Загадки смерти Михаила Скобелева: шампанское священной дружины

Впереди на лихом коне

В романе Бориса Акунина «Турецкий гамбит» одним из главных действующих лиц является генерал Соболев. У литературного героя есть реальный прототип — генерал Михаил Дмитриевич Скобелев. Он прославился в двух кампаниях. В 1877–1878 годах воевал с турками в Болгарии, где отличился при взятии Плевны и деблокаде Шипкинского перевала. Второй раз Скобелев проявил себя в Средней Азии в 1880–1881 годах, присоединив Туркмению к России. На родине генерал стал национальным героем, его встречали как триумфатора, личной храбростью (всегда впереди на белом коне) добившегося многих побед.

Место преступления. Гостиница «Англия»

Ночью 25 июня 1882 года в московскую гостиницу «Дюссо» прибежала заплаканная проститутка Шарлотта Альтенроз и сказала, что у нее в номере в гостинице «Англия», что на углу Столешникова и Петровки, внезапно скончался военный. Им оказался генерал Михаил Скобелев (в Москве он был проездом, следуя в отпуск в свое имение под Рязанью). Вскрытие производил патологоанатом Московского университета профессор Иван Нейдинг. В заключении говорилось: «Скончался от паралича сердца и легких, воспалением которых он страдал еще так недавно». Любопытная деталь заключается в том, что Скобелев раньше на сердце не жаловался.

Впрочем, его врач Оскар Гейфельдер находил у генерала признаки сердечной недостаточности. «Сравнительно с ростом и летами, — говорил он, — пульс у Скобелева был слабоват и мелкий, и соответственно тому деятельность сердца слаба, и звуки сердца хотя и чистые, но глухие. Этот результат аускультации (прослушивания. — Прим. ред.) и пальпации, состояние всех вен и артерий, насколько они доступны наружному осмотру, дали мне основание заключить о слабо развитой сосудистой системе вообще и о слабо развитой мускулатуре сердца». Но в то же время Гейфельдер отмечал необыкновенную выносливость и энергию Скобелева, который мог сутками находиться в седле и не спать, совершая длительные переходы. Это дает основания усомниться в том, что причиной смерти генерала стало слабое сердце. Не поверили в это и современники.

Тем более после того, как стали известны подробности допроса Шарлотты Альтенроз. Та рассказала: «Из соседней комнаты подали бокал шампанского: „Боевые офицеры пьют здоровье его превосходительства!“ Генерал сидел у стола. Брезгливо отодвинул бокал. Часа через два ему захотелось пить, он опрокинул бокал и через несколько минут вытянулся и замер». Тело Скобелева, по свидетельству друзей, которые первыми явились в гостиницу «Дюссо», куда перенесли их умершего товарища, одеревенело, а кожа пошла синими пятнами, что является признаком отравления цианистым калием. Газеты открыто писали, что ночью в «Англии» было совершено политическое убийство.

Подозреваемый номер 1. Железный канцлер

Большинство склонялось к тому, что не обошлось без участия германских шпионов. Мол, по их заданию Шарлотта Альтенроз — сама немка — и подсыпала яд в принесенный бокал шампанского. Ко всему прочему той же ночью у Скобелева из имения выкрали план войны с Германией (что было в плане, неизвестно: генерал не посвящал в свои секреты даже ближайших друзей). Скобелев действительно был фигурой, очень раздражавшей рейхсканцлера Бисмарка. В ту пору, по воспоминаниям князя Владимира Мещерского, «со дня на день Германия могла наброситься на Францию, раздавить ее. Но вдруг, благодаря смелому шагу Скобелева, сказалась впервые общность интересов Франции и России, неожиданно для всех и к ужасу Бисмарка. Ни Россия, ни Франция не были уже изолированы. Скобелев пал жертвою своих убеждений, и русские люди в этом не сомневаются».

