Оценки его личности и наследия определяются взглядами. Считающий его исчадием ада, рыжим демоном-психопатом из Ока Ужаса, вряд ли договорится о компромиссе с тем, для кого мудрый и добрый, хоть и вынужденно жёсткий вождь пролетариата открыл светлый путь к яблоням на Марсе и орбитальным городам меж звёзд.
Всё же и у сторонников, и у противников Ленина хватает мифов, которые попросту «не бьются» с исторической реальностью. Вне зависимости от оценок.
1. Ленин с младых ногтей был недоволен системой и мечтал о революции.
Семья Ульяновых разделяла достаточно прогрессивные взгляды. Иначе для интеллигенции второй половины XIX века, даже провинциальной, было почти невозможно. Сочувствовать угнетённому народу, читать и почитать Чернышевского, мечтать о реформах или революции казалось хорошим тоном даже вроде бы лояльным и глубоко «системным» людям — каким был отец будущего вождя пролетариата, инспектор народных училищ Симбирской губернии.
Вот только «переступать грань» юный Владимир Ульянов очень долго не пытался. И даже, похоже, не собирался. В гимназические годы он был образцово-показательным и глубоко «системным» учеником.
Ульянов прекрасно учился и взаимодействовал с преподавателями. «Ни разу ни словом, ни делом не вызвал непохвального о себе мнения», по заключению директора гимназии Фёдора Керенского — отца будущего политического врага Ленина.
Пресловутая «удушающая атмосфера царского образования» Ленину нисколько не мешала — он плавал в ней, как рыба в воде.
С социализацией было сложнее. Владимир ни с кем не дружил, не сближался, не участвовал в коллективных шалостях. Впрочем, мизантропической самоизоляцией в духе модных кинопсихопатов он тоже не занимался, поддерживая со всеми ровные отношения. И охотно отзывался на просьбы одноклассников помочь по учёбе или школьным активностям.
Уникальный для него период: ребёнком он часто и жестоко «троллил» братьев и сестёр, революционером — выливал тонны яда, сарказма и ярости на всех оппонентов и попросту инакомыслящих. Лишь в гимназические годы Владимир Ульянов был сама любезность, корректность и умеренность.
Никакой оппозиционности и вольнодумства, никакой непочтительности. Ничего. Никаких следов. Судя по всему, в планах гимназиста Ульянова были исключительно хорошая гражданская карьера и активная интеллектуальная жизнь.
Всё изменилось и рухнуло весной 1887 года. Старший брат оказался участником террористической группы, готовившей убийство императора Александра III. И речь шла не о радикальной болтовне. Народовольцы купили взрывчатку на деньги, полученные Александром Ульяновым от продажи своей золотой медали. Теракт предотвратили на стадии завершения подготовки. Виселица была естественной и заслуженной.
Для Владимира это стало сильнейшим шоком и потрясением. Его накрыли глубочайший стресс и депрессия. А затем у него стало «срывать резьбу».
С величайшим трудом полученное для «члена семьи врага династии» место студента в Казанском университете в конце того же года было со свистом потеряно: Ульянов стал одним из вождей студенческих беспорядков. Судя по всему, это было экспромтом от кипевшей в душе злости на «вот это вот всё», погубившее брата.
В январе 1889 года он познакомился с идеями Маркса — и понеслось.
2. Ленин был евреем.
Немного-таки был. На четверть, по дедушке, как выяснилось спустя годы после его смерти. Вот только роли это не сыграло ни малейшей.
Прадедом Ленина был яркий и непростой человек по имени Мойше Ицкович Бланк. Возможно, яростностью, категоричностью суждений и склонностью к скандалам Владимир Ильич пошёл именно в него.
Ругался Мойша Бланк в основном с евреями. Единоверцы, коллеги по бизнесу, ставили под большое сомнение его не вполне этичные методы ведения водочной коммерции. В 1820 году он демонстративно «хлопнул дверью» и при посредничестве представителей высшей аристократии империи крестил сыновей. Спустя 15 лет, сразу после смерти очень консервативной жены, он крестился и сам — став яростным врагом всей еврейской общины России.
