Мода оказалась, пожалуй, единственной областью, где советским гражданам было позволено хоть иногда подавать голос и высказывать свое мнение, которое временами даже учитывалось властями. Советский стиль — это своеобразный диалог между властью и гражданским обществом, похожий на перебрасывание мяча: подает то одна, то другая сторона; мяч же может быть пойман и отправлен обратно пасом (бывало, что пас оказывался жестоким ударом) либо пропущен, оставлен без ответа.
История моды СССР укладывается в семь таких раундов. В этой игре-войне побеждал то один участник, то другой, но последнее слово осталось за гражданским обществом.
Долой стыд!
Революции, как водится, делают те, кто суров духом, и Октябрьская в этом смысле не исключение. Ее творцы забыли о материальной стороне жизни — это отразилось и на их манере одеваться: бунтари не изобрели никакой «революционной» моды, а брали у повседневности то, что та им давала.
В России на заре ХХ века это была военная униформа, которая вошла в обиход с началом Первой мировой. Френч, гимнастерка, шинель, кожаные куртки и сапоги были функциональны и неброски, как раз под стать непритязательным вкусам строителей светлого будущего. Всякое украшательство одежды, далекое от целесообразности, было осуждено как буржуазное излишество. Так, под раздачу попали костюмы, яркие галстуки, шляпы и кружева.
Конечно, можно было и не соблюдать пролетарский дресс-код, но это грозило опасностью быть записанным в буржуи. Находились и такие радикалы, которые вообще предлагали искоренить традиционную одежду как пережиток прошлого. Они организовали общество «Долой стыд!» и разгуливали обнаженными по улицам городов, прикрытые лишь небольшими красными повязками с лозунгами: «Долой стыд!», «Долой буржуазные предрассудки!»
Не менее радикальные, но более талантливые молодые советские художники предлагали не отказываться от одежды, но сделать ее принципиально иной. В стране победившего пролетариата нужно создать новую моду, модели которой будут столь же скромны и функциональны, как и большевистское милитари, но в то же время воплотят в себе оптимизм тех, кто надеется на приближение светлого будущего. Так, новые модельеры попытались предложить стилистическую альтернативу тусклым гимнастеркам и серым френчам старых ленинцев.
Власть ничего не имела против, и при Первой ситценабивной фабрике была создана особая художественная мастерская. Позже появились и другие артели. В задачу модельеров входило создание нового рабоче-крестьянского стиля. По плану одежда не должна быть слишком узкой, ведь труженику требуется свобода движений во время работы. И все бы было хорошо, не увлекись модельеры конструктивизмом.
Сначала их геометрически скроенная одежда, украшенная линейными, геометрическими же рисунками, привлекла внимание и интерес общества. Но ненадолго. Как только страна оправилась от послевоенной разрухи и старые фабрики возобновили выпуск материй с классическим рисунком, спрос на конструктивистов прекратился. Власть не подала руку помощи молодым модельерам. Постепенно их артели превратили в обычные ателье, занимавшиеся разработкой стандартной продукции для поточного производства.
Стоит отметить, что интерес к революционным экспериментам обошел стороной жен партийных функционеров и деятелей искусства. Ситуация сложилась парадоксальная. Например, самый известный модельер того времени Надежда Ламанова на рабочем месте (в Мастерской современного костюма) с энтузиазмом экспериментировала с конструктивистскими тканями, а дома обшивала советский бомонд в традициях старой моды, без новаторства. В те годы было очень тяжело найти хорошую ткань, о чем жены партийных деятелей и не подозревали. Так что Ламановой приходилось шить из подручного материала: одеял, полотенец, штор…
Власть готова потерпеть
Новая экономическая политика, НЭП, пришедшая в 1921 году на смену политике военного коммунизма, вновь вернула в страну частное предпринимательство. Вместе с иностранным капиталом появились и парижские журналы мод, вскружившие головы совдеповским модницам. В обиход вошли модели в стиле чарльстон: платья-рубашки прямого покроя с низкой талией на бедрах. Они были удобны для всех поклонниц зарубежного стиля, поскольку крой скрывал пропорции фигуры. Это было актуально для нэпманш, часто отличавшихся незавидной полнотой.
