Кто победил при Березине — русские или французы?

У бездны мрачной на краю

В ноябре 1812 года почти одновременно произошло сразу несколько знаменательных событий. Девятнадцатого ноября в Орше собрались остатки Великой армии Наполеона. После длившегося несколько дней сумбурного сражения под Красным французская армия насчитывала тысяч 50 человек. Правда, половину составляли больные, раненые, небоевой персонал или просто идущие кучами и поодиночке люди без полков и командиров: от просто отставших до мародёров.

Кутузов с главной русской армией ощутимо отставал. Так что в какой-то момент французам вообще казалось, что всё плохое позади. В Орше нашлось какое-то продовольствие, по улицам ходили нажористые куры и утки; правда, по традиции, организацию раздачи «млека и яек» запороли, поэтому кто-то поел хорошо, а кто-то никак.

Вообще, хаос никуда не делся. С армией тащилась орда нестроевых — голодных, неорганизованных и по большей части безоружных.

Но хоть «регуляров» с грехом пополам начали кормить.

Наконец 20 ноября в Оршу пришли остатки корпуса Нея. Маршала считали уже погибшим, однако он сумел упетлять от русских. Довёл он только около 900 человек, но, главное, принёс императору чрезвычайно ценного себя. К тому же кроме еды в Орше было довольно много пушек — актуально после огромных потерь артиллерии под Красным — и понтонный парк. Словом, несмотря на трёпку под Красным и общую невесёлую ситуацию, французы имели некие поводы для оптимизма: впереди уже вот-вот Минск с его продовольственными складами — зацепляемся, приводим себя в порядок и зимуем. В крайнем случае спокойно отступаем.

Но практически одновременно пришли вести — одна другой краше. Во-первых, идущая с юга армия сухопутного адмирала Чичагова взяла Минск. Сухари и водка были спасены из французского плена. Во-вторых, существовала опасность, что войска Чичагова двинутся дальше и займут Борисов с мостом через Березину. На этом фоне скверные вести с другого фланга — о том, что войска Удино и Виктора отступают на юг, — казались даже мелочью. Хотя и там тоже выходило так себе: русские во главе с Витгенштейном сидели в Чашниках, Удино и Виктор стояли южнее него в Черее.

То есть как это всё примерно выглядело: главная армия Наполеона движется в сторону Борисова, где-то впереди маячит Чичагов, а к северо-западу от дороги, по которой идёт армия французского императора, Удино и Виктор сдерживают наседающего с севера Витгенштейна.

Для полного счастья наступила оттепель и Березина вскрылась.

Это уже полная беда, потому что Березина, конечно, не Волга в нижнем течении, но и пешком особо не перейдёшь. В общем, задача выглядела, мягко говоря, не самой простой. И в ближайшие дни Наполеону, впервые за кампанию 1812 года, удалось показать, почему он всё-таки великий полководец.

Пощечина. Чичагов теряет Борисов

Первым делом Наполеон занялся проблемой Борисова и консолидацией собственных сил. Тысяч 25 строевых у него ещё было. Кроме того, можно было присоединить мелкие тыловые части, гарнизоны, пинками согнать обратно в шеренги часть нестроевых, а главное — присоединить Виктора и Удино. В общей сложности такими методами можно было сколотить себе войско тысяч в 40, а то и 50 боеспособных людей.

К тому же заметную их часть составляли люди Виктора и тыловики, которых марш смерти через Смоленск и Красный не коснулся.

Беззащитным стадом бывшая Великая армия, конечно, не была и кусаться умела.

Это, кстати, важно понимать, потому что наполеоновскую армию на Березине обычно рисуют каким-то сборищем оголодавших замерзших людей, просто-таки мороженая тушка галльского петуха. Реально войско было потрёпанным, конечно; многие корпуса были, говоря прямо, уничтожены, но на последнее усилие оставшихся в строю точно хватало.

И между прочим — да, Великая армия была слабее численно соединённых русских армий, но она была мощнее, чем корпус Витгенштейна или армия Чичагова по отдельности. То есть лобовое столкновение с Наполеоном ничего хорошего ни Чичагову, ни Витгенштейну не сулило. А Кутузов вообще почти безнадёжно отстал, так что реальное положение войск Бонапарта было вовсе не таким удручающим, как могло показаться.