В 1846 году недавно Мойше, а ныне Дмитрий Бланк направил императору Николаю I письмо с предложениями по жёсткой принудительной ассимиляции евреев. Некоторые из его идей имперские власти и впрямь взяли на вооружение. Семья Бланков делала всё, чтобы максимально дистанцироваться от всего иудейского и стать образцово-показательной имперской фамилией.
Дед будущего Ленина, пошедший по медицинской стезе, при крещении сменил имя с Израиля Моисеевича на Александра Дмитриевича. Женился он на Анне Иоганновне Гроссшопф: наполовину немке, наполовину шведке.
Судя по генеалогии, к «арийскому» происхождению бабушки Ленина по материнской линии не было бы вопросов даже в Третьем рейхе.
Более того, через бабушку вождь мирового пролетариата оказался дальним родственником фельдмаршала Вальтера Моделя.
Александр Дмитриевич не сообщил дочери о своём еврейском происхождении. К моменту рождения Владимира Ульянова в семье считали, что Бланки — обрусевшие французы. Частная переписка родни тоже не имеет ни малейших следов самоотождествления с хотя бы чем-то еврейским.
Так что солоухинские домыслы о том, что «мать-еврейка учила Ленина ненависти ко всему русскому» — не более чем ксенофобские фантазии. Владимир Ильич не сомневался в сложном букете своих кровей, от шведов и немцев до угро-финских народов Поволжья, поддерживал борьбу народов империи с русским шовинизмом — но решительно ничего еврейского в себе не усматривал. И весьма бы такому предположению изумился.
Да и его политическим врагам справа, которые часто были теми ещё антисемитами, подобное в голову не приходило. Уж кого-кого, но Ленина они считали «русским ренегатом».
3. Ленин был очень добрым и прибегал к жестокости лишь вынужденно / Ленин был садистом-психопатом и властолюбцем, для которого коммунизм был лишь поводом.
Мало от чего Ленин метафорически вращается в мавзолее сильнее, чем от этих двух крайностей в оценке его личности.
Как любой реальный человек, а не персонаж лубка, он был гораздо сложнее. «Тёмные» и «светлые» стороны его личности переплетались — когда органично, когда парадоксально.
Стоит признать — психопатических черт в его характере хватало, причём с детства. Благо вся родня психическим здоровьем не отличалась. Уже ребёнком Владимир был склонен к жестоким шуткам и сознательно доводил до слёз братьев и сестёр.
Он сумел преодолеть это в себе в гимназические годы, став образцовым учеником и членом общества — но казнь брата и изгнание из университета возродили и усугубили тёмные стороны его личности. В русском, да и мировом социал-демократическом движении не было более категоричного, жёсткого, язвительного и беспощадного лидера.
Чем выше поднимался Ленин как мыслитель и политик, тем больше он склонялся к концепции «есть два мнения: моё и неправильное». Огромный интеллект, работоспособность, искусство манипуляции и «конфликт-менеджмента» были брошены на создание системы, исполняющей волю Ленина и не задающей вопросов.
Вот только если бы всё дело оказалось в простой воле к власти и психопатии — никакого лидера и вождя из него бы не получилось. Множество эпизодов говорят, что в душе Ленина было немало и самых светлых чувств. К примеру, он искренне обожал играть с детьми, развлекать их и радовать — не зная в этом удержу и меры. Он любил красоту и природу. И тех немногих людей, которые были ему глубоко симпатичны лично и политически.
Да и кипящая в нём ярость радикала и разрушителя во многом основывалась на самых высоких чувствах. До эмиграции Ленин провёл несколько лет в непосредственной работе с пролетариями Петербурга. Он лично сталкивался с самыми мрачными сторонами индустриализации и раннего, ещё не приглаженного капитализма.
Ленин видел, как промзоны засасывают сонмы вчерашних крестьян и перемалывают их в кровавую пыль и ошмётки. Многочасовая, бесконечная работа до изнеможения и потери человеческого облика с остатками морали. Единственный антистресс — пьянство и мордобой в трущобах. Нищета, насилие, чудовищные условия труда и полная безнадёжность.
