О пути к власти, реформах и фаворитах Екатерины II, или Все, что нужно знать о великой русской императрице в 8 пунктах

1. Немецкая принцесса

София Августа Фредерика, принцесса Ангальт-Цербстская, будущая рус­ская императрица Екатерина II, родилась в 1729 году. Ангальт-Цербст, как и большинство других немецких княжеств, сам по себе мало что значил на политической карте мира — и почти полностью зависел от своего мощного соседа — Пруссии. Зато подобные крохотные княжества были в то время насто­ящим инкубатором невест для дворов Европы. С одной стороны, статус их пра­вителей позволял их дочерям считаться подходящей партией для европейских монархов. С дру­гой, такие союзы накладывали мало обязательств: слишком ничтожно было значение этих княжеств, так что искать мужей и жен для мно­гочисленных принцев и принцесс там можно было, не втягиваясь или почти не втягиваясь в сложные политические коалиции.

София, видимо, с самого начала была девушкой исключительно амбициозной и волевой. К тому же она была хорошо образованна, много читала и интере­совалась философской литературой, что было довольно нетипично для про­винциальной немецкой принцессы. При этом она росла в очень небогатой по королевским стандартам семье, и брак с наследником престола, великим князем Петром Федоровичем, был для нее колоссальным шансом. Конечно, для европейской лютеранской барышни выход на большую политическую арену огромной, дикой, непонятной страны должен был быть сильным жестом. Но, судя по всему, никаких колебаний у нее не было — наоборот, это было то, к чему она стремилась. При этом надо иметь в виду, что в Россию она отпра­вилась всего в 14 лет, а замуж вышла в 16.

2. При дворе Елизаветы

Императрица Елизавета Петровна любила роскошь, пышность, балы с пере­одеванием огромного количества людей и так далее. Так что, оказавшись у нее при дворе, София Августа Фредерика — теперь уже Екатерина Алексеевна — очутилась в условиях, максимально непохожих на ту среду, в которой она воспитывалась. Полунищий лютеранский Цербст на задворках Европы был полной противоположностью огромному ослепительному двору тети ее су­пруга — самодержицы всероссийской. В своих записках Екатерина позднее писала — и этому, скорее всего, можно верить, — что, едва приехав в Петер­бург, взяла за правило прежде всего нравиться мужу, затем — императрице, и потом — народу. Судя по всему, в отношении Елизаветы ей это поначалу удавалось.

Про степень близости Екатерины с Петром в начале их брака известно очень мало. Единственный источник — записки самой Екатерины, в которых она утверждает, что супружеских отношений между ними не было. Якобы, когда Елизавета спросила у нее, почему нет наследника, она ответила, что нет причин, от которых он мог бы быть. Там же содержатся намеки на то, что родившийся лишь через десять лет после свадьбы Павел Петрович был в действительности сыном любовника Екатерины графа Салтыкова, которого, чтобы он это не разболтал, отправили в Швецию, а потом в Гамбург. Впрочем, эти записки откровенно тенденциозны и написаны ретроспективно, уже после устроенного Екатериной дворцового переворота и гибели Петра III. Разумеется, для нее было важно оправдаться и снять с себя обвинения в мужеубийстве, так что слишком доверять ее мемуарам не приходится. Противники этой версии также указывают на большое внешнее сходство Павла с Петром III и на то, что сам Павел твердо считал последнего своим отцом и возвел в культ память о нем. Более серьезных аргументов нет ни у сторонников отцовства Салтыкова, ни у противников, так что истина неизвестна.

Каковы бы ни были интимные отношения Петра и Екатерины, в царствование Елизаветы Петровны они представляли собой единую политическую силу, долгое время воспринимавшуюся как оппозиция правящей императрице. Особенно сильно это проявилось в годы Семилетней войны. В 1756 году Ели­завета резко сменила проанглийскую позицию на профранцузскую и объявила войну союзнице Англии — Пруссии. При этом Двор великих князей, Петра и Екатерины, или Малый двор, занимал отчетливо пропрусскую позицию. Петр, тоже проведший детство в немецких землях как Карл Петер Ульрих, сын герцога Гольштейн-Готторпского, восхищался прусским королем Фридрихом II и созданным им военным порядком, для него Пруссия была образцом идеального, правильно управ­ляемого государства. Екатерина состояла в близких дружеских отношениях с английским послом. Она также нашла поддержку у графа Алексея Бестужева, бывшего тогда канцлером Российской империи, и, когда Елизавета тяжело заболела, писала на фронт главнокомандующему армией Апраксину с указа­ниями не вести активных наступательных действий против Пруссии. Подоб­ный поступок был, по сути, не чем иным, как государственной изменой.

