Фонвизин, Глинка, Радищев и другие русские вольнодумцы екатерининской и николаевской эпохи

Народу так часто не кажется, деятели культуры стараются это опровергнуть, а государство либо рушит все мосты, либо использует своё влияние на полную: вспомнить хотя бы Екатерину II и оды ей или расцвет официальной народности при Николае I, победившей в культурной войне с национализмом. Тем не менее, даже работавшие на государство философы и писатели часто позволяли себе сказать лишнего. Мы же рассмотрим взаимоотношения государства и деятелей культуры в екатерининское и николаевское времена.

Правление просвещённой императрицы: тоска Петербурга

Во время правления Екатерины II, обычно говорится в учебниках и на уроках истории, культура в России переживала небывалый подъём. Это было действительно так с поправкой на одно «но»: после 1789 года, года Французской революции, всё прекратилось. Да и до неё просвещение касалось лишь небольшой части дворян. Правление просвещённой императрицы — расцвет масонских кружков и собраний вольнодумцев, говоривших об освобождении крестьян и прочих реформах. Одним из завсегдатаев которых был Денис Фонвизин.

Фонвизин мягко говоря не очевидная фигура, если речь заходит о вольнодумцах в России. Вольнодумец — это, как думается, страдалец вроде Радищева или Герцена. Но если присмотреться к судьбе Дениса Ивановича, человека яркого и оставившего след в русской культуре, то можно понять, как жили очень многие деятели искусств в Российской Империи большую часть её истории. Он не был бунтовщиком, он много думал и творил, а ещё составил конституцию вместе со своим начальником-государственником.

Денис Иванович Фонвизин родился в дворянской семье в 1745 году, получил блестящее домашнее образование. В 1760 году вместе с братом прибывает в Петербург в числе лучших гимназистов и начинает переводить книги, посещать театры и салоны, а главное — впитывать французских просветителей, любимым из которых был Руссо.

Со временем Фонвизин становится известным самостоятельным автором-сатириком, в частности, публикуется в «Трутне» Новикова (журнал будет закрыт цензурой) и посещает кружки вольнодумцев, параллельно Денис Иванович принимает награду из рук Екатерины II и работает секретарём у графа Панина, русского дипломата. С Паниным Фонвизин составит проект конституции по которой царская власть должна быть ограничена, а крестьяне постепенно освобождены.

Вот так естественно и буднично соседствовали мечты о свободе и реформах — спасибо Руссо, Вольтеру и Гельвецию — и работа на государство, видевшее в этих мечтах опасность. И что самое ужасное: в тот момент иначе было нельзя, если ты хотел творить и жить достойно, чего и хочется каждому человеку.

Зарвавшийся просветитель

Правление Екатерины II, пожалуй, самый яркий пример того, как «единственный европеец в России» — правительство вообще и государыня в частности, обходилось с теми, кто пытался прививать европейские достижения в России. Характерный пример — история спора журналиста и издателя Николая Новикова с Екатериной II.

Спор проходил на страницах журналов, издаваемых сторонами: в своих изданиях Новиков критиковал Екатерину, государыня же отвечала ему в своих книжках.

Николай Иванович критиковал государство по многим причинам: крепостное право, мнимое просвещение, подмена понятий. Последнее — самое интересное. Екатерина II в своей «Всякой всячине» ратовала не за едкую сатиру, которую её оппонент считал лекарством, а за шутки и высмеивание пороков, а не конкретных личностей. Новиков же считал, что личности часто олицетворяют пороки и грех не критиковать человека, если он плохой. В «Трутне» Николай Иванович не боялся нападать даже на саму императрицу.

Градус полемики дошёл до такой степени, что Екатерина II опубликовала во «Всякой всячине» следующий текст: «1) Никогда не называть слабости пороком. 2) Хранить во всех случаях человеколюбие. 3) Не думать, чтоб людей совершенных найти можно было, и для того 4) Просить бога, чтоб нам дал дух кротости и снисхождения…

…P.S. Я хочу завтра предложить пятое, правило, именно, чтобы впредь о том никому не рассуждать, чего кто не смыслит; и шестое, чтоб никому не думать, что он один весь свет может исправить».

