Юноша на красном коне
Хотя Сергей родился в 1891 г. в Самарканде, первые его впечатления связаны с Оренбургом, куда вскоре перебралась семья. Там Калмыков закончил гимназию и, убедившись, что провинциальная жизнь оставляет мало шансов для самореализации, махнул сперва в Москву, где поучился некоторое время в студии Юона, а потом в Петербург.
В Петербурге 1910-х гг. сформировалась уникальная творческая среда, в которой одновременно творили такие мастера кисти, как Добужинский, Петров-Водкин, Бакст. Начинающий художник знакомится с ними в художественной школе Званцевой и увлекается идеями авангардизма. Очень скоро он находит свой стиль, свои идеи и входит в круг авангардистов как равный. Более того: творчество Сергея начинает влиять на его учителей. Считается, что знаменитое "Купание красного коня" (1912) вдвойне обязано Калмыкову: Петров-Водкин не только изобразил его в образе юноши на красном скакуне, но и вдохновился картиной Сергея "Красные кони", написанной годом ранее.
К 1917 г. Калмыков становится одним из наиболее перспективных представителей русского авангарда. Таковым он считался и после революции - в тот недолгий период, когда советская власть считала допустимым отступления от реализма в живописи и даже покровительствовала тому же Малевичу. Но благоприятный период продлился недолго.
Возвращение в Среднюю Азию
Еще в юности друзья считали Сергея человеком, живущим на своей волне. Парадоксальным образом эта отрешенность от мира сего позволяла Калмыкову ощущать то, что было скрыто от других, подмечать малейшие изменения общественной атмосферы, предчувствовать и предвидеть. В 1926 г., накануне первой волны гонений на "бывших", он навсегда уезжает из Ленинграда, избавив себя от множества проблем. Калмыков возвращается в город детства - Оренбург, где до поры до времени цензура не обращает недоброго внимания на странный, далекий от революционных идей мир его картин.
В Оренбурге Калмыков плодотворно проработал 9 лет: писал картины, делал эскизы театральных костюмов и декораций. Но мало-помалу гайки начинают закручивать и здесь: то и дело раздаются замечания о том, что картины Калмыкова непонятны советским людям, да и реализма в них не наблюдается. Художник не стал дожидаться, пока им заинтересуются не только критики, но и соответствующие органы, и снова переехал.
На сей раз Калмыков вернулся туда, где родился - в Среднюю Азию. С 1935 г. и вплоть до своей смерти в 1967 г. он безвыездно жил в Алма-Ате, где много лет проработал декоратором в театре оперы и балета. Там он создал огромное количество произведений - около полутора тысяч. Их стиль современные искусствоведы определяют как сочетание экспрессионизма и сюрреализма, хотя многие исследователи считают, что позднего Калмыкова нельзя причислить к какому-либо художественному течению - его творчество уникально.
Городской сумасшедший
Глядя на картины Калмыкова с их фантастически яркими красками и загадочными сюжетами, трудно представить, что они созданы в эпоху соцреализма. Но в Алма-Ате отношение к сюрреализму или авангардизму было проще, чем в Москве, еще и потому, что местная творческая элита смутно представляла, что это такое. Однако главным средством спасения для последнего русского авангардиста стала добровольно надетая им маска безумца.
Хорошо зная о совершенно особом отношении к юродивым, свойственном Средней Азии, бывший представитель петербургской богемы предстал перед горожанами в характерном образе. Он носил плащ, к которому были прикреплены консервные банки, желтый сюртук, разноцветные штаны, алую бескозырку, причем сам придумывал и шил свои яркие наряды. Каждый день он выходил на улицу и рисовал, но никогда не продавал свои работы, предпочитая их дарить. В его однокомнатной квартирке вместо мебели лежали кипы газет, а ел художник лишь хлеб, молоко и овощи.
Экзотический внешний вид и эксцентричное поведение не мешали Калмыкову отлично выполнять свою работу декоратора: он даже был награжден медалью за доблестный труд. Но все считали его чем-то вроде городского сумасшедшего, а с сумасшедшего какой спрос? И потому все репрессии 1930-40-х, равно как и гонения на абстракционистов хрущевской эпохи, обошли Калмыкова стороной. Он сумел сохранить абсолютную свободу духа и творчества, участвовал в выставках, жил напряженной духовной жизнью.
Однако избранная Калмыковым линия поведения имела и обратную сторону. Всю жизнь художник прожил в чудовищной нищете, а его пенсия составляла лишь 53 руб. Он был лишен радости общения с творческими единомышленниками, не имел семьи. И все же "алма-атинский безумец" был по-своему счастлив, а его творчество, пережив период забвения, вернулось к людям и признано одной из вершин русского авангарда.