Граф Бенкендорф: под клеймом «душителя свобод»

Александр Бенкендорф долго выступал в роли классического антигероя отечественной истории. Да это и неудивительно: разве можно иначе трактовать фигуру человека, который возглавил тайную политическую полицию императора Николая I — пресловутое III отделение? Как выясняется — можно…

Добрый следователь. Без кавычек

Примитивная трактовка личности Бенкендорфа вступает в вопиющее противоречие с фактами. Так, например, Пушкин характеризовал Бенкендорфа как «честного и достойного человека». Поэт Пётр Вяземский признавался, что «в глубине души ценит Бенкендорфа». Ещё один поэт — Фёдор Тютчев — писал о Бенкендорфе: «Это одна из самых лучших человеческих натур, какие мне доводилось встречать».

Ещё более поразительно, что даже декабристы (те самые декабристы, которых Бенкендорф допрашивал в качестве следователя!) отзывались о нём с симпатией. Волконский, Штейнгейль, Басаргин, Корнилович, Лорер — все они сохранили добрые чувства к своему «тюремщику». Могло ли такое быть, если бы Бенкендорф и вправду оказался таким законченным злодеем, каким его изображали в советской (и даже досоветской) публицистике? Конечно же, нет.

У истоков «органов безопасности»

Прибалтийский немец Александр Бенкендорф родился в 1782 году в родовитой дворянской семье. При поддержке влиятельной родни он быстро делал карьеру (его мать — Анна Юлиа на Шиллинг фон Канштадт — была близкой подругой императрицы Марии Фёдоровны, жены Павла I).

В 1812 году Бенкендорф уже флигель-адъютант императора Александра I. Показал себя храбрым командиром в баталиях с Наполеоном в 1812—1814 годах. В марте 1819 года назначен начальником штаба Гвардейского корпуса (то есть фактически командующим всей гвардией).

Но истинный взлёт Бенкендорфа начался уже в следующее царствование. Новый император — Николай I — отлично знал Бенкендорфа и симпатизировал ему. Поэтому когда в 1826 году Бенкендорф обратился к царю с проектом устройства в империи «высшей политической полиции», то его предложение было тотчас же одобрено монархом. А сам инициатор и стал первым шефом этого прототипа «органов госбезопасности».

Новая тайная полиция получила наименование «III отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии». Или просто — III отделение.

Больше «аморалки», чем политического

И тут мы подходим к мифам. Конечно, любая слежка, любая перлюстрация писем, любое вмешательство в свободу слова (всё то, чем и занимается политическая полиция) — это скверно. Но имеет значение и масштаб! Ранее мы назвали III отделение прототипом «органов госбезопасности». В таком случае надо заметить, что прототип этот был весьма хрупким. Достаточно сказать, что весь аппарат III отделения в первые годы его существования насчитывал лишь 16 человек (к концу жизни Бенкендорфа это число возросло до 40).

Неверно мнение и о преобладании «политических дел» в работе ведомства Бенкендорфа. В архиве III отделения за период 1826—1848 годов (после декабристов и до петрашевцев) отмечено всего лишь 11 дел, относящихся к «революционному движению». Остальную (и подавляющую) массу составляли дела о взяточничестве чиновников, о несправедливых судебных решениях, о жестоком обращении с крепостными, об «аморальных поступках» (похищение девиц, адюльтеры) и тому подобные.

Рассеянный «бабник» служил лишь ширмой?

Для объективной оценки личности Бенкендорфа надо учесть, что его руководство тайной полицией было в значительной степени номинальным. Граф Бенкендорф (в 1832 году император пожаловал ему графский титул) отличался удивительной рассеянностью. О нём ходили анекдотические истории, будто он порой, отправляясь куда-нибудь с визитом, не мог даже назвать швейцару свою фамилию («вылетела из головы!»).

Кроме того, Бенкендорф, несмотря на свой почтенный семейный статус (женат с 1817 года, отец троих дочерей), оставался неутомимым любителем «амурных развлечений». Вот что писал известный мемуарист Александр Булгаков (московский почт-директор в 1832—1856 годах): «Отличительная черта Бенкендорфа была волокитство. Он был ужасно падок к женщинам… Любимая его мысль, любимый разговор и любимое дело были у него женщины».

