Что Наполеон забыл в Москве?

Наполеон не шёл на Москву

А вы как думали? Дурак он, что ли? Москва была городом хоть и большим, но глубоко провинциальным. Конечно, Наполеон стремился захватить столицу — Санкт-Петербург. Для этого он даже задействовал 35-тысячный корпус маршала Николя Удино.

Кроме того, маршал Макдональд примерно с такими же силами должен был взять Ригу и присоединиться к Удино. Если бы это произошло, у Петра Витгенштейна, который прикрывал столицу с 20 тысячами штыков, не осталось бы шансов.

Кроме этой группы армий под кодовым названием «Север» существовала и группа армий «Юг» под началом генералов Ренье и Шварценберга. Им противостоял генерал Тормасов.

По центру, само собой, наступали солдаты группы «Центр», которыми командовали Евгений Богарне (82 тысячи), Жером Бонапарт (78 тысяч) и сам Великий и Ужасный (218 тысяч). Их удар приняли Пётр Багратион и Михаил Барклай-де-Толли (на двоих 153 тысячи бойцов).

Так почему же Наполеон не двинул основные силы в северном направлении? Они бы смяли Витгенштейна, даже не заметив этого.

Есть такая древняя библейская мудрость: «Никто, войдя в дом сильного, не может расхитить вещей его, если прежде не свяжет сильного». Вот представим себе, что Бонапарт взял Питер. Расхаживает, значит, по Эрмитажу, вокруг него сорок тысяч курьеров, а он им диктует: «Же сюи лемпрёр де Рюси! Я император России!» И несутся они во все концы России с этой радостной вестью…

Красиво. В теории. На практике же происходит вот что. Балтийский флот перебазируется в Кронштадт, блокируя оккупированный Петербург с моря. На суше Барклай, Багратион и все остальные, включая Чичагова, который пока что торчит в Бесарабии. Они недружелюбно обступают город. На угрюмых лицах легко прочесть вопрос: «Какого…?»

И тут Наполеон понимает, что горожане тоже как-то не за него…

Предвидя такой неуютный расклад, Наполеон сосредоточил главные силы против крупнейших русских армий. План казался простым и гениальным. Расстановка была не в пользу русских — меньшая численность, разобщённость армий, отсутствие единого командования. Значит, такому великому полководцу, как Наполеон, не составило бы труда разгромить их поодиночке — «связать сильного», а потом хозяйничать в России как заблагорассудится. Для этого у него были все шансы.

Наполеон пошёл не на Москву. Он двинул основные силы на разгром наиболее значительных русских армий.

А в это время Бонапарт переходил границу…

Вторжение началось 22… нет, конечно, 24 июня. Но почти 22‑го.

Если перед Наполеоном стояла простая и вполне осуществимая задача, то перед Барклаем была задача сложная и почти неосуществимая: чтобы всё вот это, всё вот это как-то рассосалось! Да что ж делать-то вообще? Делать-то что?

Как только я ставлю себя на место Барклая, у меня сразу начинается паника. А вот Барклай не запаниковал!

Дать сражение он не мог. То есть мог, но это стало бы последним сражением его армии — слишком неравны были силы. И Барклай скомандовал отступление.

Теоретически отступить он мог в любом направлении, например, в сторону Северной Африки — Наполеон всё равно ломанул бы следом. Практически же шарахаться вправо-влево под носом у таких серьёзных гостей означало конкретно подставить фланг. Кроме того, армии Барклая и Багратиона могли объединиться, только двигаясь на восток.

Мы долго молча отступали…

Главное — отступать надо было быстро и организованно, потому что Бонапарт так же быстро и организованно наступал. И не молча, а довольно злобно огрызаясь — под Гродно, под Миром, под Салтановкой, под Островно. В каждом из этих боёв таяла Великая армия вторжения…

Кстати, под Салтановкой как раз произошла попытка «перпендикулярного» манёвра — Багратион пытался прорваться на север, к Витебску, чтобы соединиться с Барклаем. Но Бонапарт успел перерезать пути. Армии соединились только под Смоленском.