В моду также вернулись кокетливые шляпки-котелочки, манто, меховые воротники и муфты. Мужчины вновь надели фраки, коверкотовые костюмы, фетровые боты и шляпы «борсалино» из мягкого фетра. Конечно, большинство советских граждан и думать не могли так стильно одеваться — это было по силам только советской буржуазии, сумевшей открыть свое дело и сколотить небольшой капитал.
Французский историк Жорж Лефевр, посетивший Россию в 1920-х годах, писал о простых советских гражданах: «Вокруг меня кипит толпа людей с усталым видом в похожих поношенных и однотипных одеждах. Тут и женщины, и мужчины, молодежь и старики. Все классы стерлись. Во всяком случае в смысле их одежд».
Рядовые советские женщины тогда носили длинные прямые юбки, косынки и матерчатые туфли на ремешке-перепонке, а мужчины — толстовки и косоворотки, картузы, кепки, брезентовые штаны, сапоги или парусиновые туфли. Может показаться странным, что партия, не поддержавшая в свое время красных художников-конструктивистов, терпела буржуазную моду почти десятилетие.
Дело было в том, что молодые модельеры в глазах руководителей страны выглядели лишь романтиками, витающими в идиллических фантазиях. А вот НЭП был делом серьезным. Если бы большевики не пошли на попятную в 1921 году и не санкционировали частичное восстановление старого экономического порядка, в стране, измученной политикой военного коммунизма, вполне могла вспыхнуть новая революция. Требовалось срочно найти путь к диалогу с обществом, и ради этого власть могла потерпеть и парижские платья на городских улицах.
Сталинский подарок
От НЭПа отказались к 1928 году. Теперь Советская Россия вступала в эпоху «большого перелома». Она должна была пройти через горнило индустриализации и коллективизации сельского хозяйства. Все силы СССР были брошены на реализацию этих проектов, и частный капитал, не подлежащий государственному контролю, утратил право на существование.
Вместе с ним ушли в прошлое и большинство модных ателье, а те, что остались, выполняли плановый заказ, выпуская потоком грубо скроенные пальто, платья и ботинки. Государство вновь привело простых граждан к суровому аскетизму. Любая инициатива была наказуема и оборачивалась драматическими последствиями: так, в те годы существовала организация Союзхлопкосбыт, художественный совет которой возглавляли Александр Перелицын и Вера Муницына, возможно, последние представители советского конструктивизма в текстильной промышленности.
Не видя в своих действиях никакой крамолы, они выпускали ткани с агитрисунками: комбайнами, молотилками, дымящимися трубами заводов, линиями электропередачи…
Но 6 октября 1933 года в газете «Правда» появился фельетон «Спереди трактор, сзади комбайн». Его автор — журналист Григорий Рыклин — писал о предприятии Перелицына и Муницыной: «Это очень „левые“ ребята. Всякий рисунок — художественный, но простой, без выкрутас, они называют контрреволюционным… И все, что носим с вами… — все это сплошная контрреволюция. Кучка халтурщиков и пошляков, прикрываясь псевдореволюционной фразой, пачкала материю… Находились и овцеподобные коммунисты, которые послушно блеяли, считая хулиганские выходки новаторством и „шагом вперед“. Здесь была устроена своеобразная ситцевая трибуна, где получили возможность выступать чуждые нам люди, профанируя, вульгаризируя наше социалистическое строительство». Дальнейшая судьба Перелицына и Муницыной неизвестна…
Несколько лет советская власть была занята строительством заводов-гигантов и уничтожением зажиточного крестьянства. К 1935 году все было завершено, и руководство страны решило поощрить своих граждан. «Жить стало лучше, жить стало веселее» — эта фраза, произнесенная Сталиным 17 ноября 1935 года на Всесоюзном совещании рабочих и работниц, стала лозунгом той поры.
Заново открывались кафе и рестораны, в магазинах появилось хорошее вино и конфеты, икра, белая и красная рыба, началось массовое производство косметики и духов. И конечно, открылось много новых ателье. Но модные журналы достать было невозможно. Предполагалось, что теперь советская мода сможет развиваться самостоятельно, без оглядки на Запад.