Как только императрица выздоровела, поднялся невероятный скандал. Бесту­жев и Апраксин были арестованы, Екатерину Елизавета собиралась выслать обратно в Цербст. Но состоялось длиннейшее объяснение, в результате кото­рого ей каким-то образом удалось оправдаться. Это было совершенно неверо­ятно, учитывая серьезность обвинений (сейчас еще известно — скорее всего, Елизавета этого не знала, — что Екатерина к тому же получала деньги от анг­лийского посольства). Как происходил их разговор, неизвестно, но совершенно очевидно, что здесь проявилась поразительная способность Екатерины оча­ро­вывать людей. Не было ни одного человека, оставившего о ней мемуары, кото­рый не писал бы о том, насколько она была очаровательна, насколько умела располагать к себе (отражение этой екатерининской мифологии видно в появ­лении в «Капитанской дочке» дамы, чьи глаза и улыбка имеют «прелесть неизъяснимую»). В ходе решающего разговора с Елизаветой Екатерина, видимо, использовала эту способность по полной.

3. Замужем за императором

Неизвестно, когда между великим князем и его женой начался фундамен­тальный разлад, но к началу его царствования это была уже ситуация глубо­кого и непримиримого конфликта. Екатерина была практически отстранена и от принятия решений, и от самого императора. Вокруг Петра находились новые люди, он держал любовницу — само по себе это не было таким уж большим событием (у Екатерины до этого тоже были отношения и с тем же Салтыковым, и с будущим королем Польши Понятовским), но Петр делал это совершенно открыто и даже вызывающе.

Петр III задержался на троне всего на шесть месяцев, но за это время успел начать множество реформ, о которых, по-видимому, думал, еще будучи наследником. Интересно, что большинство его главных преобразований — дарование воль­ности дворянству, секуляризацию монастырских земель, ликвидировавшую экономическую независимость Русской церкви, и другие — Екатерина в буду­щем подтвердила или продолжила, то есть, вероятно, плани­ровали они их вместе, еще до окончательной размолвки. Даже позорный мир с практически разгромленной Пруссией — заключенный на прусских условиях и перечеркнув­ший успехи российской армии предыдущих нескольких лет, — продиктован­ный исключительно личными симпатиями русского императора к прусскому королю, был впоследствии закреплен Екатериной. Хотя, когда она только пришла к власти, именно этот мир ставился Петру в вину — Ломоносов в оде в честь восшествия Екатерины на престол писал: «Слыхал ли кто из в свет рожденных, / Чтоб торжествующий народ / Предался в руки побежденных? / О стыд, о странный оборот!»

Разница была в другом: в отличие от Екатерины, ее муж мало заботился о том, как его видят подданные. В частности, будучи исходно лютеранином — хотя как наследника российского престола его, естественно, перекрестили, — Петр постоянно демонстрировал презрение к православной церкви, отсутствие интереса к бесконечно длинной службе и вел себя вызывающе. А его супруга, наоборот, всячески подчеркивала свою набожность, православие и вообще русскость — и любила это делать и до прихода к власти, и после, до самой смерти. Она специально не говорила по-немецки, прекрасно изъяснялась и писала по-русски, демонстративно любила народные игры (хороводы, горелки и все такое), вкладывала деньги в собирание памятников русской истории и фольклора. К тому же Екатерина помнила о роли гвардии в двор­цовых переворотах и выстраивала с ней особые отношения: окружала себя офицерами, носила мундир гвардейского полка и так далее. Большое значение имел и ее бурный роман с гвардейским капитаном Григорием Орловым.

В июне 1762 года, через шесть месяцев своего малоудачного правления, Петр III был отрешен от престола — с гениальной формулировкой «по воле всех со­словий, а особливо гвардейских». Через неделю после отречения он внезапно погиб — почти наверняка был убит. Сохранилась записка Алексея Орлова, брата фаво­рита Екатерины Григория, в которой он просит у императрицы прощения, извиня­ется и говорит, что не знает, как так вышло. Есть разные точки зрения на эти события: был ли это приказ или случайность; недавно появилось мнение, что записка поддельная. Так или иначе, трудно сомневаться в том, что люди, кото­рые официально должны были охранять Петра III, знали, что императрица не будет против такого исхода.