Шеф полиции сластолюбив и рассеян, разве можно в таком случае говорить о его руководстве скучной бюрократическо-полицейской работой? Конечно же, фактическое руководство деятельностью III отделения осуществлял вовсе не Бенкендорф, а его помощники (директора канцелярии): сначала Магнус фон Фок, а затем знаменитый Леонтий Дубельт.

Благородный «любитель» декабристов?

Все лично знавшие Бенкендорфа отмечали его незлобивость и порядочность. В ночь на 13 июля 1826 года он вынужден был присутствовать при церемонии гражданской казни декабристов (лишение эполет, орденов, преломление шпаг и прочее). Среди осуждённых был его боевой друг Волконский. Декабрист Лорер записал позднее такие удивительные строки: «Благородный Бенкендорф, знавший и любивший многих из нас, не смог отклонить от себя этой грустной обязанности».

«Благородный Бенкендорф»; «любивший многих из нас» (то есть из декабристов) — как это не ложится в привычную советскую трактовку Бенкендорфа! Пущин и Штейнгейль отметили «выражение сострадания» на лице Бенкендорфа в течение всей экзекуции. Когда же, после гражданской казни, началась казнь самая что ни на есть настоящая (повешение пятерых декабристских вождей), Бенкендорф «был сам не свой». Очевидцы говорил позднее, что Александр Христофорович, чтобы не видеть этого ужасного зрелища, лежал ничком на шее своей лошади.

«Административный ресурс» Пушкина

Отношения шефа жандармов с интеллигенцией тоже были не так просты, как принято думать. Так, только благодаря заступничеству Бенкендорфа было смягчено наказание для Петра Чаадаева за его «Философические письма» (диагноз «сумасшедшего» вместо Сибири).

Вообще, всякое мракобесие и кликушество Бенкендорфу было чуждо. Конечно, он был консерватор и «охранитель». Но «охранитель» цивилизованный. Такие явные обскуранты, как Магницкий (попечитель Казанского учебного округа, разработавший план «уничтожения науки в высших учебных заведениях»), были ему отвратительны.

А для Пушкина шеф III отделения стал своего рода «административным ресурсом», к которому великий поэт прибегал в случае крайней (или не очень крайней) необходимости. Через Бенкендорфа Пушкин ходатайствовал о назначении пенсии вдове генерала Раевского (удовлетворено); о напечатании пьесы «государственного преступника» Кюхельбекера (напечатано, причём в типографии III отделения!); о переводе младшего брата Льва из одного полка в другой (удовлетворено) и так далее.

Наконец, именно к Бенкендорфу в 1830 году поэт обратился за помощью в весьма интимном вопросе. Дело касалось женитьбы поэта. Родителям Натальи Гончаровой не очень-то был по нраву жених с такой неоднозначной репутацией. Тогда Пушкин попросил у Бенкендорфа положительную характеристику (в письменном виде). Бенкендорф и здесь не отказал — поэт получил невероятно благожелательный письменный отзыв. Рекомендательное письмо от шефа жандармов успокоило Гончаровых. Согласие на брак было дано.

«Последняя любовь» шефа жандармов

В последние годы жизни Бенкендорф растерял всё своё былое влияние на царя. Виной тому стала его любовная связь с известной красавицей и интриганкой — баронессой Амалией Крюденер. Для Амалии это была исключительно связь по расчёту. А для 56-летнего Бенкендорфа молодая (30 лет) баронесса стала поистине «последней любовью». Ради неё он стал неслыханно щедр: осыпал дорогими подарками, оплачивал многочисленные счета. В обществе об этом узнали от элитной (и несдержанной на язык) модистки Сихлер, у которой Амалия заказывала шикарные наряды.

Конечно, тут же пошли слухи, что Бенкендорф оплачивает капризы своей любовницы из казённого бюджета. Это, а ещё более слухи о том, что под влиянием Крюденер стареющий шеф полиции перешёл в католичество, — погубили репутацию Бенкендорфа в глазах царя.

Опальный и больной царедворец отправился лечиться «на воды» в Карлсбад. «Воды» не помогли. В сентябре 1844 года граф Бенкендорф скончался посреди Балтийского моря — на борту парохода, который вёз его в родовое поместье, в Эстляндию. В Петербурге к тому времени Бенкендорф стал уже лишним…