Под «смелым шагом» Скобелева Мещерский имеет в виду две публичные речи, произнесенные генералом в Петербурге и Париже. 12 января 1882 года в ресторане Бореля на банкете, устроенном в честь первой годовщины со дня штурма Геок-Тепе (крепости в Туркмении), Скобелев произнес горячий тост, носивший открытый панславистский характер и направленный против Австро-Венгрии и Германии: «Господа, — заявил генерал, — в то самое время, когда мы здесь радостно собрались, там, на берегах Адриатического моря, наших единоплеменников, отстаивающих свою веру и народность, именуют разбойниками и поступают с ними как с таковыми! Там, в родной нам славянской земле, немецко-мадьярские винтовки направлены в единоверные нам груди…» Речь вызвала широкую огласку, и правительство Австро-Венгрии высказало неудовольствие, расценивая слова Скобелева как вмешательство в свои внутренние дела. В то время между Веной, Петербургом и Берлином действовал военный союз (Союз трех императоров), и российский министр иностранных дел был вынужден принести австрийскому правительству «изъявления своего сожаления по поводу этой застольной речи Скобелева». В «Правительственном вестнике» было опубликовано соответствующее разъяснение, а генералу было предложено незамедлительно взять заграничный отпуск.

Скобелев уехал в Париж. В столице Франции 5 февраля 1882 года его посетили жившие там сербские студенты и преподнесли благодарственный адрес. В ответной речи генерал дал волю чувствам: «Я вам скажу, я открою вам, почему Россия не всегда на высоте своих патриотических обязанностей вообще и своей славянской миссии в частности. Это происходит потому, что как во внутренних, так и во внешних своих делах она в зависимости от иностранного влияния. У себя мы не у себя. Да! Чужестранец проник всюду! Во всем его рука! Он одурачивает нас своей политикой, мы жертва его интриг, рабы его могущества. Мы настолько подчинены и парализованы его бесконечным, гибельным влиянием, что если когда-нибудь, рано или поздно, мы освободимся от него — на что я надеюсь, — мы сможем это сделать не иначе как с оружием в руках! Если вы хотите, чтобы я назвал вам этого чужака, этого самозванца, этого интригана, этого врага, столь опасного для России и для славян… я назову вам его. Это автор „натиска на Восток“ — он всем вам знаком — это Германия. Повторяю вам и прошу не забыть этого: враг — это Германия. Борьба между славянством и тевтонами неизбежна. Она даже очень близка».

На следующий день, комментируя свое выступление газете «Ле Вольтер», Скобелев подчеркнул: «Да, я сказал, что враг — это Германия, я это повторяю. Да, я думаю, что спасение в союзе славян — заметьте, я говорю: славян — с Францией… Для нас — это средство восстановить нашу независимость. Для вас же — это средство занять то положение, которое вами утрачено (после поражения в войне с Германией в 1871 году. — Прим. ред.)». Тогда же генерал тайно встречался с французским премьером Леоном Гамбеттой и обсуждал вопросы внешней политики. Речь Скобелева наделала много шума. И не только в Париже и Петербурге. Английский журналист Чарлз Марвин, бывший проездом в Берлине, записал в дневнике: «По всему пути в разговорах только и слышалось, что имя Скобелева. В Берлине имя его повторялось в речах и беседах всех классов общества». Российскому МИДу снова пришлось оправдываться и открещиваться от беспокойного генерала, мол, он лицо частное. Кстати, домой Скобелев возвращался через Голландию и Швецию — столь сильно было настроено против него общественное мнение в Германии.