Однако ответ общества на предоставленную свободу не совпал с прожектами руководства. Советские женщины стали приобщаться к мировой моде через американские кинофильмы, которые тогда часто крутили в кинотеатрах. На экране блистали Энн Хардинг («Преданность»), Милдред Харрис («Классный парень»), Рита Хейворт («Только у ангелов есть крылья»). Им подражали даже первые советские звезды кино, эстрады и балета: Любовь Орлова, Клавдия Шульженко, Галина Уланова.
Так, в моду стали входить платья, скроенные по косой, с завышенной линией талии, рукавами фонариком и маленькими отложными воротничками. Чуть позже приобрел популярность спортивный стиль. Советский человек должен был развивать свое тело, дабы встать на защиту отечества, окруженного врагами. Плечевая линия женского костюма расширилась, в моду вошли накладные карманы, большие отложные воротники, юбки с высокой талией и вертикальными складками.
Среди мужчин были популярны широкие брюки с очень свободными пиджаками, косоворотки, спортивный трикотаж и парусиновые туфли. Формировался некий комбинированный советский стиль — отчасти заимствованный, отчасти самостоятельный. Неизвестно, стала бы власть вмешиваться в этот спонтанно текущий процесс, но началась война, которая остановила эволюцию советского костюма на четыре года.
Первый протест
В 1941–1945 годах было не до нарядов. Но после победы советские женщины быстро забыли серые военные будни. Наступило время так называемой трофейной моды, когда граждане СССР носили одежду, привезенную из Европы в солдатских вещмешках. Однако этот период был недолгим, и после начала холодной войны отечественные модельеры вновь начали работу над созданием самостоятельного советского стиля.
Задача была политической: СССР не мог ударить в грязь лицом перед Западом. Теперь в моду вошел обтекаемый силуэт: платье ниже колен с высокой талией и накладными плечиками. Мужчины одевались в двубортные костюмы темного цвета с широкими брюками. Пользовались популярностью пальто из габардина и широкополые шляпы. На Западе посмеивались над тем, как одеваются строители коммунизма, отмечая, что, как бы хороши ни были изделия советской легкой промышленности, они успевают страшно надоесть, поскольку ставятся на поток и продолжают штамповаться в течение нескольких лет. Однако большинство граждан СССР были вполне довольны тем, что предлагает им плановая экономика.
В это же время в советском обществе молодежь перестает быть только возрастной группой, а превращается в новую социальную общность. Это был быстротекущий процесс, обусловленный повышением качества жизни в СССР. Теперь в некоторых семьях дети, окончив школу, не шли на работу, дабы пополнить семейный бюджет, а стали поступать в институты. Таким образом, возникло сообщество молодых людей с относительно широким кругозором, активно общающихся между собой.
Именно в этой среде и появились любители красивой жизни (стиляги) — первые, кто осмелился своим внешним видом выразить протест против нивелирующего воздействия советской моды, а по сути, и всей советской власти.
Из серой массы советских граждан стиляги выделяли себя броской одеждой, как бы декларируя: прочь усреднение, к черту скромность, простоту и чувство меры! Так индивидуализм вошел в конфликт с государственной установкой на аскезу и невыразительность. В конце 1940-х облик стиляги (стиляжничество было по преимуществу мужской модой) определяли широкие яркие штаны, мешковатый пиджак, шляпа с широкими полями, яркие носки и галстук «пожар в джунглях» с изображением пальм, обезьян или бабочек. Спустя несколько лет стиляги сменили моду: теперь они носили брюки-дудочки, свободный клетчатый пиджак с широкими плечами, узкий галстук и зонтик-трость.
Особым шиком считались яркие ботинки на «манной каше» — каучуковой платформе, которую умельцы наплавляли на обычную подошву. Голову стиляг украшали длинные волосы с высоким набриолиненным коком надо лбом и длинными бачками на щеках — оппозиция привычным боксу и полубоксу. Свои заграничные наряды советские модники либо покупали у фарцовщиков, либо заказывали частным портнихам, воспроизводя модели, которые они видели в иностранных фильмах («Тарзан», «Серенада Солнечной долины» или «Девушка моей мечты»).
