Конкордат с сатаной: какова цена души?

Слезы и кровь

Из фольклорных произведений самым древним считается сказка о кузнеце, заключившем уговор с демонической силой. Этому сюжету ни много ни мало шесть тысячелетий. Из преданий наиболее известна история Теофила Аданского (Феофила Киликийского). Среди авторских сочинений вспомним прежде всего «Фауста» Гете и «Портрет Дориана Грея» Уайльда.

Идея сговора с сатаной как элемент любого колдовства была официально провозглашена Парижским университетом в 1398 году. Известное латинское понятие maleficium (злодеяние, преступление) происходит из maleficia (чары, колдовские средства). Считалось, что платой за признание и помощь дьявола становится человеческая душа. В обмен на душу можно обрести власть, богатство, талант и даже бессмертие. А наглядные доказательства такого соглашения — особые дьявольские метки, неустранимые печати зла.

Инквизиторские процессы над ведьмами описывают способы изобличения колдунов. Так, согласно поверью, отмеченное сатаной место на теле нечувствительно к боли. Помимо физических истязаний, практиковались речевые — например, «испытание слезами». Подозреваемой в ведовстве женщине зачитывали отрывок из Библии — и если она не проливала слез, то ее связь с дьяволом считалась доказанной. Другой словесный способ выявить ведьму — заставить на одном дыхании и без запинок прочитать молитву «Отче наш».

Зловещие признаки сотрудничества человека с Князем тьмы, известные как «дьявольские подписи», фиксировались в магических руководствах и сборниках заклинаний, обобщенно именуемых гримуары или гримории (лат. grimoire, старо-франц. grammaire — грамматика). Наиболее известны «Ключ Соломона», «Гримуар Гонория», «Истинный гримуар», «Гептамерон, или Магические элементы». Гримуар якобы обладал свойствами живого существа, которое надо кормить кровью. Читать его мог только хозяин — никому другому страницы или не открывались, или текст на них не был виден, или багряный цвет листов обжигал глаза.

Плата за талант

Фантазии о договоре с дьяволом нередко были проявлением психического недуга. В числе хрестоматийных примеров Нового времени — история душевнобольного австрийского художника Кристофа Хайцмана. В 1669 году он подписал конкордат дословно следующего содержания: «Я, Кристоф Хайцман, отдаю себя Сатане, чтобы быть его собственным кровным сыном и принадлежать ему как телом, так и душой в течение девяти лет».

Через несколько лет Хайцман проиллюстрировал сей документ живописным триптихом как вотивным даром (лат. votum — обет), особым посвящением своему «хозяину». Слева изображен сатана в облике добропорядочного бюргера, с которым художник подписывает акт продажи души. Справа показано явление драконоподобного дьявола спустя год с требованием скрепить договор уже кровью, а не чернилами. В центре Дева Мария принуждает сатану с помощью экзорцизма вернуть второй договор.

Сделкой с чертом часто объясняли и творческие сверхспособности. Наиболее живучей эта легенда была, пожалуй, в среде музыкантов. Так, бродили упорные слухи, будто виртуозное мастерство Антонио Страдивари, Джузеппе Тартини, Никколо Паганини не обошлось без сатанинского вмешательства. Одно из камерных произведений Тартини называлось «Дьявольская трель» или «Соната дьявола». По рассказу самого музыканта, однажды ему во сне привиделся сатана, который играл эту сонату и требовал отдать душу.

Отреченные и богоотметные

В России разновидностью сделок с бесами и особым родом богохульства считались т. н. «отреченные писания» — колдовские заговоры с упоминанием христианских святынь. В следственных делах и судебных протоколах они часто так и назывались — богохульные речи, а их авторы и распространители богохульные чародеи. Подобные тексты были порой устрашающими, а порою и комичными.
Популярный в 1760-е годы серпуховский крестьянин-знахарь Петр Яковлев, «когда у кого зделаетца у тайного уда невстаниха», наливал в тазик водички и произносил над ней волшебные слова: «Далече, далече в чистом поле стоит Христов престол, а в том престоле госпожа пречистая Богородица». Говорят, помогало.

Об отношении к «отреченным писаниям» красноречиво свидетельствует практика их сжигания и замена рукописными копиями в следственных делах. Поступали так не только потому, что заговор был вещественным доказательством вины. Негласно считалось, что даже не бывший в употреблении подлинник порочит Господа и способен оморочить судей как акт сношения человека с дьяволом. Оставленный по каким-либо причинам оригинал хранили с особой осторожностью, руководствуясь строгим предписанием: «Касающееся до волшебства писмо хранить в судейской каморе з печатью, дабы не подать к дальнейшему соблазну поводу».

Особо любопытны «своеручные» богоотметные письма — договоры с чертом ради расположения начальства, стяжанья славы, успехов в любовных делах. Авторов таких писем называли богоотметными хулителями, а в народе попросту отметниками, отречниками. Некоторые истории тянут на приключенческие романы.

В 1733 году в московскую Синодальную контору явился молодой монах Саровской пустыни Георгий Зварыкин с повинной в преступном отречении от веры. Монах сообщил, что некий слепой старик направил его к странному «немчину» Вейцу, который якобы мог сделать так, чтоб люди «были добры». Монах разыскал этого мутного господина и получил от него тысячу червонцев в мешочке с серебряным замочком. Господин обещал также исполнять все его желания, но с условием: отречься от православной веры. Не дав опомниться незадачливому визитеру, Вейц сорвал с него нательный крест и заставил проговорить страшные слова: «Отрицаюсь Христа и покаяния, и готов последовать сатане и творить волю его». Затем приказал начертать то же самое на бумаге и подписать собственной кровью.

В 1751 году шло громкое следствие о богоотступничестве военного-фурьера Петра Крылова, который ради богатства написал богоотметное письмо. Руководил им известный в то время фигурант нескольких «чародейных дел», нижегородский колдун Андрей Тимофеев, по прозвищу Пердун. Колдун завел свою наивную жертву в пустую харчевню, извлек из кармана чернильницу и лист бумаги. Записав отречение, вытащил из ворота кафтана иглу, проткнул Крылову мизинец левой руки и велел подписать текст кровью.

Однако процедура не помогла — и упорный Крылов обратился за помощью к сослуживцу Смолину. Тот признал написанное ошибочным, заставил Крылова накатать еще четыре отречения, три из них снова подписать кровью, а одно — бросить в омут. Тогда, мол, бесы наконец «явятся и принесут денег во образе человеческом». При этом Крылов ничуть не считал себя богоотступником. Ночью молился перед иконами и читал Псалтирь в страхе перед бесами, а утром направился за помощью к священнику.

Спустя еще лет пять запившему капралу Николаю Серебрякову явилась бесовская «неприязненная сила», блазнила и уговаривала отдать душу. Недолго думая капрал написал два богоотметных письма. «О всещедры и великии князю Сатанаилу, по данной от меня вам во услуги подписки, хотя я и взят был под караул, <…> пад пред ногами вашими, слезно прошу прислать ко мне своих верноподданных рабов…» Написано так, словно в канцелярию бумагу подавал. Стоит ли после этого удивляться манере Гоголя изображать чиновников с чертами бесов?

***

Договор человека с дьяволом — культурно-историческая иллюстрация того, что обращение к обитателям ада отнюдь не всегда отрицание святости, скорее своеобразный «антиспособ» познания сакральности. Нравственно заблуждаясь или сознательно стремясь ко злу, человек пытается, с одной стороны, осмыслить сакральное, с другой — «испытать на прочность» и «проверить на подлинность» религиозные устои.