…о немцах-патриотах

«Меня больше всего бесит наша уступчивость этим колбасникам, — говорил Скобелев о немцах. — Даже у нас в России мы позволяем им безнаказанно делать все что угодно. Даем им во всем привилегии, а отчего же и не брать, когда наши добровольно все им уступают, считая их более способными… А они своею аккуратностью и терпением, которых у нас мало, много выигрывают и постепенно все подбирают в свои руки. А все-таки нельзя не отдать им справедливости, нельзя не уважать их как умных и ловких патриотов. Они не останавливаются ни перед какими препятствиями, ни перед какими мерами, если только видят пользу своего фатерланда. Наша нация этим истинным и глубоким патриотизмом не может похвалиться! Нет у нас таких патриотов, как, например, Бисмарк, который высоко держит знамя своего отечества и в то же время ведет на буксире государственных людей чуть не всей Европы. Самостоятельности у нас мало в политике!»

Скобелев еще не раз высказывался антинемецком ключе и вообще считал войну с Германией лучшим средством для консолидации русской нации. Вот за эти попытки расколоть Союз трех императоров его, возможно, и «убрали». Но немецкий след в этой истории заводит в тупик. Первая загадка: какой смысл Шарлотте Альтенроз травить человека у себя в номере, а потом самой же поднимать переполох? Вторая загадка: протокол допроса Шарлотты пропал, а самой ей дали возможность выехать за границу. Почему? Складывается впечатление, что кто-то прокладывал ложный след, а яд уже был в бокале шампанского, когда его принесли Скобелеву из соседнего номера. Проститутка здесь совершенно ни при чем. Но если это так, то в убийстве доблестного генерала стоит подозревать не кого-нибудь, а самого императора Александра III.

Подозреваемый номер 2. Хозяин земли русской

Отношения между героем-генералом и царем были очень натянуты. «Я ему устрою так, — говорил Скобелев отставному министру внутренних дел Лорис-Меликову, — что если он приедет [в Минск] смотреть 4-й корпус (которым командовал генерал. — Прим. ред.), то на его „Здорово ребята!“ будет ответом гробовое молчание». Генерал считал, что Александр идет на поводу у немцев в ущерб национальным интересам, а самодержец опасался, что Скобелев предпримет попытку государственного переворота. И эти опасения не были беспочвенными.

Встретив Скобелева в Париже, французский писатель Эжен де Вогюэ отметил в записках, что тот вполне способен выступить в роли Бонапарта. Он назвал генерала «опасным сумасшедшим», который может наделать много бед, если обстоятельства будут ему благоприятствовать. При этом Вогюэ констатировал, что «популярность Скобелева в России, безусловно, несоизмеримо выше популярности царя». В свою очередь, князь Петр Кропоткин вспоминал: «Из посмертных бумаг Лорис-Меликова, часть которых обнародована в Лондоне другом покойного, видно, что, когда Александр III вступил на престол и не решился созвать земских выборов, Скобелев предлагал даже Лорис-Меликову и графу Игнатьеву… арестовать Александра III и заставить его подписать манифест о конституции». «Скобелев стал великой силой, — убеждал царя обер-прокурор Синода Константин Победоносцев, — и приобрел на массу громадное нравственное влияние, то есть люди ему верят и за ним следуют!»

Шаги, предпринимаемые Скобелевым в последний год жизни, заставляют предположить, что он готовился к какой-то политической акции: он искал контакты в Париже с народовольцами-эмигрантами, пишет заметки о переустройстве России, переводит все ценные бумаги в наличность — без малого миллион рублей. «Он несомненно создал себе такое credo, — писал литератор Василий Немирович-Данченко, — правительство (в смысле старого режима) отжило свой век, оно бессильно извне, оно бессильно также и внутри. Что может его низвергнуть? Конституционалисты? Они слишком слабы. Революционеры? Они тоже не имеют корней в широких массах. В России есть только одна организованная сила — это армия, и в ее руках судьбы России». А уж армия за Скобелевым пошла бы вне всяких сомнений. Но, пожелав стать русским Бонапартом, Скобелев очень рисковал. И просчитался: отдалившись от своих войск он стал легкой добычей сил, которые заставили навсегда замолчать фрондирующего вояку, невоздержанного на язык.