Тем временем на севере Макдональд осадил Ригу, но штурмовать не стал, ограничившись донесениями о героическом отражении вылазок Рижского гарнизона. Витгенштейн об этом не знал и, опасаясь соединения сил Удино и Макдональда, атаковал Удино семнадцатью тысячами против двадцати восьми. И хорошо так атаковал — Николя Шарль Удино отступил в Полоцк.

Витгенштейн штурмовал город, но Удино получил подкрепления и удержал Полоцк — однако вплоть до бегства Наполеона не казал оттуда и носа.

На юге Тормасов отбросил Ренье и Шварценберга к Бресту, то есть к границе России.

Тяжелее всего пришлось Барклаю: ему надо было держать оборону не только против Наполеона, но и против русского дворянства.

Двор негодовал: шожэтотакоэ? Супостат оттяпывает наши имения, а де Толли ещё не положил за это наше имущество жизни всех своих солдат? Государь император защищал Барклая как мог, но дворяне как бы невзначай помахивали табакерками — и государя императора слегка мутило.

«Барклаюшка, ну под Смоленском-то не подведи, — умолял Александр, — побей злого супостата, дай отпор душителям!» «А что я могу? — оправдывался де Толли. — В армии бардак, Багратион совсем от рук отбился! Ты бы, царь-батюшка, ввёл единоначалие, уж я б тогда…» «Ну ты уж как-нибудь, родимый!» — умолял венценосец и жмурился, чтобы развидеть табакерку.

Под Смоленском Барклай предпринял попытку ударить по французским авангардам, но тут подошли основные силы Наполеона, и он, плюнув на аристократические стоны, снова вывел армию из-под удара. Смоленск на всякий случай сожгли. Позже это стало традицией.

Снова пришлось отступать. Куда? Попытки шарахаться вправо-влево ни к чему хорошему не привели. Только на восток — к Москве.

Придворный накал ненависти к Барклаю достиг пика. Говорили — иностранец, предатель, может, и не шотландец вовсе, а француз переодетый! До царя дошли слухи, что придворные устроили складчину на большую чугунную табакерку с некрологом. И Александр сместил Барклая-де-Толли, назначив главнокомандующим Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова. Он меньше всех остальных походил на француза.

С Кутузова взяли тысячу клятвенных обещаний, что он покажет Наполеону кузькину мать и не сделает ни шагу назад.

Кутузов принял армию 29 августа и… продолжил отступление. Впрочем, уже 7 сентября он дал генеральное сражение, вошедшее в историю как самая массовая и кровопролитная однодневная битва XIX века.

После кровавой сечи Кутузов снова отступил. В Москву, через Москву и далее. Наполеон вошёл в Первопрестольную по двум веским причинам: он не уничтожил русскую армию, и её снова надо было догонять. Кроме того, в Москве Бонапарт рассчитывал подхарчиться, ведь в ему не удалось это сделать в сгоревшем Смоленске. Впрочем, не особо удалось и по дороге — коварные русские повсеместно практиковали тактику выжженной земли.

Как уже стало понятно, Наполеон не шёл на Москву. По крайней мере, изначально у него не было планов захвата Белокаменной, и оказался он в ней лишь по совокупности военных обстоятельств и по причине злой своей судьбы.

Возможно, кому-нибудь приятно было бы думать, что Барклай и Кутузов устроили Наполеону ловушку и заманили в Москву. Но это неверный взгляд.

Наших великих полководцев вёл к Москве не хитрый стратегический замысел, а такие же непреодолимые военные обстоятельства.

Другое дело, что Наполеону не хватило его хвалёной гениальности, чтобы использовать эти обстоятельства в свою пользу, а Барклай и Кутузов извлекли из них максимальную стратегическую выгоду. Почему погибла Великая армия Бонапарта, читайте по ссылке.

Се ля ви, как говорят французы, такова судьба.