Для молодого Ленина всё это было не словами и теорией — а живыми судьбами его личных друзей и знакомых. Их семей и друзей, где постоянно умирали дети, погибали, спивались и калечились взрослые. Да, это была ненависть — но она коренилась в жалости и любви. Именно из этого выросло страстное желание сломать позволявшую это систему об колено до хруста, треска и воя тех, кто самодовольно пользовался её плодами.«Ничего личного, только бизнес. Иначе никак, а бабы ещё нарожают».
Самые беспощадные массовые убийцы получаются из тех, кто искренне проникается человеческой болью и обретает страстное желание спасти людей. Любой ценой. А вон тех — показательно наказать.
«Ничего личного, только революция. Иначе никак, а бабы ещё нарожают».
4. Ленин был аскетом, презирал роскошь и комфорт.
Отчасти это соответствует действительности применительно ко времени революции и Гражданской войны. В это время Ленин регулярно шокировал коллег по партии своим диковатым внешним видом: рваная и потёртая одежда явно требовала замены или ремонта, но «Ильич» категорически отказывался что-то менять.
Некогда, товарищи, есть куда более архиважные задачи. Да и не пристало нам думать о моде, когда судьба диктатуры пролетариата в опасности!
И всё же во многом это было сознательной игрой на пролетарскую публику. Все предшествующие годы Ленин ценил и любил комфорт во всех смыслах.
Нет, ему бы не пришло в голову работать только для того, чтобы иметь красивые костюмы и вкусное мясо на столе. В своей бесконечной ударной работе во имя революции Ленин был вполне искренен и последователен. До последней возможности он пытался не зарабатывать ничем, кроме полезного делу партии — даже если под вопросом оказывался банальный хлеб на столе.
Он обожал вкусную еду и никогда её не избегал. Больше всего он ценил хорошо приготовленное мясо и хорошее пиво — как языческие вожди и короли раннего Средневековья. Не меньше его интересовали морепродукты: к примеру, устрицы. И хорошие заведения, где можно со вкусом посидеть и всё это употребить по назначению. Скажем, первый год в Париже он при малейшей возможности не вылезал из модных кафе, и лишь по мере интенсификации работы стал уделять им меньше внимания.Но если возможность была — Владимир Ильич любил жить красиво.
Ничуть не меньше Ленин увлекался своим внешним видом — тоже когда позволяли ситуация и финансы и не требовалось изображать аскета из политических соображений. Владимир Ильич был склонен к двум крайностям. То он выглядел как утончённый франт-аристократ с тростью — даже по парижским меркам, — то появлялся перед единомышленниками в чём-то странном и удивительном. Как, в лучшем случае, хипстер, а то и просто фрик. С хипстерами его, кстати, роднила и пылкая любовь к велосипедам, которая регулярно доводила Ильича до аварий с травмами.
Отдельной страстью Ленина были головные уборы, в которых он тонко разбирался и знал лучшие магазины. И тоже совмещал тонкий вкус с периодическими приступами демонстративного «фричества».
В том, что в его канонический образ вошла полуконспиративная рабочая кепка, есть какая-то грустная ирония. Ещё больше её в том, что построенное им государство славилось чем угодно, кроме комфорта.
Ленин умел быть аскетом, если этого требовали обстоятельства или политические задачи — но это не было его подлинным лицом. В своих личных вкусах вождь мирового пролетариата и русской революции был удивительно буржуазен и склонен к комфорту — даже на фоне многих настоящих буржуа.
5. Ленин был немецким шпионом.
Это самый популярный миф — который до сих пор так и не получил доказательств. Только фейки и домыслы.
Ленин прекрасно понимал, как будет воспринят многими пропуск через Германию его и других революционеров на пресловутом пломбированном поезде. Но ему отчаянно надо было прибыть в Петроград, где реализовывались все его заветные мечты и на кону было дело всей жизни. Он даже подумывал угнать аэроплан и попытаться долететь хоть куда‑то.
Всё более отчаивающейся, но надеющейся хотя бы на почётный мир Германии революция в России была нужна как воздух. Она же — по своим причинам — была нужна и Ленину.
Более того, он наиболее последовательно из всех российских политических лидеров выступал за немедленный выход революционной России из войны. Этого же жаждали и солдаты, и утомлённые войной рабочие с крестьянами — чем во многом и объясняется огромный рост популярности большевиков с весны 1917-го. «Надоело воевать», резьбу уже сорвало, вернуть её не представлялось возможным — даже если очень надо союзникам. Ну а немцам и это было «то, что доктор прописал».