…о великом времени и малых людях

По словам Василия Немировича-Данченко, в последний год жизни Скобелев часто заводил разговоры о смерти. «Мне жаль — так много задумано, столько сделано для этого „многого“, а судьба все вырвет у меня из рук… Чувствуешь, что должен и можешь. Видишь — вот оно тут, а что-то подсказывает: на самом пороге тебя подкосит курносая… Вы хорошо знаете, к чему я иду. Жаль не себя. Жаль оставлять Россию в руках бездарных и жалких лакеев. Время надвигается великое, а люди малые. Если бы вы их знали, так как я знаю. У вас тоже бы под головою вертелась подушка. Дарования и характеры гаснут, а подходят такие времена, каких еще не было. России понадобятся гиганты воли и гения, а не марионетки, которыми управляет зарубежная рука… Каждый день моей жизни — отсрочка, данная мне судьбой. Я знаю, что мне не позволят жить… Меня кто-то назвал роковым человеком, а роковые люди и кончают всегда роковым образом».

Исполнители убийства. Тайная дружина

Председатель Первой Государственной думы Сергей Муромцев рассказывал в воспоминаниях, что в связи с антиправительственной деятельностью Скобелева был учрежден особый тайный суд под председательством великого князя Владимира Александровича, который большинством — 33 голоса из 40 — приговорил генерала к смерти. Есть данные, что Скобелеву кто-то угрожал: об этом он писал славянофилу Ивану Аксакову и рассказывал своему адъютанту Петру Дукмасову.

Выполнить приговор должны были члены особого тайного общества «Священная дружина». Оно создавалось для охраны царя, его близких и совмещала в себе черты Третьего отделения, масонских лож и подпольных организаций. Состав центрального комитета общества до сих пор полностью неизвестен. Вероятно, в него входили и сам император, и великий князь Владимир Александрович, бывший командующим гвардией Петербургского военного округа. Руководство «Священной дружины» состояло из высшего дворянства, преимущественно из придворной аристократии.

Для работы в Петербурге и Москве были образованы попечительства, в которые привлекались представители финансовой и промышленной буржуазии. Дальше шли «пятерки», куда могли входить и люди более простого происхождения. Вступавшие в «Священную дружину» приносили присягу, в которой ради спасения царя обязывались в случае необходимости даже отречься от семьи. Была организована и шпионская служба в виде бригад сыщиков и заграничной агентуры. «Дружинники» громили подпольные оппозиционные типографии, выслеживали и сдавали полиции деятелей революционного движения. Среди ее членов были и «смертники», например поклявшиеся «разыскать революционеров князя Кропоткина, Гартмана и убить их».

Вероятно, агенты «Священной дружины» и поднесли Скобелеву бокал с отравленным шампанским. Так думали и некоторые современники. «Да, я утверждаю, — писал, например, Немирович-Данченко, — что это было подготовленное агентами „Священной дружины“ убийство народного героя и вождя. Убийство при помощи яда… С иезуитской ловкостью эти безнаказанные охранители монархии изловили еще молодого, нуждавшегося в удовлетворении естественных потребностей человека и покончили с ним, рассчитывая, и весьма верно, что правительственное лицемерие не допустит следствия, позорящего память героя». Следствия, действительно, как такового не было, пропал даже злосчастный бокал, что усугубляет подозрения о причастности к делу верховной власти. Поэтому не удивляет и равнодушие, с которым Александр III отнесся к известию о смерти генерала.

Между тем день и ночь простой народ толпился у отеля «Дюссо», куда было перевезено тело покойного. Когда гроб поставили в церковь Трех Святителей на Арбате, мимо него в течение двух дней прошло более 60 000 человек. В день выноса гроба весь путь от церкви до вокзала, по которому следовала похоронная процессия, покрывали лавровые и дубовые листья. Улицы были переполнены народом. «Это шествие триумфатора, а не похороны генерала», — заметил корреспондент газеты «Новое время». Российский император на прощании с национальным героем почему-то не присутствовал.