Как взошла звезда полевой антисептики: триумф Карла Рейера на фоне хаоса

Во время франко-прусской войны немногие попытки внедрить антисептику остались скорее неудачами. Своевременная помощь пациентам могла предотвратить заражение ран, но вынести тонкое, сложное по тому времени оборудование в поле не удавалось, да и получить много чистой воды для полевых госпиталей оказалось отдельной задачей. В тылу же на ранах, уже начавших гноиться, тогдашние методы ещё не то чтобы совсем не работали, но до прорыва было далеко.

Уроки франко-прусской были ещё не выучены, когда наступила новая крупная война — русско‑турецкая.

Плач и скрежет зубовный

Немедленно перевернув всю «чистую» хирургию, антисептика никак не могла подобраться к гнойной и военно-полевой. Ни наркоз, ни сортировка больных, ни наилучший уход (хотя с уходом в военно-полевых госпиталях были проблемы) не могли предотвратить сепсиса.

Сепсис — это такое осложнение гнойной раны, при котором на первое место выходит общее отравление организма и возникают воспаления внутренних органов от занесения бактерий кровотоком. Сепсис и в наши дни считается очень тяжёлым осложнением.

Николай Вельяминов, крупный русский хирург и клиницист, писал, как на Кавказе его, тогда совсем молодого врача, удивил странный и жуткий звук, который он даже сравнить ни с чем не мог. Это был скрежет зубов пациентов — целая палатка септических раненых (а госпитальная палатка — это 40-60 коек), которые в жару дрожали от холода и стучали зубами.

Тогда сепсис всё ещё воспринимался как неизбежное и неизлечимое зло — ни предотвратить его, ни помочь медицина толком не могла.

Звёзды и грязь Балкан

К моменту русско-турецкой войны 1877–1878 годов наша армия прошла ряд реформ, заменивших рекрутчину воинской повинностью. Кроме того, расходы на армию возросли — примерно вдвое на солдата сравнительно с Крымской войной.

Личный состав заметно помолодел, оздоровился, кипячение воды совершенно изгнало холеру, да и медицинская часть весьма усовершенствовалась. Однако не был найден ответ на важнейший вопрос — правильного подчинения военной медицины (спойлер: до конца Первой мировой этот вопрос в России не решили).

Очень многое — слишком многое — осталось незаполненным при составлении устава: задачи были прописаны, но ни средства их решения, ни методы не обозначались. Корпусной врач был ответственен за вынос раненых с поля боя — но в его распоряжении не было никаких сил и средств. Вопросы с подходящим санитарным транспортом, правильным порядком эвакуации, организацией работы носильщиков и так далее не то что не приблизились к разрешению, а часто даже ещё не ставились. Разумеется, и взаимосвязь Красного Креста с действующей армией висела на уровне личных договорённостей.

Вот с таким багажом русская армия и вышла в балканский поход, под звёзды Шипки, в непролазную грязь просёлочных дорог.

Железные дороги: первый блин как обычно

Эта война стала третьей в мире и первой для России, в которой широко использовался железнодорожный транспорт. Судя по всему, тогдашними военными чинами «чугунка» рассматривалась как своеобразный телепорт: сюда погрузил — туда прибыло.

Однако приспособить вагоны к перевозке людей — это больше, чем просто поставить внутрь незакреплённые лавки (не шутка). Разгрузка артиллерии в чистом поле, без платформ, приводила к характерным травмам позвоночника у артиллеристов.

Дополнительную нотку вносила необходимость перекладывать грузы из вагонов широкой колеи в вагоны узкой — пути были заставлены забитыми под завязку поездами, а специальные агенты ездили и искали нужные ящики, врачи не могли найти оборудование и свои вещи. Так что железнодорожное обеспечение наступило на те же грабли, что во франко-прусскую, с добавлением местной экзотики.

Необходимость использовать санитарные вагоны была понятна всем, но образца такого вагона не было. В общем, «наше железнодорожное дело представляло собой полную импровизацию» — это мнение тогдашнего инспектора железных дорог.

Последняя война чудесного доктора

Пирогов был уже стар. Он давно ушёл из большой хирургии, но по просьбе российского общества Красного Креста посетил балканский театр с инспекцией.

Работоспособность его вызывает изумление. Зимой по ужасным дорогам, при снежных заносах он проехал на санях около 700 километров за 70 дней, инспектируя десятки госпиталей и аптек и проводя показательные операции. Похоже, Пирогов не только не спал, но и умудрился растянуть сутки минимум до 36 часов!

Несмотря на огромный прогресс военной медицины, он отметил и массу проблем — в основном организационных.

Дивизионные госпитали выступили в поход почему-то в половинном составе, а военно-временные долго собирали по разным инстанциям имущество и к моменту выдвижения на фронт представляли собой просто группу незнакомых друг с другом врачей и санитаров, снабжённых незнакомым (и нередко некомплектным) оборудованием.

Лазареты проводили очень много времени в свёрнутом состоянии или в частых перемещениях с места на место. Два госпиталя иногда могли буквально поменяться местами.

Подготовка к зиме прошла на очень разных уровнях — одни военные больницы с большим успехом испытали юрты (тепло и довольно просторно), другие воспользовались сборными бараками (тоже хорошо, но очень дорого), а третьи так и встретили зиму в недооборудованных сырых землянках, воздух в которых даже Пирогова принудил немедленно выйти на улицу.

Триумф Рейера

Но главные медицинские события той войны произошли на Кавказском фронте. Ученик самого Листера (Джозеф Листер — крупнейший английский хирург и учёный, создатель хирургической антисептики), врач с огромным опытом Карл Рейер, собрал там своеобразное «каре тузов», очень важное для практического врача.

Во-первых, отправляясь на Кавказ по линии Красного Креста, он имел возможность взять с собой всё, что считал нужным. Никто не мог требовать от него соответствия тогдашним стандартам лечения — это во-вторых. В-третьих, с Рейером поехали уже обученные антисептике сработавшиеся операционные сёстры и служители. И, наконец, в-четвёртых, находясь вблизи от поля боя, военный врач мог оперировать свежие раны.

Так благодаря Рейеру на Кавказе и взошла звезда антисептики в поле.

Чистота. Запах карболки. «Нарядная медсестра почти торжественно передаёт части Листеровской повязки», — писал тот же Вельяминов о госпитале Рейера. Не было больше грязи, гнилой корпии, засаленных мундиров — и хирургия преобразилась!

Ученик Листера вскрывал повреждённые суставы «смелыми разрезами» там, где хирурги прошлого вынужденно ограничивались проколами. Триумф был гигантский — смертность и инвалидность при ранениях в колени (это нелёгкое ранение — смертность при огнестрельном переломе колена лишь немногим уступает смертности при переломе бедра, а перелом бедра находится на одном уровне с полостными) упали в разы.

Несколько омрачало триумф то, что такой эффект давало лечение только свежих ран. Поздняя обработка заметного результата не дала — но принципиальный шаг был сделан.

Доклад Рейера в Лондонском королевском обществе был не просто встречен овацией — российского врача снесли с кафедры на руках!

Это был ещё один принципиальный шаг вперёд для медицины, сделанный в России.