Как Керенский пытался удержать власть

Уникальная фигура

Керенский меньше всего походил на серьёзного, степенного политика, готового медленно, с упорством вола и расчётом на дальнюю перспективу проталкивать свой дискурс. Это был человек страсти, исполнитель жарких речей изобличительного характера.

К Февралю он был самой леворадикальной из всех ярких личностей в легальной политике. Но когда старый порядок рухнул, высвободилась масса куда более гневных, решительных и опасных людей.

«Улицы», солдаты запасных полков, революционные матросы — в этом неспокойном, готовом разбушеваться в любую минуту океане могло потонуть всё.

И тут Керенский, пусть и неприспособленный к государственным делам, оказался единственно возможной фигурой. Обличительными речами — сперва в роли адвоката, а затем и депутата Думы, он завоевал репутацию радикального революционера, что было хорошо для работы с «улицей». Например, в Советах Керенского воспринимали, как своеобразного «контролёра» буржуазного Временного правительства со стороны социалистов.

При этом для правых он выглядел как последняя надежда если не остановить, то удержать «прогрессивные» процессы (выражавшиеся, например, в убийствах офицеров) в каких-то приемлемых рамках. Керенский имел множество связей в самых разнообразных кругах — от парламента до масонства, от юристов до эсеровского подполья. И в обстановке захлестнувшего страну хаоса он казался идеальной кандидатурой на роль «всеобщего примирителя».

Всеобщее обожание

Первые месяцы у власти Керенского страстно любили. Все — от боевых генералов, видевших в нём средство преодоления хаоса, до экзальтированных петроградских дамочек, воспринимавших «вождя» как рок-звезду. Ими дело, впрочем, не ограничивалось — обаяние и искренность Керенского действовали даже на фронтовиков.

Это давало ему вполне ощутимое политическое преимущество. Столкнувшись с пассивным сопротивлением какой-то личности или партии, он публично обращался непосредственно к народу или простым депутатам. В обстановке культа всеобщей демократизации игнорировать мнение низов было чревато, и чаще всего вопрос решался так, как хотел Керенский.

Летнее наступление

Пока страна просто существовала в постфевральском хаосе, но не испытывала каких-то резких потрясений, схема управления через фигуру обожаемого и примиряющего всех вождя работала.

Но в мире всё ещё шла Великая война, и союзники по Антанте требовали помощи. Армия совершенно разложилась из-за Приказа № 1, вводившего выборность офицеров и солдатские комитеты. Теперь никакое наступление нельзя было представить без массированной идеологической подготовки — каждому рядовому требовалось объяснить, почему именно лично он должен идти в атаку.

Немалую роль в этом играл сам Керенский. Он без устали, до обмороков, объезжал армейские части, произносил пламенные речи. Люди воодушевлялись. Но всё это напоминало процеживание воды через решето — стоило вождю уехать, как спустя несколько дней эффект сходил на нет.

Кроме того, многочисленные митинги по поводу будущего наступления загодя ставили крест на любых попытках скрыть его от немцев.

Преодолеть разложение пытались и через формирование ударных частей, известных как «батальоны смерти» — через них военные пытались изолировать не успевших разложиться солдат от основной массы. Это давало временный эффект, но в глобальном смысле становилось только хуже — эти части возглавили наступление и добились некоторых успехов. Но, когда пришло время основной массы войск, всерьёз вгрызаться в противника никто не захотел. Причём шансов на отрезвление не было изначально — самые активные и настроенные воевать люди были уже в «ударниках».

Наступление провалилось с грандиозным треском.

Делай раз: первая попытка большевиков

Фиаско на фронте стало началом конца Керенского. Теперь всё меньше людей верили, что его способ объединения страны через харизму, речи и постоянные разъезды в принципе может работать. Снижалось и обожание в народе.

Левые радикалы тем временем никуда не делись — мало того, неудачное наступление провоцировало их на активные действия. Особенно низовой актив — многие сидели в запасных частях Петрограда и не желали возвращаться на фронт.

В июле состоялось выступление левых сил — во многом стихийное, плохо скоординированное. Его подавили. Казалось, Керенский мог вздохнуть свободнее.

Корниловский фактор

Выступление левых сил, пусть и подавленное, всё же сыграло свою роль. Оно спровоцировало ответные действия давно недовольного офицерства — попытку установления твёрдой власти под командованием генерала Корнилова в августе 1917 года.

Балансирующий между правыми и левыми Керенский не собирался пускать в Петроград Корнилова. Оставался единственный способ это осуществить — обратиться к леворадикальным силам, тем самым, которых он так успешно приструнил в июле.

Корнилова заключили под стражу, но с попытками установить в стране политический баланс было покончено. Разгромленные, казалось бы, ультралевые окрепли вновь и теперь могли делать всё, что им заблагорассудится.

Делай два: Октябрьский переворот

В октябре 1917-го большевики, в союзе с другими левым радикалами, всё же взяли власть. Захват столицы произошёл без особых проблем — на этот раз в Петрограде не было сил, способных всерьёз противостоять выступлению. Положение (как во многом и в феврале) усугублялось недооценкой угрозы — многие считали, что раз большевиков удалось подавить в июле, то и сейчас проблем не будет.

Это стало концом Керенского как политического деятеля.

Пустившись в бега (не в женском платье, как ему потом приписали победители), он в 1918 году ещё прятался в подполье, но в итоге всё же эмигрировал. Жизнь его была долгой — умер Керенский в 1970-м, в возрасте почти 90 лет. Но ничего даже близкого к восьми бурным месяцам 1917 года судьба ему уже не предоставит.

Что же сгубило Керенского? То же, что и привело к власти. Импульсивность, отсутствие желания создавать чёткие программы и работающие политические структуры «под себя». Не стеснённый партийной дисциплиной, он мог маневрировать, как того требовал текущий момент, — но это же лишало Керенского политического каркаса, поддержки единомышленников. Поэтому он был вынужден везде ездить и агитировать в «ручном режиме» — а у тех же большевиков имелась отлаженная структура пропаганды, противостоять которой при игре «вдолгую» шансов не было.

И тут уже не спасла бы никакая харизма.