Советское общество тут же отвергло «низкопоклонников перед Западом». Патрули дружинников ловили модно одетых молодых людей, сбривали им волосы, распарывали узкие штаны, у пиджаков вырывали накладные плечи, отрезали галстуки. Стиляг песочили на собраниях, а особо непокорных отчисляли из вузов или исключали из комсомола, лишая карьеры. Пресса высмеивала их как дешевых спекулянтов, которые продали совесть за жвачку и шмотки («Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст»).
В ответ стиляги замкнулись, ушли в андеграунд, но не отреклись от своих идеалов и продолжали дразнить общество на свой страх и риск. Так, особым шиком считалось профланировать по бродвею, или броду (центральной улице города), в самом ярком и вызывающем наряде. Они так и остались несломленными и сошли с исторической сцены самостоятельно к середине 1960-х, когда из юношей превратились в мужчин.
Многие из них спились или погибли от наркотиков, но своим упорством стиляги показали власти, насколько мощным идеологическим фактором может быть мода, и заставили советских руководителей задуматься над тем, во что одеты граждане СССР. Именно поэтому во времена хрущевской оттепели вопрос о создании нового советского стиля, отвечающего мировым стандартам, был далеко не последним.
Особенно на это повлиял Фестиваль молодежи и студентов, проведенный в Москве в 1957 году. По словам известного саксофониста Алексея Козлова, фестиваль сыграл громадную роль в перемене взглядов советских людей на моду, манеру поведения, образ жизни.
До него «страна жила по инерции в некоем оцепенении и страхе, несмотря на то, что Сталин как бы ушел в прошлое. Косность и враждебность советского общества по отношению ко всему новому, особенно западному, нельзя рассматривать лишь как результат советской пропаганды. Я на своем опыте давно убедился в том, что и безо всякой агитации российской массе свойственна нетерпимость ко всему чужому, а также нежелание узнать получше и разобраться: а вдруг понравится»?
Модный коммунист
С конца 1950-х советские модельеры начали активно осваивать стиль New Look, созданный Кристианом Диором еще в конце 1940-х и продолжающий динамично развиваться в новом десятилетии. Стали популярными мягкие силуэты, удлиненные платья с широкой пышной юбкой, осиная талия, подчеркнутая поясом, рукава-кимоно и обувь на шпильках.
Хрущеву стиль понравился, несмотря на то, что на Западе его считали одеждой для буржуазии. Наши модельеры и далее пытались проявлять гибкость (правда, зачастую с опозданием), улавливая новые тенденции в мировой моде. Во второй половине 1960-х стал актуален лаконизм, четкие пропорции и плавные линии а-ля Коко Шанель: свитера, джемперы, жакеты, плиссированные юбки и платья рубашечного покроя.
Правда, качество советской продукции оставляло желать лучшего. Поэтому те, кто хотел одеваться стильно, были вынуждены шить новые наряды у частных портных. «Самопошив» стал настоящим подпольным бизнесом, ускользавшим от налогов и подрывавшим принципы социалистической экономики.
Власть это прекрасно понимала и всячески старалась искоренить ростки частного предпринимательства. Так, в постановлении ЦК КПСС и Совмина от 6 марта 1959 года прямо говорилось: «Отставание в деле организации бытового обслуживания населения вынуждает трудящихся прибегать к услугам частных лиц, переплачивать им, чем наносится большой ущерб интересам населения и государства».
Выход из ситуации Хрущев нашел в своем духе — пусть модницы шьют свои наряды сами. Тут же началась широкая продажа готовых выкроек, а в школе на уроках труда девочек стали обучать азам кройки и шитья. Редкая молодая женщина той поры не умела обращаться со швейной машинкой.
Но самое главное заключалось в другом. За период «оттепели» и власть, и народ поняли, что модно одетые граждане могут быть столь же преданы высоким идеалам, как и те, кто одевается неброско. В журнале «Работница» осенью 1963 года было опубликовано трогательное и весьма характерное для того момента письмо Зинаиды Балах из Никополя. Товарищ Балах каялась, в том, что они с приятельницей несправедливо отнеслись к девушке, одетой в короткую юбку и бесформенный свитер. «Не удержались мы, — переживала Зинаида, — замечание ей сделали».