Никаких специальных договорённостей между ними и Лениным, которые могли быть убийственны для интриги, обеим сторонам было попросту не нужно.
Как раз наоборот: лучше всего прячутся те «хвосты», которых нет.
Всё, что требовалось немцам для резкого повышения своих шансов на выдавливание из войны русских, — пропустить поезд и «заказать побольше попкорна».
Большевики, мол, сами справятся.
«Судьба» гипотетических немецких денег тоже не прослеживается — хотя кровно заинтересованные британская и французская разведки прикладывали изрядные усилия для обнаружения или хотя бы изображения наличия такого следа перед общественным мнением.
До революции Ленин в Швейцарии, мягко говоря, не шиковал и считал копейки — ничего подобного французскому шику позволить себе он уже не мог. По прибытии в Петроград большевики развернули мощную «краудфандинговую» кампанию — желающих поддержать их ради мира любой ценой хватало, да и опыт в сборе средств у них накопился огромный. С этого они финансировали и издание «Правды», и другие проекты.
Убедительных следов «немецкого следа» тоже не нашлось, хоть через Парвуса, хоть через рептилоидов. Его организация была бессмысленна и вредна и для Ленина, и для немцев. Совпадение интересов — безусловно, но с совсем разными целями.
Обе стороны не слишком скрывали, что собираются друг друга «кинуть». Ленин спал и видел, как вслед за русским троном рухнет германский, а над Берлином поднимется красное знамя. Немцам Ленин был нужен как «таран», а после победы над Антантой с любым политическим режимом в России они действовали бы «по ситуации».
6. Ленин сознательно хотел разжечь полномасштабную гражданскую войну и террор.
Политические конфликты Владимир Ильич часто разжигал сознательно — и страшно, до тяжёлых психосоматических проблем со здоровьем, переживал неудачи. И всё же ему очень нравились борьба, схватка, победа над противником.
Он нередко лез в драку «просто потому, что я дерусь»: по частным и малозаметным расхождениям во взглядах, к недоумению и раздражению единомышленников. Конфликт, даже хаос был его стихией — что и стало одним из важнейших факторов победы большевиков в 1917 году.
И всё же хватает свидетельств того, что ещё весной 1918 года Ленин собирался не разжигать, а сворачивать накал борьбы и революционного насилия.
Все самые жестокие его действия подчинялись цели установления диктатуры пролетариата и создания нового коммунистического общества. Это выглядит воинственным безумием из более благополучных эпох — но в 1917 и 1918 годах всё ещё продолжалась мировая война.
Она уже унесла миллионы жизней в бессмысленных позиционных мясорубках — и всё ради интересов буржуазных государств. Все марксистские расчёты ещё до выстрела в Сараево показывали, что подобного размаха конфликт неизбежен и вызван объективными противоречиями укрепляющегося империализма. Более того: если не произойдёт прорыва к новым формам общества — подобные, всё более разрушительные войны будут повторяться, пока не погубят цивилизацию.
Социалистическая революция казалась единственным способом спасти мир от гибели в бессмысленных индустриальных мясорубках — и с каждым годом войны сторонников такого взгляда становилось всё больше. Всё революционное насилие на фоне гекатомб на фронтах казалось небольшими недоразумениями и побочными эффектами спасительного лекарства.
В начале весны советской республике защищаться от немецкого наступления было нечем. Никакое немецкое золото (так никем и не найденное, и более того — совершенно не требовавшееся для того, что планировал и делал Ленин) и заговоры нужны не были: хватало штыков кайзеровской армии. А бросившие оружие общество и армия защищаться не хотели.
К началу мая ситуация изменилась. Последнее наступление немцев на западе провалилось. Американские дивизии всё больше наполняли фронт во Франции. Победа Антанты стала очевидной. Германии уже не светило ничего, даже если она бы попыталась взять на последнем рывке Петроград и Москву. Кроме собственной революции — которой Ленин увлечённо ждал как неизбежности.
