Оршанское сражение: «Великая битва» великих княжеств

Два княжества

Менее чем за полвека (с 1487 по 1522 год) два великих княжества: Московское и Литовское четырежды вели войны. Поводы каждый раз были разные, но причина оставалась одной: Москва, набирая силу, всё чаще вспоминала о землях «отнятых» литовскими князьями у Рюриковичей. Активное вмешательство Литвы в московские дела также не могли нравиться Ивану III, а после и его сыну Василию. Постепенно под крыло Москвы перешли Черниговские земли, Северские княжества и другие земли. Одним из важных пунктов, остававшимся в руках Литвы был Смоленск.

Смоленск не зря называют «воротами Москвы», впрочем, в XVI веке это работало и в обратную сторону: на пути из Москвы к столице Литвы — Вильне, Смоленск был наиболее современной и мощной крепостью. Неудивительно, что московские князья хорошо понимали значение этого города, а потому, имея формальные права на Смоленское княжество, не забывали их предъявлять в войнах с Литвой. Под грохот пушек, разумеется.

Смоленская война

Формальным поводом к очередной войне с Литвой послужило заключение сестры великого князя Василия III Елены Иоанновны. Дочь Ивана III арестовали прямо в церкви, нарушив закон о неприкосновенности в храме. Вскоре Елена Иоанновна умерла в заключении. Доходившие известия, что литовский князь Сигизмунд (Жигимонт в русской традиции) подстрекает татар нападать на московские рубежи и разорять приокские земли, только усугубляли ситуацию. Василий решил — быть войне.

Отлаженный и эффективный механизм мобилизации и взаимодействия войск, позволил русскому князю перехватить инициативу в борьбе с Сигизмундом, подступив к Смоленску раньше, чем литовцы могли собрать армию для деблокады крепости. Русское войско было насыщенно современной осадной артиллерий, что было особенно важно, учитывая цель — грозную крепость Смоленск.

Первая (зима 1513) и вторая (лето-осень 1513) осады Смоленска оказались безрезультатны: ни осады, ни постоянные бомбардировки, ни ночные приступы не могли сломить могучую твердыню. Литовский гарнизон и сами смоляне защищались храбро, а, когда они уже были на грани, к городу подошла литовская армия и русские отступились.

Василий III, однако, был не из тех, кто просто так отказывается от своих целей. Уже в начале мая 1514 года к Смоленску подошли передовые отряды русских. Началась очередная осада. Великий князь снова бомбардировал город — решающим аргументом в споре с защитниками стала гигантская бомбарда, прибывшая под стены Смоленска в конце июля. Гарнизон и горожане, измученные постоянными осадами и обстрелами, согласились капитулировать на почётных условиях. 30 (или 31) июля 1514 года Смоленск был взят русскими войсками. Мечта Ивана Великого о присоединении Смоленска сбылась.

Взятие Смоленска было крупным успехом русского оружия, прежде всего, русской артиллерии. Василий III раз за разом подходивший к городу, сумел-таки склонить смолян к капитуляции, а для России добыл важнейшую крепость на западных рубежах. В честь этого события в столице даже был заложена обитель — знаменитый Новодевичий монастырь.

Днепровский рубеж

После взятия Смоленска, у русских войск появилась возможность продвинуться дальше вдоль течения Днепра и реки Сож: к Дубровне, Орше, Друцку и Мстиславлю. Это были сравнительно небольшие крепости — не чета Смоленску или Полоцку. Кричев и Дубровна сдались сразу, а вот в Орше был размещён гарнизон наемников: город пришлось осаждать. Так или иначе, в руках Москвы оказался «Днепровский рубеж» и русские войска отправились за Днепр.

Летом 1514 года в Литве наконец-то поняли, что Василий III не шутит, свидетельством чего была очередная осада Смоленска. Великий князь литовский (и по совместительству король польский) Сигизмунд начал сбор войска, которое, однако, не поспело к Смоленску и город, как мы уже знаем, пал. Однако, поскольку русские не собирались останавливаться на достигнутом, мобилизованная и нанятая армия пришлась очень кстати. В конце августа 1514 года Сигизмунд дал смотр своему войску в Борисове (небольшой городок в 100 км к западу от Орши), после чего польско-литовская армия под командованием Константина Острожского двинулась к Днепру, где тогда находились русские рати воевод Челяднина и Булгакова.

Силы сторон

Литовская рать насчитывала около 13 тысяч человек (а не 35 тысяч как утверждала пропаганда Сигизмунда). Армия состояла из довольно разнородных элементов: большой корпус наёмников, набранный на территории Польши, гвардия («надворная хоругвь»), польские добровольцы (дворяне и аристократы), литовское поместное ополчение («посполитое рушение»). Также армии был придан небольшой отряд полевой артиллерии, сыгравшей свою роль в сражении.