Двадцать первого ноября французы вышли из Орши и подожгли её за собой. В тот же день город заняли казаки. Корпус Удино на всех парах впереди армии шёл к Борисову, ещё пока не зная, что конкретно там происходит. А вечером 22 ноября Наполеон получил сногсшибательное известие: Чичагов вышиб поляков Домбровского из Борисова и перехватил единственный на много вёрст окрест мост через Березину!

Реакция Наполеона, впрочем, была незамедлительной. Корпус Удино получил приказ резво метнуться в Борисов и отбить город. Наполеон заранее подумал о том, что делать, если не получится отнять мост, и параллельно приказал маршалу искать какое-нибудь ещё место для переправы.

А что Чичагов? Его армия только что отбила Борисов, но забот у адмирала лишь прибавилось. Он, конечно, теперь мог спокойно маневрировать по обоим берегам Березины. Но Витгенштейн до сих пор находился где-то на восточном берегу и заметно севернее. Локтевой связи с ним не было. Охранять надо широкий фронт. Где-то впереди — Наполеон со своей ордой.

Чичагов, кстати, имел в общей сложности тысяч максимум до 30 солдат, то есть вместе с Витгенштейном, не говоря о Кутузове, он Бонапарта уделывал.

Но вот в одиночку завтраком туриста в случае чего становился уже он.

Ещё одна проблема была кадровой. Командир русского авангарда генерал Ламберт — энергичный, умелый и решительный — был тяжело ранен во время штурма Борисова. Авангард под командование получил генерал Павел Петрович Пален. Но пока шли перестановки, то да сё, время уходило. Причём, что совсем грустно, профакапили разведку: противника на некоторое время потеряли. При этом Чичагов хотел — раз уж такая ситуация — выбросить вперёд авангард, соединиться с Витгенштейном и гонять французов уже совместными усилиями. Противника ожидали где-то в Бобре. Это на восток — северо-восток от Борисова. Палена послали в Лошницу — это примерно треть пути от Борисова до Бобра. Ещё один небольшой отряд, Ефима Игнатьевича Чаплица, выслали на север, вдоль Березины по западному берегу к Зембину.

Вообще, логику в действиях Чичагова найти легко. Просто сидеть и ждать, пока придёт Витгенштейн, — это тоже риск. Кутузов вообще шут знает где потерялся. Так хотя бы можно будет схватить Наполеона за пояс и объединиться с Витгенштейном. Адмирал вообще хотел прибыть в Бобр раньше Наполеона и оттуда отбиваться. К тому же, кстати, Бобр фигурировал ещё в составленных сильно заранее планах по поводу действий при окружении Наполеона. В общем, Чичагова потом за этот манёвр костерили, но на самом деле рациональные соображения в его основе имелись.

Иное дело, что судят чаще всего по итогу схватки, а не по рациональным соображениям.

Чего Чичагов не знал, так это того, что авангард Палена впереди ждёт куда более сильный корпус маршала Удино.

Удино, может, не был невероятным титаном полководческого искусства, но вот решимости и храбрости ему было не занимать. Он находился как раз в Бобре. Там он встретил польского генерала Брониковского, который в общих чертах его сориентировал, что там и как впереди. Удино присоединил остатки ушедших из Борисова, взял под команду выплутавшуюся к нему из русского тыла бригаду Корбино — и рванулся навстречу Чичагову, который наощупь пробирался к Бобру сквозь туман войны.

Удивительно и просто-таки скандально: Пален не выслал вперёд разведку. Вообще, этого командира сослуживцы характеризовали очень вежливо, но по смыслу выходило — «храбрый, но дурак». В итоге трёхтысячный русский авангард был внезапно атакован на дороге массой кавалерии, смят и откатывался с тяжелейшими потерями в полном беспорядке. К обеду французы были у Борисова. В городе, как оказалось, никто атаки толком не ждал. Возникла паника, отряды вступали в бой в беспорядке, а вскоре просто обратились в бегство.

Среди прочих чуть не попал в плен генерал Ламберт — герой успешного для русских штурма Борисова. Его жена Ульяна Михайловна ухитрилась остановить нескольких гусар, крича: «Неужели вы бросите своего раненого генерала?!» — и ехала верхом рядом, поддерживая пробитую пулей ногу мужа.