Судя по всему, он и другие члены Совнаркома в апреле 1918 года склонялись к тому, чтобы умерить радикализм, договориться с Антантой и путём компромиссов с победителями и национальной буржуазией получить для первого в мире социалистического государства адекватное место в послевоенном мире. Сохранение революционного плацдарма и время для его обустройства было для Ленина гораздо более важной задачей, чем любые возможные неудобства.
Большевики стали давить левых радикалов, наводить порядок, открывать предприятия. Ленин даже вроде бы готовил речь о благополучном завершении (!) Гражданской войны в России.
Он никогда не опасался конфликтов, ему искренне нравилась борьба, нравилось «наступить врагу коленом на грудь и сдавить глотку» — но всё же целью всей жизни и деятельности Ленина было построение нового общества. Если это получится проще, быстрее и без лишних — не требуемых логикой ситуации — жертв, то тем лучше.
Вкусы вкусами, но есть и приоритеты. Больше всего Ленин ценил эффективность. Сколь угодно жестокую — но эффективность. Насилие ради насилия его не занимало с детских лет.
И в этот самый момент по всему Транссибу взорвался Чехословацкий легион. К нему немедленно примкнули те, кто мечтали видеть большевиков на фонарях, — и вся восточная часть страны оказалась в руках белых.
Судя по всему, это было простой случайностью, а не следствием сознательной интриги. Однако Ленин и Троцкий, и без того не доверявшие буржуазным странам, сочли это заранее подготовленным ударом в спину. Теперь Антанта в их глазах из неудобного, но важного партнёра превратилась в прямую и явную угрозу. Ну а в столицах стран Антанты сочли, что раз уж оно и так «понеслось», то этих странных и опасных большевиков лучше задавить.
Именно с этого момента большевики «закусили удила» и начали действовать предельно жёстко. Они во главе с Лениным теперь считали, что находятся в состоянии навязанной им тотальной войны со всем миром, и полагали себя не связанными ничем, кроме необходимости победы любой ценой.
Антибольшевистские силы тоже были готовы на всё, чтобы уничтожить «сорвавшихся с цепи кровавых фанатиков».Неограниченное насилие, неограниченный террор, «не мы начали — но мы закончим».
7. Ленин умер от сифилиса.
Такая версия ухудшения его самочувствия возникла почти сразу, когда симптомы стали очевидны. Изначальная причина была проста: подобную симптоматику в те годы часто «по умолчанию» списывали на сифилис.
Только вот никаких следов этой болезни найти так и не удалось даже патологоанатомам. Зато противникам Ленина «позорность» сифилиса очень нравилась.
Чем, мол, ещё могло болеть это инфернальное чудовище?
Парадокс в том, что ухудшение состояния, страшные головные боли, резкий рост утомляемости, бессонницы и обмороки могли быть вызваны обычной, но страшной усталостью в условиях руководства страной и войной. Раньше Ленин при любых авралах старался находить дни для «переключения» — спокойного отдыха в максимально комфортных условиях.
Теперь не было ни времени на это, ни морального права в его собственных глазах. «Спасибо, товарищи, но в этом месяце я уже спал». Организм и особенно мозг «износились» от бесконечного стресса и переутомления.
А тяжёлые проблемы с психосоматикой у него наблюдались очень давно: уже после скандального II съезда партии он страшно перенервничал и едва не умер от целого «букета» выскочивших «болячек», в которых тоже подозревали то ли отравление, то ли что-то ещё более странное.
Препараты на основе мышьяка, которыми светила медицины пытались спасти от гипотетического сифилиса вождя революции, скорее всего, и усугубили серию инсультов — которые и свели Ленина в могилу.
Если бы чехословаки не восстали — вполне возможно, вся история России пошла бы совсем иным путём. Уже в 1918 году началось бы что-то наподобие НЭПа, переговоры о реструктуризации военных долгов и инвестициях.
Гражданская война свелась бы к Ледяному походу добровольцев — и последующему прекращению насилия с амнистией для участников боёв. Радикалы справа и слева покинули бы Россию — которая занялась бы экспериментами по построению социализма бесконечно менее жёстким и кровавым образом.
Фигура Ленина в такой истории куда больше напоминала бы кого-то вроде Джорджа Вашингтона, Оливера Кромвеля или доробеспьеровских предводителей Французской революции.
Увы, получилось иначе.