Но вскоре оказалось, что эта девушка обладает добрым сердцем: она и потерявшемуся ребенку помогла, и самой Балах сумки донесла. «До чего же мы иногда бываем несправедливые! — восклицает женщина в конце письма. — Подходим к человеку с мещанской меркой по одежке. Не понравилась юбка, не понравилась прическа, и ну пошли судить-рядить: стиляга! А вот в душу заглянуть забудем».
Три польских батника и штатская дубленка
Новый подход стимулировал дальнейшее развитие моды. По сути, она оказалась единственной сферой советской культуры, где в эпоху застоя просматривалась хоть какая-то динамика. Правда, теперь под руку с модой шли два друга — дефицит и блат. Дело в том, что в СССР спрос продолжал заметно превышать предложение. Чтобы купить себе мало-мальски модную вещь, приходилось отстаивать огромные очереди, записывая свой номер на ладони.
Проще было доставать дефицитные товары по блату, если находился знакомый, работающий в сфере торговли. Обеспечена всем была только советская номенклатура. Одеваться со вкусом теперь вошло в моду у советских руководителей, которые могли делать покупки в специальных магазинах, например в сотой секции ГУМа или «Березке».
«Побочным эффектом» новых веяний стало рождение еще одной молодежной общности — мажоров, детей высших чиновников, часто ездивших за границу и привозивших новомодные прикиды своим чадам. Мажоры не стеснялись демонстрировать превосходство перед простыми гражданами, одеваясь в сильно приталенные узкоплечие вельветовые пиджаки, облегающие расклешенные брюки и рубашки с жабо, дополненные широкими галстуками в горошек или косую полоску.
Как пелось в куплетах того времени: «Он ведет папин ЗИМ, / За рулем пьяный в дым, / И чувиха в узких брюках / Красит губы рядом с ним».
Однако никакой политической обструкции золотая молодежь не подвергалась — в стране уже прочно утвердились двойные стандарты: что кому можно, а что нельзя. Неслучайно в те годы был популярен анекдот. Встречает Брежнев в аэропорту Ричарда Никсона, прилетевшего в СССР с официальным визитом, целует его и спрашивает: «Ну как, джинсы привез»? Никсон целует Брежнева в ответ: «Конечно, привез, и тебе, и Громыко»!
Вам помогут джинсы «левис»
Во времена Брежнева общее международное напряжение холодной войны заметно спало и начался процесс разрядки. В Советском Союзе стали появляться иностранные журналы мод и пластинки, а музыкальная культура определила стиль молодежной одежды.
Это было время Beatles, Rolling Stones, АВВА. Советские модницы плакали по Джону Траволте, который тогда сыграл главную роль в нашумевшем музыкальном фильме Saturday Night Fever («Лихорадка субботнего вечера») — эту картину в Советском Союзе знали по саундтрекам.
С опозданием на десять лет по сравнению с Америкой и Европой в моду вошли мини-юбки, которые иногда носили вместе с ковбойскими жилетками с бахромой. Но главным шоком для советских граждан оказалась идея женских брюк. Женщину в брюках могли не пустить на танцы или в ресторан (в мини пускали). К брюкам полагались еще жакет с отложным воротником и тупоносые туфли на толстом каблуке. Этот наряд был легализован только в 1973 году.
Хиппи в Советском Союзе было мало, но свой след в истории они оставили. Именно «дети цветов» ввели в моду расклешенные брюки немыслимых расцветок (например, салатовый или пурпурный), а также приталенные рубашки, носившиеся навыпуск. Вскоре распространилась и мода на джинсы. Самым шиком считались джинсы клеш с машинной вышивкой, цветочными рисунками и многочисленными кармашками, украшенными клепками.
Спросом пользовались и более скромные модели, которые иногда выбрасывали на прилавки советских магазинов, — светло-голубые югославские, болгарские или греческие. Пределом мечтаний оставались американские Lee, Levi's или Wrangler. В то время даже ходили частушки вроде таких: «Переспать с Анжелой Дэвис вам помогут джинсы „левис“!» На черном рынке джинсы стоили от 120 до 160 рублей — месячная зарплата советского инженера.
