Вот, например, о людях, у которых на всякий описанный в соцсети случай найдётся серьёзное, нравоучительное рассуждения для комментария:
«В том-то и дело, что настоящий круглый дурак распознается, прежде всего, по своей величайшей и непоколебимейшей серьезности. Самый умный человек может быть ветреным и поступать необдуманно, — дурак постоянно все обсуждает; обсудив, поступает соответственно и, поступив, знает, почему он сделал именно так, а не иначе.»
Или об актуальных криминальных новостях:
«Однолюб любит философствовать, делать выводы и чуть что — сейчас обвиняет, и ну палить в жену и детей. Потом всегда пытается покончить и с собой тоже, но это ему почему-то не удается, хотя с женой и детьми он промаха не дает. Впоследствии он объясняет это тем, что привык всегда заботиться в первую голову о любимых существах, а потом уж о себе.»
Точь-в-точь как упрёки хипстерам-стартаперам, которые сейчас в большой моде. И стартапёры, и упрёки, конечно:
«Поэт очень был интересен. Он пока что стихов не сочинил, а придумал только псевдоним, но это не мешало ему быть очень поэтическим и загадочным, может быть, даже в большей степени, чем иному настоящему поэту с настоящими готовыми стихами.»
Каково идти в литературу после знаменитой сестры
Настоящее имя писательницы — Надежда Лохвицкая. Массовому читателю в наше время это мало что скажет, а в конце девятнадцатого — начале двадцатого веков, заслышав фамилию, обыватель обязательно спрашивал у Надежды: не поэтессы ли Мирры Лохвицкой она сестра? И действительно, Надежда и Мария (настоящее имя Мирры) были родными сёстрами.
Мирра Лохвицкая была при жизни популярной поэтессой. Её любили и критики, и читатели.
Про Лохвицкую иногда говорят, что без неё не существовало бы Серебряного века поэзии. Она породила Серебряный век и вскормила его. Обычно про даровитых людей пишут, что талант их был заметен с раннего возраста. Но Мария была в целом девочка как девочка и за стихи взялась только в пятнадцать. Уже в двадцать с небольшим она стала поэтической звездой. Сборники её стихов раскупались, как в конце двадцатого века — альбомы с песенными хитами.
Надежда, тем временем, тоже писала стихи. С Марией у них был уговор — когда старшая сестра покинет литературу, младшая тоже попытает счастья. Чтобы не было путаницы и соперничества между двумя сёстрами. Но в какой-то момент стало ясно, что ждать очень уж долго. Мирра-Мария не только не теряла популярности после первой волны интереса — её слава ширилась.
Надежда тем временем вышла замуж за русского поляка, пожила в его имении под Могилёвом, родила двух дочерей и сына, развелась и уехала жить в Санкт-Петербург. Семья в её жизни уже случилась, оставалась карьера. Но как быть с двумя Лохвицкими? Писательница долго думала над псевдонимом. Во-первых, он не должен был выдавать в ней сразу женщину: от издателей она знала, что это серьёзно снижает интерес публики из-за предрассудков. Во-вторых, мужской ей тоже не хотелось. Ей мешали предрассудки вокруг женского пола, а не сам пол. Она решила выбрать что-то нейтральное, вспомнила домашнее прозвище знакомого дурачка — «Стэффи» — и сократила его на одну букву.
Позже её спрашивали, не в честь ли маленькой героини Киплинга девочки Тэффи она взяла свой псевдоним. Надежда отпираться не стала. Киплинг так Киплинг.
Девочка Тэффи в сказке Киплинга писала первое письмо на свете.
Звезда «Сатирикона»
Если мы услышим такое словосочетание сейчас, мы подумаем о театральной актрисе. Но в то время «Сатирикон» был, прежде всего, популярным юмористическим еженедельником под редакцией самого Аверченко. На его страницах публиковались видные фельетонисты начала двадцатого века. Отметился там как автор и Владимир Маяковский. Среди художников, оформлявших журнал, такие имена, как Билибин, Бакст и Кустодиев. В этом-то журнале и публиковалась Тэффи.
Для нас Тэффи, прежде всего, фельетонистка, но в «Сатириконе» выходили и её стихи на злобу дня. Наблюдательность, острый язык в сочетании с какой-то внутренней беззлобностью к людям, которых она высмеивала порой так метко, почти беспощадно, моментально сделали её популярной. Именем Тэффи назвали конфеты и духи. Лично Николай II зачитывался свежими фельетонами и сатирическими стихами Надежды Лохвицкой.
Фельетоны Тэффи разлетались, как горячие пирожки.
Тем временем звезда её сестры, наконец, закатилась. Но совсем не так, как некогда представляли себе девицы Лохвицкие. Мария умерла от тяжёлой болезни, напоследок измучившись. Она страдала одновременно проблемами с щитовидной железой и сердцем и напоследок подхватила дифтерит. Её смерть была ударом для любящей сестры.
