Были ли Григорий Потемкин и Екатерина Великая законными супругами?

Любвеобильная императрица не отказывала себе в женских радостях, меняя фаворитов достаточно часто, однако только этого человека она в письмах называла «мужем» и «любезным супругом». Несмотря на то, что документов, точно подтверждающих факт их супружества, нет, существует много свидетельств того, что Екатерина действительно вступила в этот морганатический брак.

История этой любви очень показательна, так как в ней личность великой русской императрицы раскрывалась с разных сторон. Она, несомненно, была в этих отношениях просто Женщиной, которой хотелось романтики и твердого мужского плеча, но с другой стороны именно этого своего фаворита она ценила и за его заслуги, оставаясь, таким образом, Императрицей. Только Григорий Потемкин смог стать для нее не только любовником, но и крепким подспорьем в государственных делах.

Григорий Потемкин стал третьим «официальным» фаворитом императрицы, сменив юного Александра Васильчакова. Это были вполне зрелые отношения, они начались в 1774, Потемкину было 34, Екатерине – далеко за 40. О том, что у Екатерины появился новый «случай», сразу стало известно всем придворным, сообщения своим государям разослали и все иностранные послы. Английский посланник Гуннинг писал: «Его фигура огромна и непропорциональна, а внешность отнюдь не притягательна. При этом он прекрасно знает людей и более проницателен, чем его соотечественники». А немец Сольмс высказывался и еще более откровенно: «Генерал Потемкин почти не покидает покоев государыни (…) при его молодости и уме ему легко будет занять в сердце императрицы место Орлова, которое не сумел удержать Васильчаков».

И действительно, на два года Екатерина и Потемкин стали неразлучны. Фаворит получил огромные покои и в Зимнем дворце и в Царском Селе, причем в последнем ему приходилось проделывать путь по холодному коридору, и императрица заботливо пишет своему возлюбленному: «Вперед по лестнице босиком не бегай». Они вообще в этот период времени очень много пишут друг другу: длинные нежные письма и короткие записочки, если не удается увидеться пару часов. Императрица, как истинная женщина, писала больше и придумывала для возлюбленного множество ласковых прозвищ: «родная душенька моя», «сокровище», «волчище», «золотой мой фазанчик» и, особенно трогательное, «Гришефишенька». Потемкин более сдержан в переписке, но зато заставляет лакеев стоять на коленях, пока пишет ответ.

Придворные не могли не удивляться, насколько новый фаворит «присушил» к себе сердце императрицы. Она, похоже, совсем потеряла голову. Фаворит расхаживает по дворцу в ночном халате и в туфлях на босу ногу, постоянно что-нибудь грызет и раскидывает огрызки по полу, ковыряется в зубах при всех и грызет ногти, а аккуратная, воспитанная в строгих немецких правилах Екатерина только восхищается им, смеется и составляет шуточные правила: «Быть веселым, однако ж ничего не портить, не ломать и не грызть», «покорно прошу по турецкому обыкновению платки не кидать» - свою одежду и другие вещи фаворит постоянно забывает в ее покоях. Однажды великая императрица даже стояла у его покоев на сквозняке, не решаясь войти, так как там были люди. После она писала в сердцах: «Я искала к тебе проход, но столько гайдуков и лакей нашла на пути, что покинула таковое предприятие (…) Границы наши разделены шатающимися всякого рода животными».

Именно переписка влюбленных и дает исследователям повод считать, что их отношения были узаконены. В нескольких десятках записок Екатерина называет Потемкина «мужем» и «супругом», а себя именует «женой». «Муж дорогой», «муж любезный», «муж милый», «нежный муж», «безценный муж», «муж родной», «собственный мой муж» - трудно представить, чтобы влюбленная женщина писала это просто так. Первое такое обращение встречается в письме от 7 апреля 1774 года. Исследователи считают, что в этот момент, вероятно, Потемкин получил от Екатерины согласие на брак. Называют несколько возможных дат этого события, но, скорее всего, венчание состоялось в воскресенье, поздним вечером 8 июня 1774 года в церкви Св. Сампсония Странноприимца на Выборгской стороне в Петербурге. Сохранилось письмо, написанное несколькими днями раньше, в котором императрица, похоже, дает указания о подготовке:

«Батинька, я завтра буду и те привезу, о коих пишете. Да Фельдмаршала Голицына шлюбки велите готовить противу Сиверса пристани, буде ближе ко дворцу пристать нельзя. Прощайте, будьте здоровы, а мы будем к вам веселы так, что любо будет смотреть. (…) Adieu, mon Ami (Прощайте, мой друг).»

После 8 июня императрица пишет: «Гришенок бесценный, беспримерный и милейший в свете, я тебя чрезвычайно и без памяти люблю, друг милой, цалую и обнимаю душою и телом, муж дорогой.»

Существует и еще более смелая версия о том, что причиной свадьбы, возможно, стала беременность Екатерины. Если венчание состоялось позднее, в январе 1775 (это еще одна из возможных дат), то ребенок, появившийся в доме Потемкина в июле 1775 года, вполне может быть дочерью императрицы. Девочку назвали Елизаветой и дали обычную для бастардов усеченную фамилию отца – Темкина.

Вероятно, наиболее счастливым периодом в истории этой непростой любви стало лето 1775 года. Влюбленные провели несколько месяцев в небольшом домике в Царицине и просто наслаждались жизнью. Дальше их ждали государственные дела, которые постепенно начнут отдалять их друг от друга, тяжелый для обоих кризис отношений, новый виток жизни, когда череда увлечений молоденькими фаворитами у обоих станет просто неприличной и кажущееся отчуждение. Историки, однако, считают, что Потемкин оставался настоящим мужем Екатерины вплоть до самой своей смерти. Что все остальные увлечения были для этой странной пары необходимыми, но малозначащими развлечениями, а свои супружеские отношения они сохранили.

Когда 12 октября 1791 года курьер привёз в Петербург весть о смерти Потемкина, Екатерина не скрывала своего отчаяния. Ее секретарь сообщает о том, что она непрерывно плакала и никого не принимала. Чуть позднее Екатерина напишет:

«…поразил меня, как обухом в голову, страшный удар, мой ученик, мой друг, можно сказать, мой идол, кн. Потемкин-Таврический скончался в Молдавии от болезни, продолжавшейся целый месяц. (…) Он страстно, ревностно был предан мне; бранился и сердился, когда полагал, что дело было сделано не так, как следовало. (…) Но в нём было ещё одно редкое качество, отличавшее его от всех других людей: у него была смелость в сердце, смелость в уме, смелость в душе. Благодаря этому мы всегда понимали друг друга и не обращали внимания на толки тех, кто меньше нас смыслил.»