И здесь интересен первый пункт. Новиков называл пороками истязательство над крестьянами, (высасывание их труда подобно трутню, отношение к ним как к нелюдям) и казнокрадство. По мнению Екатерины это всё слабости. Тем временем, расходы на 11 фаворитов Екатерины II равны 92 820 000 рублей. Это в несколько раз больше годовых расходов госбюджета той эпохи. Что не сделаешь ради слабостей. Жаль, что Новиков не знал о них, может быть тогда бы он не тратил 50 000 рублей на помощь голодающим мужикам в 1787 году. Но где мужик и где Орлов?..

Итак, один из крупнейших деятелей русского просвещения, филантроп, издатель, друг многих влиятельных людей в 1792 году без суда был заключён в Шлиссельбургскую крепость на 15 лет. Его обвиняли главным образом в масонстве, хотя это ни до, ни после запрещено не было. Более того, он не руководил ложей, а другие масоны заключены не были. Даже князь Прозоровский был поражён исходом дела Новикова: «Я не понимаю конца сего дела, — писал он Шешковскому, — как ближайшие сообщники, если он преступник, то и они преступники».

Император Павел I в первый же день своего царствования освободил Новикова. Николай Иванович был заключён в крепость ещё в полном развитии его сил и энергии, а вышел оттуда «дряхл, стар, согбен». Он вынужден был отказаться от всякой общественной деятельности и до самой своей смерти 31 июля (12 августа 1818) прожил почти безвыездно в своём Авдотьине, заботясь лишь о нуждах своих крестьян.

Начальник таможни, ставший «бунтовщиком»

История Александра Радищева известна многим, да и мы о ней неоднократно писали. Однако обычно из виду упускается важный факт. Сам Радищев, хоть был и без связей, как сказали бы сейчас, но был он де-факто начальником Петербургской таможни. Императрица даже наградила его Орденом Святого Владимира. В общем, от Александра Радищева никто ничего не ожидал.

Но образование, полученное после пажеского корпуса в Европе, в Лейпциге, дало о себе знать. Смириться с чудищем, которое обло, озорно, огромно и стозевно, он не смог. В 1790 году Радищев анонимно публикует «Путешествие из Петербурга в Москву». Ему повезло при публикации, цензор подумал, что это путеводитель и не стал читать дальше оглавления. А затем ему повезло во второй раз — императрица заменила казнь на Сибирь, а потом воцарился Павел I и вызволил чиновника и писателя, который оказался хуже Пугачёва для Екатерины II.

К слову, сама книга получила в основном негативные отзывы современников и потомков. Если, конечно, говорить о тех отзывах, что были опубликованы. Одним из них был отзыв Александра Пушкина. Он, впрочем, надеялся, что ему разрешат напечатать необычайно популярную книгу в «Современнике» и даже приобрёл книгу для домашней библиотеки. До 1905 года «Путешествие» расходилось лишь в списках.

Народность требует свой «народный миф»

Золотой век русской литературы, да и культуры вообще пришёлся на царствование Николая I. Избавляясь от неугодных авторов — Чаадаева, Лермонтова, Тургенева, Герцена, контролируя и поощряя других на «правильные» поступки — Глинку и Пушкина.

Поддержка наиболее одарённых авторов, которые жаждут признания и хотят жить ради и благодаря творчеству — вполне логична, так как такие люди, во-первых, готовы сотрудничать, во-вторых, гении способны создать национальный миф, который на российской почве трансформировался в что-то вроде «народного мифа». Этого и желали царь и его окружение: выделить одни места истории, умолчав о других.

Принципиальное отличие от схожих процессов в Европе заключается в том, чьи интересы сознательно или бессознательно ставились во главе. В Европе в годы правления Николая набирал силу национализм (вспомните «весну народов»). Слово, увы, с тех пор в массовом сознании приобрело резко-отрицательный оттенок. Меж тем сами поэты, писатели, учёные и политики националисты XIX века подразумевали следующую идею: есть нация, эта общность людей сложилась исторически (сами националисты сознательно или бессознательно могли конструировать нацию творчеством), она едина, и она является сувереном в стране, её интересы превыше всего.

Боясь того, что народная масса перестанет ощущать себя массой людей и станет нацией, а стало быть и отберёт власть у монарха и помещиков, Сергей Уваров, ставший министром народного просвещения, создал государственную идеологию — теорию официальной народности (Православие, Самодержавие, Народность), знакомую, пожалуй, всем. Идеология, к слову, до сих пор прямо влияет на политическую жизнь России то и дело раскалывая современных националистов.

