Битва под Цедыней: первая большая победа поляков

Натиск на восток

К середине X века территории к западу и юго-западу от Одера уже поделили. Чехи заняли Силезию и верховья Вислы, а племена полабских славян (лужичане, лютичи и ободриты) — земли между реками Сала (Зале) и средним и нижним течением Лабы (Эльбы). Тогда же пришлось сначала столкнуться с королевством восточных франков, а затем — с германской экспансией.

К сожалению для полабов, они, в отличие от своих западных соседей, ещё не смогли создать сильное централизованное государство. Тем не менее, среди них наметились явные лидеры — ими стали более организованные ободриты, которым, помимо прочего, удалось заключить союз с данами, которые также были не в восторге от перспективы германского движения на восток.

А бояться было чего. Создав на останках Восточнофранкского королевства новую державу, названную просто и со вкусом — Германское королевство, немцы семимильными шагами двинулись на восток, расправляясь с более слабыми соседями. Первыми «под раздачу» попали лужичане. Германский летописец того времени Видукинд Корвейский с гордостью писал в 940 году, что все славянские племена между Эльбой и Одером присягнули его сюзерену, королю Оттону I. В 950 году Оттон аналогичным образом добился повиновения от чешского князя Болеслава Грозного, который обещал платить королю дань.

Не желая ограничиваться одной лишь Германией, честолюбивый Оттон в 962 году обозначил свои политические амбиции на официальном уровне, короновавшись как император учреждённой тогда же Священной Римской империи. Понимая, что лично за всем он уследить не сможет, император сосредоточил свое внимание на итальянских делах, отдав решение восточного вопроса на откуп двум своим вассалам — маркграфам Герману Биллунгу из Вендской марки и Геро Железному из Восточной марки.

Например, он предательски перебил тридцать славянских вождей во время праздника, тем самым обезглавив сербские племена, и затем легко привёл их к покорности императору. Завершив дела на юге, Геро принялся громить славян, живших вдоль течения Одера. Там немцы и встретили наиболее отчаянное сопротивление.

Новая заря

Народом, который образовал первое польское государство, было племя западных полян, населявших с VI века территории вокруг рек Вислы и Одера. С середины IX века ими правила династия Пястов, при которых поляне начали быстро и эффективно прогибать под себя всех соседей, до которых могли дотянуться. За расширением территорий и ростом мощи неизбежно последовало включение польского государства в политическую карту тогдашней Восточной Европы.

Наконец, в 966 году польский князь Мешко I принял христианство, благодаря чему отвязался от нападок германского императора, и после со спокойной душой заключил первый в истории польского государства династический брак, женившись на дочери чешского князя Болеслава I Добраве.

Как это часто бывает у неофитов, Мешко не страдал умеренностью в насаждении истинной веры. По уверению Титмара из Мерзебурга за несоблюдение поста этот благочестивый монарх велел выдирать подданным зубы. Сурового нрава был человек.

Там, где не удавалось достичь желаемого дипломатией, Мешко пускал в дело меч. Двигаясь на запад, он рано или поздно должен был встретиться с германскими маркграфами, что по указу императора Оттона шли на восток. Но и здесь хитрый князь нашёл выход — он согласился выплачивать Оттону дань со всех захваченных земель, чтобы у императора не возникло резона за них воевать. Кроме того, нелёгкая до поры миновала Мешко ещё и потому, что в 965 году преставился Геро Железный — живой символ немецкой экспансии.

После смерти Геро Восточную марку принял его племянник Одо.

Охотник за удачей

Впрочем, на момент смерти одиозного маркграфа, немцы и люди Мешко уже успели скрестить мечи. И здесь просто невозможно не упомянуть такого скандального исторического деятеля, как граф Вихман, также известный как Вихман-младший. Это был вечный смутьян и авантюрист, приходившийся двоюродным братом императору Оттону I. Свой путь в большой политике Вихман начал весьма популярным в те времена способом — поднял мятеж против венценосного брата.

Подавив восстание, Оттон бросил беспокойного родственничка в холодную, однако впоследствии освободил. Оказавшись на воле, Вихман вновь принялся за старое — сначала попытался сговориться с французами, а когда не вышло — отправился к славянам из племени велетов, подбивая тех на войну против императора.