4. Переустройство всего

Как и у большинства российских императоров, оказывающихся у власти, у Екатерины были планы тотального переустройства страны. Она ощущала себя наследницей Петра I, а к остальным своим предшественникам относилась иронически. У нее были замыслы грандиозного просвещенного золотого века, и эту идею она пропагандировала на Запад, переписываясь с важными фило­софами и публицистами — Вольтером, Гриммом и Циммерманом.

Будучи исключительно высокого мнения о себе и своих возможностях, Екатерина собиралась довести дело Петра Великого до конца. По словам придворного поэта Алек­сандра Сумарокова, «Петр дал нам бытие, Екатерина — душу»: Петр создал русскую элиту — дворян, одел их, побрил, приучил к евро­пейским манерам и этикету; Екатерина решила вырастить из них новую породу людей — наделенных душой, способных правильно чувствовать. Для этого она занялась театром, журналами и, конечно, образованием: создала новую кадет­скую школу, реформировала университет, основала Смольный институт. Смольный стал ее любимым детищем: закрытое учебное заведение, в котором девушки проводили много лет, не выезжая домой и лишь изредка видясь с ро­дителями, должно было полностью перевоспитать их в духе новой эпохи — с тем, чтобы потом они так же воспитывали собственных детей.

Центром реформ должен был стать созыв в 1767 году Уложенной комиссии из представителей всех сословий. Этот орган должен был выработать новое полное законодательство (до этого империя формально жила по Соборному уложению 1649 года). Однако очень быстро Екатерина поняла, что ничего не выйдет: депутаты в основном занимались ее прославлением, все обсуждения ни к каким результатам не приводили. После начала войны с Турцией комис­сия была распущена под предлогом того, что среди участников было много офицеров, которым следовало отправляться на фронт. В какой мере это дей­ствительно была военная необходимость, а в какой просто сказалось глубокое разочарование Екатерины в работе депутатов, сказать трудно. Однако в любом случае причиной роспуска стали не стычки с какой-то антикре­постнической оппозицией, о которых писали советские историки.

Екатерина и сама думала по крайней мере об ограничении крепостного права. Была идея объявить свободными всех новорожденных, разные другие идеи. Как писал Василий Ключевский, до выпущенного Петром III Манифеста о вольности дворянства, отменявшего обязательную службу, запрещавшего телесные наказания для высших сословий и так далее, закрепощены в России были вообще все. 18 февраля 1762 года вышел этот манифест, и — опять же по словам Ключевского — 19 февраля, по логике, должен был последовать указ об отмене крепостного права. Он и последовал 19 февраля, только 99 лет спустя, в 1861-м. Все это время все российские правители, за исключением Павла, считали крепостное право злом, но так и не приступили к освобо­ждению крестьян. Было страшно вытащить фундамент государственного устройства. К тому же никто не знал, что делать с огромной крестьянской массой, даже с бюрократической точки зрения: перепись, налоги, суды, рек­рутский набор — за все это отвечали помещики, чиновников было слишком мало, государственный аппарат был слабым. У Екатерины, очевидно, не было ни политического, ни административного, ни финансового ресурса для этой реформы. При этом во время работы Уложенной комиссии она задавала Воль­ному экономическому обществу задачу выяснить, что лучше — когда крестьяне нанимаются на обработку земли или когда они являются крепостными, — и все три первые премии получили сторонники свободного крестьянства. То есть позиция государыни не вызывает сомнений.

5. Пугачевский бунт и создание бюрократии

Когда один из защитников крепостного права, придворный поэт и чиновник Александр Сумароков писал Екатерине о любви и мире между дворянами-землевладельцами и их крестьянами, она сделала пометку на полях — о том, как часто господа бывают «зарезываемы от своих». В действительности в стране шла вялотекущая гражданская война: каждый год крестьяне убивали десятки помещиков. И война эта вылилась в Пугачевское восстание. Притом что Пугачевский бунт был казацким, а не крестьянским (и одной из причин его страшного поражения стало отсутствие взаимопонимания между казацкой элитой, ведшей этот бунт, и мужицкой массой), дворян восставшие просто не воспринимали как людей, как своих. Если почитать список убитых во время пугачевщины, волосы встанут дыбом. Вырезались целые семьи с маленькими детьми, была идея извести дворянство под корень.