Тэффи публиковалась не только в «Сатириконе». У неё выходили сборники рассказов, а революция застала её сотрудницей ежедневной газеты «Русского слова». В 1918 году газета закрылась. Тэффи переехала вместе с Аверченко в Киев. Там предполагались их публичные чтения, после которых Надежда должна была вернуться домой. Но в итоге она скиталась от города к городу, пока не устала от царящего вокруг насилия. Тогда она через Турцию переправилась в Париж.
«Увиденная утром струйка крови у ворот комиссариата, медленно ползущая струйка поперек тротуара перерезывает дорогу жизни навсегда. Перешагнуть через неё нельзя. Идти дальше нельзя. Можно повернуться и бежать.»
Сытая эмиграция
Огромное количество людей, бежавших из России после революции, не могло найти себе места на новой родине. Тэффи везло. В русскоязычном мире Европы она была востребована чуть ли не больше, чем раньше. Возможно, это был их с Марией общий семейный талант.
Тэффи успешно зарабатывала и в эмиграции. Тем временем её книги публиковали, не выплачивая гонорара, в СССР.
Год за годом в Берлине и Париже издавались сборники рассказов. Вышли и два томика стихов. Русская эмигрантская пресса регулярно публиковала её прозу на своих страницах. Темы, впрочем, не отличались оригинальностью. Тэффи вспоминала дореволюционную жизнь или подшучивала над эмигрантами. Включая себя. После её фельетона, высмеивающего нелепые шляпки, очевидцы с изумлением наблюдали, как сама писательница надевает точно такие головные уборы, которые только что высмеивала. Тэффи не смущалась: она никогда не скрывала, что и над собой посмеяться не прочь.
А посмеяться было над чем. Надежда Лохвицкая была большой кокеткой и модницей. Получая новое гражданство, убавила себе пятнадцать лет. На все удивлённые вопросы отмахивалась: всё равно, мол, я чувствую себя всегда тринадцатилетней. В любых обстоятельствах находила возможность накраситься и принарядиться. А ведь она часто оказывалась в ситуациях, когда подобная суета вокруг внешности ничего, кроме недоумения, вызвать не может! В быту Тэффи была рассеяна невероятно. Зажечь одну конфорку плиты и поставить чайник на другую было для неё нормальным делом.
В неё постоянно были влюблены. Она постоянно была влюблена. И только с одним мужчиной, с которым у них, как казалось, просто обязан был закрутиться роман, была вместо того только нежная, крепкая, трогательная дружба — если о настоящей дружбе позволительно говорить «только». Речь идёт о писателе Иване Бунине. Они друг друга обожали.
Тэффи была большой кокеткой.
После революции продолжались и публикации в Советском Союзе. Только гонораров за них писательница не получала. С личного одобрения Ленина её старые рассказы издавались безо всяких договоров с автором. Говоря откровенно, Тэффи это очень злило.
Кроме юмористических рассказов, писала она и лирические. Особый вид удовольствия для любителей творчества — её мемуары, посвящённые как собственной жизни, так и многим знаменитым людям, с которыми она водила знакомство.
Война, от которой не убежать
В Первую Мировую Тэффи выучилась на сестру милосердия, много раз выезжала оказывать помощь солдатам на фронт. Она чувствовала себя воодушевлённой. Но уже Гражданская война воспитала к ней отвращение к войнам вообще. От Второй она была не прочь убежать, снова куда-нибудь эмигрировать, но болезнь приковала её к Парижу. А после было уже никуда не деться.
Новость о возвращении Тэффи с передовой.
Приход немцев выявил в эмигрантах из России разное. Одни подались в Сопротивление, показывали чудеса самоотверженности, шли на смерть. Другие охотно сотрудничали с нацистской Германией — главнее было то, что Гитлер воюет с Советским Союзом, чем любой другой аспект его политики. Тэффи сотрудничества с немцами избегала, но и к Сопротивлению отношения не имела. Как писательницу война её разорила. Негде стало публиковаться. Выживала, читая для полупустых залов свои произведения вживую.
Холод, голод, бомбёжки. Все очевидцы вспоминают, что невзгоды Тэффи переносила стоически. Если выдавался случай пошутить, конечно же, не упускала его. Но война серьёзно подкосила её здоровье.
Когда, наконец, настал мир, Надежду снова стали публиковать. Теперь не только во Франции, но и в США. Жизнь, казалось, налаживалась. Но Тэффи угасала. Она страдала стенокардией и невралгическими болями, часто не могла уснуть без укола морфия. В 1952 году она в последний раз справила свои именины и умерла. Её лучший друг, Бунин, умер через год.