Надо сказать, прогневил он кузена не на шутку и, возможно, вскорости заплясал бы в петле, если бы за смутьяна не попросил тот самый Геро Железный, который распознал в Вихмане безграничные таланты к душегубству и военному ремеслу. Благодаря появлению покровителя в лице столь заслуженного в империи человека, Вихман в 958 году получил от императора полное прощение. Впрочем, идиллия продлилась недолго.

Едва Оттон отбыл с походом в Италию, как братец вновь начал чудить. Впрочем, и на этот раз авантюра не удалась, а сам возмутитель спокойствия бежал в Данию к тамошнему королю — легендарному Харальду Синезубому.

Скандинав подумал и решил, что такое добро ему и даром не нужно, после чего интернировал Вихмана на родину.

В качестве грубой силы были выбраны уже знакомые нам велеты, которых и возглавил Вихман, в 963 году вторгнувшись в пределы княжества Мешко. Этот поход был удачным, более того — в бою погиб брат польского князя Лешек. Спустя четыре года Вихман организовал новый поход, на этот раз в союзе с волынянами. Это предприятие обернулось катастрофой, войско графа наголову разбили поляки — сам он попытался бежать, однако его настигли и убили.

Согласно польским хроникам, Вихман, оставшись совсем один, решил укрыться в доме крестьянина, однако польские воины настигли его и потребовали, чтобы он сдался. Вихман горделиво заявил, что отдаст свой меч только самому Мешко из рук в руки, и княжеские дружинники отправились за своим господином. Пока их не было, к дому сбежались окрестные крестьяне, прослышавшие, что там засел богатый вражеский лорд — они ворвались внутрь и стали требовать, чтобы немец отдал им своё дорогое оружие и доспех, если хочет избежать смерти.

Тщеславный Вихман ответил простолюдинам презрительным отказом и принял неравный бой. Несмотря на тяжёлые раны, немец сохранил меч, и, уже умирая, успел передать его одному из дружинников Мешко с наказом, чтобы тот преподнёс оружие своему князю.

То, что таится в тумане

Одо, новый маркграф Восточной марки, отнюдь не собирался мириться с текущим положением вещей. В 972 году, на излёте весны, он наконец решился. Не уведомив ни императора, ни правителей соседних марок, он собрал армию и выступил из Магдебурга на северо-восток.

Поскольку данный поход был личной инициативой маркграфа, то рассчитывать он мог только на ограниченный контингент сил. Земли его собственной марки дали ему около 600 конных воинов, и ещё несколько сотен составили различные авантюристы и наёмники. Общее число конников, которыми располагал Одо, равнялось 1000-1300 бойцам. Кроме того, с ним было около трёх тысяч пехотинцев, в основном из покорённых или союзных славянских племён.

Что касается сил Мешко, то они были примерно сопоставимы с немецким войском по численности, однако польский князь располагал более значительным количеством конницы — около трёх тысяч человек.

Войско Одо шло по землям велетов и ободритов, уже вовлечённых в обриту интересов империи и выступавших на стороне Вихмана в предыдущих походах. Естественно, маркграф надеялся, что союзники проявят себя и на этот раз, однако те слишком хорошо помнили неудачный набег 967 года, поэтому предпочли сохранять нейтралитет.

Переправившись через Одер, немцы подошли к Цедыне — стратегически важной крепости, запиравшей дорогу из пределов империи в центральную Померанию. Маркграф пребывал в хорошем расположении духа — небольшие польские отряды, прикрывавшие реку, сбежали без боя, что, без сомнения, было хорошим знаком.

Чего он не знал, так это того, что Цедыня была превосходным местом для тщательно спланированной ловушки. Замок стоял на высоком холме над заболоченной долиной в некотором отдалении от реки. К Цедыне вела узкая дорога, с одной стороны которой простиралось болото, а с другой резко уходило вверх подножие холма. Одо, практически ничего не знавший о местности, в которую вторгся, так и не понял, почему на самом деле сбежали польские заслоны.

Одо и не подозревал, что Мешко ведёт его, словно собаку на кость, в смертельный капкан.

Утром подошедшие немцы увидели наконец, с кем им предстояло биться. Даже в этот момент Одо не почуял неладного. Напротив — он спокойно принялся раздавать команды, готовя своих людей к сражению. Впереди встали два отряда тяжёлой конницы — один под началом самого Одо, а второй под командованием его товарища графа Зигфрида. Позади несколькими небольшими колоннами расположилась пехота.