К середине 1970-х в моду вошли джинсовые юбки с разрезом, которые, как говорили, «помогают идти в ногу со временем». Джинсовыми были также сарафаны, батники, жилетки и кепки с большим козырьком.
Все это великолепие можно было достать только у фарцовщиков, которые покупали или выменивали свой товар у иностранцев. Попасть к «клиенту» пионерам советского предпринимательства было непросто, так что приходилось прятаться, притворяться болгарскими туристами, чтобы проникнуть в гостиницу. Там «предприниматели» умудрялись облапошить доверчивых иностранцев, подсовывая им вместо пачек с деньгами «куклы».
Похожий фокус они проделывали и с покупателями, продавая в запечатанной упаковке только одну джинсовую штанину. Но даже если вещь оказывалась качественной и целой, она обычно не точно подходила по размеру. Поэтому модницам приходилось залезать в новых джинсах в горячую ванну — так ткань «садилась» и облипала тело.
В Москве фарцовщики обычно спускали с рук свой товар на Беговой улице или в туалете на углу Кузнецкого Моста. Власти об этом прекрасно знали и временами устраивали облавы, которые, правда, нечасто увенчивались успехом. За фарцу полагалось до семи лет, но доказать вину пойманного было очень трудно, так что его через некоторое время отпускали, и он возвращался к своей деятельности.
Но все же фарцовые вещи были дороги, и советские женщины, помня стародавние заветы Хрущева, продолжали шить себе модную одежду сами, по журнальным выкройкам.
Самыми популярными журналами были латвийская «Ригас модес» и редкая немецкая Burda. При этом модельеры зачастую оказывались в трудных обстоятельствах. То одного материала нет, то другого. Или поступит распоряжение министерства создать коллекцию из залежалых «подкладных» тканей, а что эти ткани нельзя гладить, поскольку на них остаются пятна от горячего, никого не волнует.
Зато наши стилисты научились виртуозно справляться с тяжелыми ситуациями. Рассказывают, например, как молодой Вячеслав Зайцев за несколько часов сшил собравшимся на море товарищам плавки из шторы, снятой с окна.
Альтернативой джинсовой моде было довольно популярное женское ретро — трикотажные юбки до колен, светлые рубашки с отложными воротничками и блузки. Считалось, что это русский стиль, но, как признавалась одна из ведущих манекенщиц того времени, Марина Блиновская, «в Доме моды мы втихаря ориентировались на заграничные журналы. Конечно же, все „слизывали“! А что мы еще могли увидеть? У нас был тогда железный занавес».
Это калькирование не мешало советским модельерам весьма успешно выступать на зарубежных конкурсах. Русские девушки-модели считались самыми эффектными (в СССР тогда не было такой профессии — модель, манекенщицы приравнивались к разнорабочим)
Последний разговор
В 1980-х кризис советской власти вошел в завершающую стадию. Мода раскололась на официальную и неофициальную. Первая ассоциировалась со строгими костюмами партийных лидеров, чиновников-бюрократов. Именно так воспринимались устаревшие модели женских костюмов-двоек, которые носили комсомольские работники и женщины из роно.
Раздражающей оказалась и новинка советских модельеров — костюм деловой женщины а-ля Маргарет Тэтчер (жакеты прямого покроя с английским воротником и золотыми пуговицами, двубортные пиджаки и прямые юбки ниже колен).
Общество, в первую очередь молодежь, вновь противопоставило государственному стандарту свою манеру одеваться: мини-юбки, лосины, большие бесформенные джемперы с огромными плечами, куртки из металлизированной синтетики, кроссовки и сапоги «луноходы».
В моду вошла искусственная завивка «взрыв на макаронной фабрике» и вызывающий макияж: яркие тени, подводка глаз под острым углом к переносице, сиреневая или фиолетовая помада и темный контур губ.
Мужчины стали носить слаксы, рваные джинсы, мокасины и разноцветные рубашки. Власть попыталась как-то остановить экспансию деструктивного стиля с помощью разъяснительных бесед в школах и статей на страницах молодежных журналов, но это вызывало только усмешки. Ее больше не боялись, а для репрессий у партии уже не хватало зубов. В 1991 году ее не стало. Последний раунд «модной» игры был проигран государственной вертикалью вчистую.