Рано или поздно этот бунт был обречен на поражение, но целых три года империя не могла с ним справиться. Пугачевщина показала Екатерине катастрофическое состояние российской бюрократии: не было ни порядка, ни контроля, ни информации. Система государственного управления не работала. Это заставило ее задуматься над новой, более реалистической, систематической и масштабной программой реформ. Стало понятно, что тотальное переустройство всего на свете, планировавшееся в 1760-е годы, — вещь невозможная. На первое место выдвинулась реформа бюрократии.

Перестраивать бюрократическую систему Екатерина начала с реформы госу­дарственного самоуправления: создания наместничеств, губерний, уездов, определения обязанностей генерал-губернаторов, городовых и так далее, — с построения стройной и единообразной системы. До этого где-то были губернии, а где-то провинции, границы не были четкими, зона ответствен­ности губернаторов не была прописана. Созданная Екатериной система про­существовала до 1917 года, а в некотором виде сохраняется и до наших дней.

Другая реформа второй половины царствования Екатерины — Жалованная грамота дворянству, о дворянских правах и привилегиях. В первую очередь она подтверждала положения Манифеста о вольности дворянства Петра III и определяла, что земля на веки вечные принадлежит дворянству (планы на реформу крепостного права, видимо, были Екатериной уже окончательно похоронены). Однако, помимо этого, грамотой регулировалась система сословного самоуправления: вводились дворянские собрания — представи­тельства на местном уровне, определялись полномочия дворянских судов и так далее. Другая Жалованная грамота — городам — вводила организацию городского самоуправления, фиксировала права горожан. Планировалась и грамота государственным крестьянам.

6. Греческий проект и славянский мир

На протяжении большей части царствования Екатерины южное направление (условно говоря, турецкое), было для нее ключевым. Определенную роль в этом сыграло личное соперничество с Петром I. Постоянно подчеркивалось: если в таком неудобном месте, как Петербург, Петр добился столь выдающихся успехов, сколь же много можно сделать на благодатных, плодородных южных землях. Поначалу планов активной экспансии у Екатерины не было, однако в 1768 году Османская империя развязала первую Русско-турецкую войну, после того как запорожские казаки разграбили несколько турецких городов, — Екатерина принесла извинения, но это не помогло.

В ходе этой войны, протекавшей довольно успешно для России, оформилось то, что впоследствии назвали Греческим проектом. Планировалось установить контроль над значительной частью христианских территорий Османской империи, создать сеть вассальных государств между ней и Россией и даже возродить Византийскую империю со столицей в Константинополе. В Греции велась бурная агитация, с тем чтобы спровоцировать восстание и провозгла­сить независимость под патронажем России. Была организована Морейская экспедиция Алексея Орлова (Мореей в Средневековье называли греческий полуостров Пелопоннес). В 1770 году он выплыл из Петербурга, через Атланти­ческий океан вошел в Средиземное море, разгромил турецкий флот в Чесмен­ской битве и даже присоединил к Российской империи несколько островов в Эгейском море.

В ходе первой Русско-турецкой войны Греческий проект осуществить не уда­лось — но Екатерина планировала его реализацию в будущем, даже если не при своей жизни. Второго ее внука назвали Константином и наняли ему гречанку-кормилицу, которая должна была учить его греческому языку: планировалось, что он станет правителем будущей возрожденной Визан­тий­ской империи. Частью проекта стало также завоевание османского Крыма и присоединение его к России. По условиям мира там было создано формально независимое государство, но в 1783 году Григорий Потемкин, душа и центр Греческого проекта, уже переставший быть фаворитом Екатерины, но сохра­нивший свое влияние, мирно и без всякой войны присоединил полуостров. Это стало причиной второй Русско-турецкой войны, но Крым остался за Россией.

Сворачивание Греческого проекта и присоединение к России территорий католической Польши привело к тому, что, помимо идеи союза православных госу­дарств, появилась идея единого славянского мира. Сама Екатерина к этой концепция относилась гораздо более прохладно, ее основным двигателем было полонофильство все того же князя Потемкина, считавшего, что русско-польский союз станет основой славянского мира, с Россией в качестве старшего брата и Польшей в качестве младшего.