Итак, для народности тоже нужен свой миф. Хоть цели у идеологий разные, но метод один — конструирование восприятия истории широкими массами. Главное оружие в такой борьбе, конечно, культура в самом широком смысле: книги, музыка, живопись, образование, религия,

Появившиеся в те годы на культурной арене Пушкин и Глинка совершают переворот: Пушкин свергает французов и создаёт русский литературный язык, Глинка же сбрасывает итальянцев с пьедестала музыкального и тоже создаёт русский язык, но музыкальный.

Искусство на благо государю

До Глинки в придворном театре 20 лет пели «Ивана Сусанина», оперу Катерино Кавос. И вообще, в дни Глинки в моде Беллини и Жуковскому, покровительствовавшему и Пушкину, и Глинке, пришлось уговаривать царя поставить новую оперу на старый сюжет. Николай I согласился на оперу о себе: Глинка меняет название с «Иван Сусанин» на «Смерть за царя». Сам царь ещё поправит название: вместо «смерть» — «жизнь».

Публика была приятно удивлена. Это была не опера про русских или не переведённая на русский опера. Это была именно русская опера. Французский критик Анри Мериме называл «Жизнь за царя» «национальной эпопеей». Глинка получает государственная жалование, квартиру и дрова. Ему, впрочем, такое положение дел надоест через два года. А вот опера звучит до сих пор.

С Пушкиным похожая ситуация. Некоторые воспринимают его чуть ли не декабристом и на то есть основания. Александр Сергеевич сам признался Николаю, что пошёл бы на площадь. Но со множеством написанных стихотворений начиная, примерно, с «Друзьям», спорить тяжело.

Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.

Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.

А.С. Пушкин, отрывок из стихотворения «Друзьям»

И что же до итогов такой политики по работе с культурой? Культура, нельзя отрицать, была на подъёме, но для страны николаевское время кончилось не очень хорошо. Поражение в Крымской войне ознаменовало крах николаевской России.

В воспоминаниях Анны Тютчевой, дочери знаменитого поэта и фрейлины при дворе, есть фрагмент о конце жизни Николая I: «В короткий срок полутора лет несчастный император увидел, как под ним рушились подмостки того иллюзорного величия, на которые он воображал, что поднял Россию. И тем не менее именно среди кризиса последней катастрофы блестяще выявилось истинное величие этого человека. Он ошибался, но ошибался честно, и, когда был вынужден признать свою ошибку и пагубные последствия её для России, которую он любил выше всего, его сердце разбилось и он умер».

All That Is Solid Melts into Air*

Культура, при должном подходе и в нужных условиях, является отличной помощницей государства и прекрасно справляется с упрочнением сложившейся идеологии. Для культуры такое положение дел вредно, конечно: да, есть гении, которых поддерживают, но не меньше талантов, страдающих от государства.

Оно же, благодаря огромным ресурсам, очень просто может отбросить в сторону альтернативные произведения и альтернативное восприятие истории и культуры. Массам объективность не нужна — она есть в библиотеках, архивах и научных работах, а вот национальный миф, который может помочь им жить — очень кстати. Миф, сложившийся при Николае I, отлично помогал насаждавшим реакцию и косность обелять воровство (известен случай на Крымской войне, когда зимнюю форму доставили в Севастополь только летом, да и она сгнить успела) и рабство. Подобное происходило и в екатерининское время.

У русского просвещения времён Екатерины II и николаевской России есть важная общая черта, которая, на самом деле, может быть распространена на все старые общества. За лоском и красотой, создаваемой многими деятелями культуры для власти — всех упомянуть в статье невозможно —, за бесконечными одами Екатерине II и красотой музыки Глинки скрываются «барство дикое» и повальное казнокрадство. Если бы это была ложь и клевета, не было бы смысла запрещать произведения и ссылать людей.

Спустя столько лет мы прекрасно видим, как постепенно, с ходом времени *«всё сословное и застойное исчезает, всё священное оскверняется, и люди приходят, наконец, к необходимости взглянуть трезвыми глазами на своё жизненное положение и свои взаимные отношения». Таким же образом мы должны взглянуть на историю вообще, чтобы понять, почему писатели, которых учат в школе сейчас, тогда ссылали и запирали в казематах. И почему это может повториться через 50−100 лет. В противном случае, если мы не осмыслим исторический опыт, мы будем топтаться на месте без движения. А жизнь без движения не жизнь вовсе.