Утро выдалось туманным, и немцы при всём желании не смогли бы увидеть засадные части поляков. Ровно по той же причине они не знали, сколько именно польских всадников прикрывают дорогу на Цедыню. Вариантов могло быть множество — в конце концов, войска маркграфа уже разогнали недавно маленькие польские отряды на берегу Одера.

И тут Одо принял решение провести разведку боем. Запели рожки, и немецкая конница сорвалась с места и устремилась вперёд по узкой дороге, зажатой между холмом и болотом. Мешко, лично возглавлявший польский заслон, отдал приказ отойти, и тем самым уступить неприятелю наиболее узкое «горлышко» дороги.

Удар немецких всадников встретила лишь пустота, окутанная туманом, — Мешко опять удрал! Столь лёгкий успех окончательно развеял все опасения Одо: враг боится воинов марки, избегает боя — точь-в-точь как несколькими днями ранее на берегу реки. Это будет лёгкая победа!

Вдруг из бездонных недр тумана вырвалась стрела, затем — ещё и ещё. Смертоносный град обрушился на немецкую конницу, столпившуюся в дорожном «горле». Это в бой вступила засевшая на холме польская пехота.

Чувство триумфа у немцев испарилось столь же быстро, как и пришло, сменившись сначала недоумением, затем страхом.

А потом воины Восточной марки начали умирать.

Отступление было частью продуманного плана, и теперь тяжёлая конница Мешко, развернувшись на более широком месте дороги, на всей скорости неслась к месту схватки. В это же время другой отряд польской конницы, под началом Чибора, покинул своё укрытие в кустарнике и, выехав из-за противоположной стороны холма, ударил в тыл немецкой пехоте, которая отстала от всадников и толком не видела, что происходит впереди.

Кольцо окружения сомкнулось вокруг германских воинов — с двух сторон на них напирала польская конница, с третьей было непроходимое болото, а с четвёртой высился холм, откуда дождём сыпались стрелы и с яростными криками спускались мужики, вооружённые длинными копьями. Лишь тогда Одо понял, почему Мешко так легко отдал ему «горловину» — этот участок дороги был таким узким, что столпившиеся там немецкие конные воины в буквальном смысле застряли и не могли толком развернуться. Многие пытались уйти через болото, однако неизбежно тонули в трясине вместе с лошадьми. Конница, лишённая мобильности, теряет все свои боевые качества.

Резня продолжалась примерно до полудня. Каким-то чудом маркграфу Одо с горсткой счастливчиков удалось прорубить себе путь к свободе и спастись. Они скакали, не останавливаясь, и перевели дух лишь на другом берегу Одера. Германский миссионер, архиепископ Бруно Кверфуртский впоследствии писал: «Множество перебитых тевтонов застило землю, а воинственный маркграф Одо с изорванными знамёнами бросился бежать».

Мы не знаем точных цифр по потерям сторон, однако, судя по всему, у немцев они превысили половину от всего войска, поскольку даже их собственный летописец признавал бой под Цедыней военной катастрофой.

Послесловие

Весть о поражении Одо под Цедыней облетела восточные области Священной Римской империи со скоростью лесного пожара. Графы и маркграфы начали всерьёз опасаться возможного восстания уже покорённых славян, и с этим срочно нужно было что-то делать. В конце концов, вмешаться пришлось самому Оттону I.

Поскольку Мешко платил в казну империи дань, Оттон вызвал его в 973 году, как вассала, на рейхстаг. Туда же был вызван и Одо. Решение императора было суровым — виновником произошедшего был объявлен польский князь, на которого за это была наложена новая дань. Кроме того, он должен был прислать своего сына Болеслава к императорскому двору в качестве заложника. Что касается маркграфа Одо, то он не понёс никакого наказания за свой провал и даже сохранил власть в Восточной марке.

После рейхстага и случившейся там обструкции Мешко крепко затаил на императора, и его контакты с имперским двором сошли на нет. Вполне возможно, конфликт, в одночасье ставший личным, обострился бы до состояния новой войны, однако 7 мая того же 973 года Оттон I скоропостижно отдал Богу душу. «Восточный вопрос» завис на несколько лет, за которые влияние Мешко в регионе неуклонно росло. Когда же, спустя годы, империя вновь решила двинуться на восток, её уже ждало значительно окрепшее польское государство под властью сына Мешко — того самого Болеслава, вошедшего в историю под именем Храбрый. Так что именно победа при Цедыне обеспечила будущее нарождавшейся Польши.