могу“. 
     В этот миг служка, прислуживавший во время богослужений, позвонил в коло­кольчик, как делается перед выносом святых даров. Г-жа де Реналь опустила голову, которая почти совсем потонула в складках ее шали. Теперь уже Жюльен не так ясно ощущал, что это она. Он выстрелил и промахнулся; он выстрелил еще раз — она упала». 

Зачем Жюльен так опрометчиво погубил самого себя, выстрелив в г-жу де Реналь? От лица некото­рых второстепенных персонажей Стендаль дает этому поступку несколько объяснений: Жюльен желал отомстить той, кто прервала его восхожде­ние по социальной лестнице; Жюльен на суде бросил обвинения в лицо лживому обществу, и оно этого не простило; Жюльен, новый Вертер или новый Гамлет, расстается с жизнью из-за своей чрезмерной чувстви­тельности — или, как новый Отелло, из-за овладевшей им ревности. Впрочем, все эти объяснения автор излагает иронически и явно не считает исчерпывающими.

Загадка финала вдохновляет некоторых исследо­вателей даже на такие экстравагант­ные интерпре­тации, как уподобление Жюльена Иисусу Христу: он тоже сын плотника, ему тоже вынесли приго­вор в пятницу, перед смертью он разделяет бутыл­ку вина с двумя разбойниками. Гораздо более справедливое, хоть и тоже парадок­саль­ное объяснение финалу романа дал в 1942 году фран­цуз­ский журналист и литератор Луи Мартен-Шоффье: «Я убежден, что Жюльен вовсе бы не стал стрелять, если бы Стендаль силой не заста­вил его пересечь половину Франции, не дал бы ему в руки пистолет и сам не нажал на спусковой крючок. Во всем этом деле убийца только один — это сам автор. Это он диктует г-же де Реналь ее невероят­ное письмо, это он принуж­дает своего героя-честолюбца, еще не достигшего успеха, но находящегося от него в двух шагах, совершить безумный поступок, который приводит его на гильо­тину. Преступление с заранее обдуман­ным намерением, причина которого вполне очевидна: Стендаль желал убить г-на лейтенанта Жюльена Сореля де Ла-Верне, потому что не знал, что с ним делать».

К этой остроумной гипотезе можно добавить, что в одиннадцатом «Письме о Париже» (1831) Баль­зак недаром причислил «Красное и черное» к «школе разочарова­ния». Такой роман не мог кончиться хеппи-эндом. Стендаль, сам не слиш­ком удачливый и в лич­ной, и в литературной жизни, чувство­вавший отчуждение от современ­ной ему Франции и ее политического строя, не хотел и не мог даровать счастье своему герою. 

Но есть и еще одно объяснение этого финального выстрела. Стендаль трижды (в трактате «Расин и Шекспир» (1825), в романе «Арманс» (1827) и в «Красном и черном») настаивал на том, что разговор о политике в художественном произ­веде­нии так же неуместен, как выстрел посреди концерта. При этом в «Красном и черном» очень много говорится о политике — ведь Стендаль пишет «Хронику XIX века» (подзаголовок романа на обложке первого издания) и «Хронику 1830 года» (подза­головок в начале самого текста), а разговор о Франции этого времени без политики был бы фальшивым. Так вот, давая Жюльену в руки пистолет, Стендаль как бы уподобля­ется своему герою и тоже производит резкий и неожи­данный выстрел. Жюльен стреляет реально — в г-жу де Реналь (хоть и не во вре­мя концерта, а во время мессы), а Стендаль — метафорически, насыщая роман множест­вом, казалось бы, неуместных политических аллюзий.

7. Тайна названия

Титульный лист первого тома первого издания романа Стендаля «Красное и Черное». Париж, 1831 год

Пожалуй, самая загадочная вещь в романе Стендаля — это его название. Почему «Крас­ное и черное»?

Известно, что сначала Стендаль хотел назвать роман именем главного героя — «Жюльен». Но потом передумал. Уже первые критики романа признавались, что они не понимают, отчего у книги такое название, которое «оставляет чита­теля в полном неве­дении относительно того, что его ждет в романе», и замечали, что роман с таким же успехом мог бы называться «Зеленое и желтое» или «Белое и синее».

Сам Стендаль печатно ни разу своего выбора не прокомментировал, но после смерти писателя его приятель Эмиль Форг сообщил, что тот якобы объяснил ему однажды: красное означает, что Жюльен, живи он в эпоху боготворимого им На­по­леона, был бы солдатом и носил красный мундир, но он родился поздно, а потому вынуж­ден избрать религиозную карьеру и ходить в черной сутане. Форг воспринял такой ответ как издевательство: черного цвета были не только сутаны, но и вполне светские фраки, а у напо­леоновских солдат форма была вовсе не красная.

Первая ассоциация, которая приходит в голову при словах «Красное и черное», — это рулетка. Однако и это ничего не объясня­ет: во-первых, по-французски в названии романа оба цвета мужского рода («Le rouge et le noir»), а при игре в рулетку эти цвета по-французски чаще употребляются в женском роде. А во-вторых, рулетка в романе никакой роли не играет. 

Советский историк французской литературы Борис Реизов, воспользовавшись отдельными замечаниями коллег-французов, предложил свое толкование: красный и черный цвета — пророчес­тва трагической судьбы Жюльена. В пер­вой части Жюльен Сорель видит в церкви обрывок газеты с извещением о казни некого Жанреля и отмечает сходство их фамилий, после чего отсвет красных полотнищ, закрывающих окна, кажется ему крова­вым. Это красное. В начале второй части Матильда де Ла-Моль является к столу в глубоком трауре по своему далекому предку, казненному возлюбленному Маргариты Наваррской. Это черное. А дальше уже начинаются разнообразные символи­ческие толкования: красный — ярость, убийство, бунт; впрочем, и черный может означать то же самое…

Юрий Лотман, сочтя это объяснение недоста­точно конкретным, предложил свой вариант. Он увидел в «красном и черном» не что иное, как цитату из романа Лоренса Стерна «Тристрам Шенди», где дядюшка Тоби и капрал Трим ведут спор о сравни­тельных достоинствах военной и духовной карьеры — Тоби говорит, что «Всевыш­ний Бог настолько добрый и справедли­вый управитель мира, что, если мы только исполнили в нем свои обязанности, никто не станет и спрашивать, сделали ли мы это в красных мундирах или в черных кафтанах».

Наконец, существует еще одно объяснение, исходящее из психологии Стенда­ля. Прези­рая современных французов, он всячески подчеркивал свое с ними несходство. В частности, в автобио­графической «Жизни Анри Брюлара» писатель замечает, что они редко упоминают яркие цвета и предпочита­ют неопределенные оттенки. Стен­даль решил пойти по другому пути и дал своему роману название более чем яркое, а затем продол­жил в том же духе: два его неокончен­ных произ­ведения носят названия «Розовое и зеленое» и «Красное и белое». 

Объяснений много, каждое из них имеет право на существование, но ни одно не мо­жет считаться исчерпывающим. Хотя Стен­даль был убежден, что настоя­щая слава придет к нему через много лет после смерти, и предсказание его с лихвой оправдалось, эту тайну он нам разгадать не позволяет.