Николай Гумилев: «конквистадор» Серебряного века

«Я верил, что солнце зажглось для меня…»: поэт, путешественник, воин

 За 35 лет жизни Николай Степанович Гумилёв (1886 — 1921) успел столько, что хватило бы не на одну впечатляющую биографию. Поэт выпустил 8 сборников стихов, написал 8 пьес, дважды путешествовал по Абиссинии (в 1909 и 1913 гг.), бывал в Египте, на Сомали и у озера Виктория, пережил нильскую лихорадку, охотился на слонов и леопардов, стрелялся на дуэли, стал отцом троих детей, дважды был женат (в том числе на Анне Ахматовой) и дважды пытался покончить с собой, четыре года воевал, заслужил два Георгиевских креста и один орден… Наконец, Гумилёв погиб так, что его гибелью восхищались даже палачи…

Пожалуй, правы те, кто вслед за Мандельштамом считают биографию Гумилёва его главным произведением. Даже эпоха 19 века, эпоха романтизма, дала истории не так уж много подобных Гумилёву людей, людей подлинного благородства и бешеной энергии. Таков и герой его поэзии — мечтатель, первооткрыватель, человек «высшей силы, высшей доблести», твёрдый, решительный, как герой его «Капитанов», который «бунт на борту обнаружив, из-за пояса рвёт пистолет, так что сыплется золото с кружев, с розоватых брабантских манжет»; его герой — Колумб, «конквистадор в панцире железном», «укротитель зверей», несгибаемый идеалист, неуклонно идущий к своей цели.

Через своё творчество и жизнь Гумилёв пронёс идею силы духа, движения, преодоления возможностей бренного тела. Слабый здоровьем, невысокий, часто с насморком, с плохими зубами к тридцати, «некрасивый» (по мнению дам), в юности очень робкий с женщинами… Он, «поэт-странник», всё это преодолевал и покорял людей своей внутренней силой. Гумилёв постоянно испытывал «слабого себя» — рвался в опасные и физически тяжелейшие приключения в жаркой Африке (откуда привёз для Кунсткамеры богатые коллекции и шкуру убитого им леопарда), добровольцем пошёл на фронт в 1914 году (хотя врачи признавали его не годным к службе), без тени сомнения рвался в драку, даже на дуэли с Максимилианом Волошиным (из-за сущего пустяка — спора о поэтических достоинствах одной женщины) настаивал на смертельной дистанции в пять шагов, и чудом обошлось без жертв. За это о нём и говорили как о рыцаре — «пламенная душа», «магическая сила», «железный человек», «воитель», «человек почти безумного бесстрашия», «непоседа, странник, охотник, боец»…

Вклад Гумилёва в поэзию трудно оценить. Отчасти потому, что это дело вкуса, отчасти потому, что оценка зависит от того, насколько оценивающий очарован личностью автора. Недоброжелатели называли Гумилёва фанфароном, поэтом-механиком, стихотворцем без души. Но даже когда темы его называли вторичными, поэтическое мастерство признавали несомненным. Широкую публику он при жизни покорить не успел, но многих любителей поэзии — точно, и оставил за собой право считаться автором нескольких гениальных стихотворений, особенно экзотической тематики. Критик Николай Пунин позднее рассказывал, как Гумилёв пугал современников «жирафами, попугаями, дьяволами, озером Чад, странными рифмами, дикими мыслями, тёмной и густой кровью своих стихов». Гумилёв бросил вызов символистам и ввёл в русскую культуру литературное направление «акмеизм», а затем воспитал стремление к «высшей степени» поэтического мастерства и точности слова в десятках начинающих поэтов. В конце концов, он способствовал расцвету дара Анны Ахматовой.

«Знаете, шикарно умер…»: смерть поэта

Рыцарская натура Гумилёва вполне согласовывалась и с его политическими взглядами. Нет, политикой он никогда не занимался, думал в основном о литературе, даже в годы Первой мировой, когда на фронте писал стихи и «Записки кавалериста» (поэт служил в уланском, а затем в гусарском полку). Но в то время совсем не задумываться о политике было невозможно. В юности Гумилёв едва не увлёкся социал-демократическими идеями, однако быстро оставил их. Сын коллежского советника и человек дворянской культуры, патриот, безусловно религиозный и чтивший идею долга, он придерживался консервативных взглядов. Корней Иванович Чуковский говорил о Гумилёве: «Это был человек средневековых понятий, догматик, порою педант, превыше всего ценивший средневековые доблести». Сам поэт называл себя традиционалистом и монархистом.