Интересно, что Екатерина стала, вероятно, самым активным экспансио­нистом в русской имперской истории: захват Польши, Крыма, присоединение огром­ных земель на юге. Еще в начале царствования она считала, что у России и так много территорий и ничего больше не нужно, но логика внешней политики втягивала ее в радикальный экспансионистский проект, к которому будут скептически относиться ее сын и внуки.

7. Фаворитизм

В XVIII веке наличие у царствующего лица фаворитов считалось абсолютно нормальным. Фавориты были у Петра I, у Павла, позже как о фаворитах Александра I говорили о Сперанском и Аракчееве. Никакой интимной связи при этом, само собой, не подразумевалось. В условиях абсолютистской монархии это было стандартным инструментом кадровой политики, позво­лявшим государю резко выдвигать человека, которого он считал способным и которому доверял. Для монархов-мужчин слова «фаворит» и «фаворитка» значили принципиально разные вещи. В случае с императрицами, которых в России XVIII века было больше, эти понятия часто смешивались в одном человеке. Однако, к примеру, Потемкин оставался фаворитом Екатерины в политическом смысле до самой своей смерти, хотя последние 15 лет ин­тимных отношений между ними не было. Другие, такие как Васильчиков, Зорич, Дмитриев-Мамонов, наоборот, не играли никакой роли в управлении государством.

Слухи о безумной распущенности Екатерины явно преувеличены, и все же по крайней мере дюжина официальных фаворитов у нее была. Конечно, она часто их меняла, и в последние годы царствования, когда все они были гораздо моложе ее, это выглядело достаточно одиозно. К тому же последний ее воз­любленный, Платон Зубов, стал важной политической фигурой, не отличаясь при этом никакими выдающимися государственными дарованиями — в отли­чие от бывших фаворитами в начале ее царствования Потемкина и Орлова, — и это вызывало у придворных понятное раздражение.

Активную политическую роль играли немногие из фаворитов Екатерины. И уж точно никто из них не был ее соправителем — даже Потемкин, с которым они, возможно, тайно женились. Если внимательно прочитать их переписку, характер субординации не оставляет сомнений. Екатерина одна управляла страной и категорически настаивала на том, что единственная подходящая форма правления в России — это самодержавие. Орлов, Потемкин, Зубов играли ровно ту политическую роль, которую она сама им отводила.

8. Отношения с наследником

Павел родился в 1754 году, через десять лет после свадьбы Екатерины и Петра. Отношения с Екатериной у него были драматические — прежде всего потому, что после родов она практически его не видела. Императрица Елизавета забрала Павла у матери и не позволяла ей его воспитывать. Когда ему было 7 лет, Елизавета умерла и вся ответственность за воспитание наследника перешла к самой Екатерине: она писала программы, нанимала ему воспи­тателей и ин­струк­тировала их. Но доверия и близости между ними уже не установилось.

По мере взросления Павла Екатерина относилась к нему со все большей подозрительностью. К тому же мать и сын долгое время были конкурентами. Ее собственные права на престол были не очевидны: кто она — регент или императрица? Тем более у Павла и его окружения перед глазами был пример Австрии, где императрица-мать Мария Терезия и ее сын Иосиф II правили совместно. Вполне вероятно, что они могли ожидать, что Екатерина сделает что-то подобное, но у нее самой таких мыслей не было. Сам Павел хорошо помнил о судьбе отца, так что у него был параноидальный страх за свою жизнь. Позже добавились и другие поводы для волнения: после того как Екатерина продолжила елизаветинскую практику и забрала себе на воспи­тание детей Павла, при дворе начали говорить, что она хочет лишить сына наследства и завещать престол внуку — Александру. Неизвестно, было ли это хотя бы отчасти правдой, но напряжение такие слухи создавали.

Став императором после смерти Екатерины, Павел тут же торжественно пере­захоронил Петра III, а его вероятного убийцу, престарелого Алексея Орлова, заставил идти за гробом с непокрытой головой. Тело ненавистного Потемкина он приказал выкопать из могилы и выбросить из гроба — его перезахоронили где-то в неизвестном месте в Херсоне. После последнего в истории России дворцового переворота и убийства Павла на престол взошел его сын Алек­сандр I — и пообещал, что при нем все будет «как при бабушке».