Наёмники вооружались преимущественно холодным оружием: пиками, алебардами, протазанами, однако, среди них были и арбалетчики и аркебузиры. Наёмные всадники были вооружены копьями и представляли собой отряды ударной кавалерии, экипированной по рыцарскому образцу. Значительным в польско-литовском войске было число гусар — лёгкой кавалерии, вооружённой тонкими копьями. Литовская конница вооружалась по-рыцарски (кто мог себе позволить подобную экипировку) или по-восточному, по-татарски.

Русское войско, встретившее армию Острожского, было более монолитно по составу: оно насчитывало примерно 10−12 тысяч воинов поместной конницы (по подсчётам историка А. Н. Лобина), разделённых на пять корпусов-полков. Литовская сторона, впрочем, в своих реляциях спокойно довела численность русских до 80 (!) тысяч.

Русская поместная конница в это время вела бой по-восточному: осыпая врага стрелами и дротиками, совершая энергичные наскоки на порядки врага. Сражались всадники саблями и кистенями, но излюбленным ремеслом была стрельба из лука. Традиции ударной кавалерии сохранялись только в северо-восточных землях и в «дружине» Государева двора — своего рода гвардии.

Войска перед битвой

27 или 28 августа польско-литовский авангард сбил сторожевые разъезды русских за Днепром. С помощью ложных демонстраций Острожскому удалось переправить свою армию через Днепр по понтонному мосту. Русские войска подошли к месту переправы 7 сентября, когда польско-литовская конница уже была на другом берегу, прикрывая переправу оставшихся сил. Московские воеводы, не зная до последнего момента точной численности армии врага, решили дать сражение прямо у места переправы неприятеля 8 сентября 1514 года.

Объединённое польско-литовское войско построилось следующим образом. В центре выстроились самые боеспособные части — отряды наёмников (в первую очередь пехота) подкреплённые полевой артиллерией. За наёмными отрядами расположился кавалерийский резерв. Левый фланг состоял из польской конницы и придворной хоругви, правый из литовского ополчения. За правым флангом была устроена засада: в ельнике, ближе к реке, был скрыт отряд пехоты, легкой конницы и несколько орудий. Против армии Острожского выстроилась армия воевод Челяднина и Булгакова. Как обычно она состояла из авангарда (передовой полк), центра (большой полк), правого и левого крыльев (полки правой и левой руки соответственно).

Русские воеводы планировали атаковать слабейшие фланги польско-литовского войска, так как центр неприятеля был эшелонирован и подкреплён артиллерией. Константин Острожский же стремился действуя от обороны и подкрепляя слабые места резервами, заманить русских и в нужный момент ударить в тыл левому флангу русских из засады.

Сражение

Сражение началось с артобстрела позиций русского правого фланга пушками, расположенными в центре. Командующий полком правой руки боярин Михаил Булгаков-Голица, видя, что его корпус под огнём противника, приказал атаковать левое крыло противника без санкции командующего Челяднина: между воеводами несколько лет тянулся местнический спор — кто из них должен начальствовать над другим, а потому неудивительно, что Булгаков-Голица столь независимо повёл себя на поле боя, самовольно начав атаку правым флангом, вероятно, не забыв помянуть добрым словом своего «коллегу», который так неудачно расположил его (Булгакова) крыло.

Новгородские и псковские дворяне лихо врубились в строй поляков (это были те самые дворяне, которые продолжали практиковать «копейный бой» ударной конницы). Польские хоругви были прижаты к Днепру и оказались в тяжелом положении. На помощь товарищам бросились оставшиеся польские хоругви и всадники «придворной когорты». Только после третьей контратаки им удалось отбросить русскую конницу, а после и вовсе обратить в бегство, так что правый фланг на некоторое время оказался не боеспособен. Интересно, что бой полка правой руки прошёл без какой-либо реакции оставшихся русских сил: центр и левый фланг всё это время бездействовали.

После разгрома правого фланга, Челяднин отдаёт приказ об общей атаке. В центре силы передового полка атаковали позиции пехоты, но разбились о построение наёмников-драбов, ощетинившихся пиками и алебардами. Ни к чему не привели и атаки полка большой руки. На левом фланге русских дела шли удачнее: литовцев удалось отбросить безо всяких проблем, и, казалось, вот-вот удастся охватить центр, но в решающий момент в тыл русскому полку левой руки из ельника ударила засада. Залпы артиллерии, крики неприятельских всадников позади, всё это распространило панику среди русских. Левое крыло смешалось и бросилось бежать, попав в клещи. Стоит отметить слаженные действия разномастных частей польско-литовского войска, контрастирующие на фоне «многоголовья» однородной русской армии.

Бегство и потери

Видя разгром авангарда и левого крыла, центр русских так же дрогнул. Правый фланг, бежал, «не приходя в сознание» — воевода Булгаков так и не сумел привести его в порядок (или не захотел). Челяднин потерял нити управления сражением: люди спасались, не обращая внимания на команды и приказы.