Он с неодобрением встретил первую русскую революцию в 1905 г., а большевистский переворот в 1917 г. — и подавно. Когда Гумилёв узнал о гибели царской семьи, сказал о большевиках: «Никогда им этого не прощу…». Даже думал, не сбежать ли из Советской России, из-под «железной пяты этого торжествующего хама». Но не сбежал. Оставался, работал в издательстве «Всемирная литература», делал переводы, писал киносценарии по поручению Максима Горького, читал лекции в Доме искусств, студии пролеткульта и коммуне милиционеров, занялся организацией нового Цеха поэтов.

Один из учеников Гумилёва, Соломон Познер, писал после смерти наставника: «Он большевиком никогда не был; отрицал коммунизм и горевал об участи родины, попавшей в обезьяньи лапы кремлёвских правителей. Но нигде и никогда публично против них не выступал. Не потому, что боялся рисковать собой — это выходило за круг его интересов. (…) Он жил литературой, поэзией. Жил сам и старался приобщить к ним других. (…) В жестокой, звериной обстановке советского быта это был светлый оазис, где молодёжь, не погрязшая ещё в безделье и спекуляции, находила отклики на эстетические запросы…».

 И всё же Гумилёв не скрывал монархизма и «старорежимности», чем ставил себя под удар. Когда на его лекции в ответ на приветствие «господа» кто-то поднялся и сказал «Господ больше нет, есть только товарища и граждане», Гумилёв парировал: «Такого декрета ещё не было». Он имел контакты с белогвардейским подпольем, ему оставили на хранение деньги, он не возражал в случае антибольшевистского бунта участвовать в нём, а во время Кронштадтского восстания 1921 г. распространил среди бастующих петроградских рабочих антисоветские листовки. Но какой-то активной борьбы не вёл.

Знакомые предупреждали его, что дело может кончиться плохо. Гумилёв успокаивал их, одному из своих друзей даже заявил: «Я нахожусь в полной безопасности, я говорю всем, открыто, что я — монархист. Для [большевиков] самое главное — это определённость. Они знают это и меня не трогают». Но Гумилёв и сам чувствовал тревогу летом 1921 года; он не хотел оставаться в одиночестве, уверял поэта Владислава Ходасевича, что ему суждено прожить «непременно до девяноста лет, уж никак не меньше». А окружающие чувствовали, как его, по словам невестки (жены брата) А. А. Гумилёвой, охватила какая-то «бесконечная грусть».

В ночь на 4 августа чекисты арестовали Гумилёва. Дело об участии в Петроградской боевой организации В. Таганцева разобрали быстро и без суда. До сих пор нет ясности, действительно ли участвовал Гумилёв в заговоре. Доказательств этому не нашлось (в 1991 г. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР пересмотрела дело и не нашла состава преступления). Сомнительно, что поэт планировал какое-то выступление, ещё в 1920 году он говорил, что «на переворот в России никакой надежды», «здесь восстание невозможно». Обвинение в участии в ПБО Гумилёв отрицал. Так или иначе, чекисты вынесли смертный приговор. Попытки друзей (Николая Оцупа и Михаила Лозинского) спасти его ни к чему не привели. Ночью на 25 августа 1921 г. Николая Гумилёва расстреляли.

Так закончился путь «конквистадора» Серебряного века.

О гибели Гумилёва его семья и друзья узнали из газет. Никто, кроме чекистов, не видел, как он держался перед смертью. Один из них потом рассказывал поэту Георгию Иванову: «Знаете, шикарно умер. Я слышал из первых уст. Улыбался, докурил папиросу… Даже на ребят из особого отдела произвёл впечатление… Мало кто так умирает… И чего он с контрой связался? Шёл бы к нам, нам такие нужны!».

***

Гумилёв мечтал, что его будут помнить: «Иногда я надеюсь, что обо мне будут писать монографии, а не только три строчки петитом. Ведь все мы мечтаем о посмертной славе. А я, пожалуй, даже больше всех». И эта его мечта исполнилась. Сейчас Гумилёв — один из самых известных русских поэтов. Более того, в советское время его читали и любили тайком, стихи переписывали в тетрадки и читали друг другу вдали от лишних ушей. Это при том, что во время Сталина только за хранение портрета Гумилёва можно было угодить в лагерь на десять лет. Других своих врагов советская власть громко проклинала, а о нём предпочитала молчать — тщетно. Как говорил критик Г. В. Адамович, «имя Гумилёва стало славным». Это ли не лучшая награда для поэта?..