Острожский отправил в погоню резерв, не участвовавший в сражении. Польские всадники преследовали отступающих 12 километров. Именно во время беспорядочного бегства русское войско понесло самые жестокие потери — «в этом бегстве произошло избиение московитов», сообщает нам один из польских хронистов. Многие воеводы были убиты и пленены, а русская армия совершенно разгромлена.

Сложно сказать сколь дорогим оказался разгром под Оршей для русских, вероятно, речь идёт о более чем существенных потерях в несколько тысяч человек (5−6 тысяч?), сотни попали в плен. Тяжело пришлось и польско-литовской рати (потери на флангах должны могли быть чувствительными), учитывая, что сам Острожский отказался сразу же двигаться на Смоленск, требуя себе подкреплений из ставки.

После битвы

Острожский праздновал триумф, однако, вместо празднования стоило бы подумать о взятии Смоленска: конечно, русская армия была рассеяна, ей был нанесён серьезный урон, но потери можно было восполнить, а вот Смоленск пока так и оставался в руках Василия III. Получив подкрепления, Острожский всё-таки двинулся к крепости, но время было упущено. Гетман, будучи отличным тактиком и хорошим лидером, стратегом оказался посредственным.

Польско-литовское войско появилось у стен Смоленска только в конце сентября, когда там уже вовсю шли работы по подготовке крепости к обороне. В городе даже был раскрыт заговор, целью которого была сдача города Оршанскому триумфатору. Без лишних церемоний комендант крепости Василий Шуйский повесил заговорщиков. Окрылённый победой, Острожский попытался взять город приступом, но не тут то было — смоляне сражались против войск литовского князя ничуть не хуже, чем против московского, совершая даже дерзкие вылазки. В войске Острожского начались болезни и он был вынужден отступить от города, бросив часть обоза.

Тем не менее, князь Константин Острожский возвращался в Вильно с триумфом. Победа князя и правда выглядела впечатляющей: русское войско было разгромлено, взято множество пленных, захвачены богатые трофеи (в том числе 12 знамён), а также были отбиты крепости «Днепровского рубежа». Однако Смоленск так и остался в руках русских.

Оршанский миф

Однако всех этих свершений Сигизмунду показалось мало. Его пропагандистская машина раздула Оршанскую победу до невиданных размеров, выставляя самого польского короля и его полководца настоящими защитниками Европы от восточных варваров. По рассказам канцелярии великого князя из 80 тысяч русских на поле боя пало 30 тысяч (позже эта цифра была ещё увеличена до «всего лишь» 40 тысяч), ещё полторы тысячи (а в позднейших реляциях и все пять тысяч) якобы были взяты в плен. Сообщалось о «простёртых на 8 римских миль гор трупов». Сведения и числа постоянно менялись, имея только одну цель: произвести максимальное впечатление на европейских адресатов. Потери польско-литовского войска, разумеется, всячески занижались.

Потери русского войска, хотя и были далеки от тех, что называли в бахвальных речах поляки, справедливо приписывавшие себе решающую роль в победе над «схизматиками», тем не менее, были ощутимыми. Несколько сотен человек попало в плен, в том числе и командный состав: сам Челяднин, Булгаков-Голицын и другие. Кое-кто из воевод пал на поле боя (например, командир передового полка Иван Темка-Ростовский). Несмотря на все попытки московской дипломатии обменять пленных после войны (русские собрали «богатый» полон с литовских земель за 10 лет походов), Сигизмунд категорически отказывался расставаться со своими «призами».

Внешнеполитический эффект Оршанской битвы, хотя и был значительным, благодаря усилиям Сигизмунда и его канцелярии, всячески раздувавших масштаб и последствия сражения, всё-таки не изменил ход войны, как это часто пытаются представить: главная цель борьбы — Смоленск остался в руках русских, что и закрепил мир в Москве в 1522 году.

Продолжение войны

Казалось бы, если армии Острожского действительно удалось разгромить и уничтожить большую часть армии «московитов», то самое время взять инициативу в свои руки и вернуть утраченные земли, а то и прихватить русских земель. Однако, кроме неудачной осады Смоленска, никаких других начинаний с польско-литовской стороны не было. Русские, более того, уже в начале 1515 года совершили дерзкий набег у югу от Смоленска и взяли городок Рославль.

Литовцы проявили инициативу только в 1517 году, что не осталось для них безнаказанным. Осада крошечной, но крепкой Опочки (крепость к западу от Великих Лук) обернулось для литовских войск, предводительствуемых Оршанским триумфатором, позорным бегством.

Результатом долгой десятилетней войны стало вхождение Смоленска и окрестностей в состав великого княжества Московского — Сигизмунду не осталось ничего другого, как признать за Василием III эти земли. Упрямый великий князь всё-таки добился своей цели. Ну, а битва при Орше навсегда осталась поучительным примером вреда местничества на поле брани и несомненным, хотя и бесполезным в стратегической перспективе, тактическим триумфом польско-литовской рати.