Это был полный провал, причём в общем-то при лучшей организации обороны Борисов можно было и удержать. Тут, к сожалению, нашим некого винить кроме себя. Но! Уже выбитые на западный берег русские собрались с силами, выгнали французов с моста, который те заняли, и группа сапёров подожгла его.

Удино досталась настоящая фальшивая ёлочная игрушка! Победа блестящая, только пользы никакой — то, за чем его, собственно, посылали, горело ярким пламенем.

Кстати, на восточном берегу осталось довольно много народу из отряда Палена. Во время боя, когда французы всех смяли, они благополучно рассосались по лесам. Сдаваться они не собирались, и в итоге, проплутав по окрестностям, вышли к своим. Кто-то нашёл лодки, кто-то обнаружил брод. Всадники перевозили пехотинцев на крупах лошадей. Некоторые вообще дали изрядного кругаля, добравшись до переправы у Березино, сильно южнее Борисова. В общем, неудача была неприятная, но ущерб получился больше моральный. Перед Удино же, как и перед всей французской армией, теперь стояла главная задача — отыскать, где можно перебраться через Березину.

Кстати, решать это всё надо было быстро, потому что с севера приближался корпус Витгенштейна. Он медленно, но верно оттеснял корпус Виктора к югу. Больших сражений не было, но русские несколько раз наскакивали на арьергарды, трепали задерживающихся и побирали отставших.

Туман войны. Суета вокруг Студянки

Итак, Чичагов — напротив Борисова; Удино — в самом Борисове через реку; сзади к Удино подтягиваются главные силы Наполеона, севернее корпус Виктора пятится перед наступающим корпусом Витгенштейна; Кутузов — где-то далеко к востоку. Мостов достаточно близко в распоряжении французов нет. Но есть козырь, о котором русские не знали.

Ещё 21 ноября, когда шли бои у Борисова, севернее, у деревни Студянка, французская конная бригада генерала Корбино переправлялась через Березину со своей частной задачей. Корбино не знал точно, где есть удобное для переправы место, и его люди нашли брод.

Текст ссылкиТекст ссылкиДа, «авторство» находки оспаривается. Есть довольно пикантный вариант, согласно которому удобное место для перехода Березины нашёл Фаддей Булгарин, будущий русский консервативный публицист, а в те времена — офицер армии Наполеона.

В итоге утром 24 ноября Удино уже писал о рекогносцировке брода силами Корбино.

Конечно, французы могли рассчитывать не только на нечаянно успешную разведку — они всё же воевали в этих местах ещё летом. Но в итоге именно брод у Студянки выбрали в качестве основного места для перехода реки. Перейти её просто вброд французы, конечно, не могли: конница ещё кое-как, но вот обозы и орудия точно бы не прошли, а пехота получила бы такие обморожения, что проще сразу помереть. Но быстро построить мост на мелководье было куда проще. Двадцать пятого ноября в Борисов приехал сам Наполеон и возглавил процесс. У него было несколько вариантов, включая лобовую атаку через Борисов, но в итоге Бонапарт решил всё-таки переправляться у Студянки.

Положение Чичагова между тем было далеко не таким уютным, как можно подумать. С одной стороны, его прикрывал огромный противотанковый ров — Березина. С другой, его довольно некрупная армия должна была закрыть длинный фронт, исхитрившись понять, где там вообще противник и как он собирается переходить реку. Между прочим, совсем не было невероятно, что Наполеон сейчас, например, кинется на Березино, сделает петлю и выскочит на Чичагова по западному берегу реки.

Войско адмирала имело формальное название армии, но реально это было примерно 25 тысяч человек, которые должны где-то перехватить почти двукратно более многочисленного противника. О корпусе Витгенштейна все новости приходили с опозданием, и, кстати, Витгенштейн-то был на другом берегу. Тем более французы демонстративно концентрировались вокруг Борисова, так что ошибиться было не так уж трудно.

Удино устроил целую кампанию по дезинформации. «Под большим секретом» у людей выспрашивали о глубинах в районе Ухолод (это чуть-чуть на юго-восток от Борисова), вокруг Борисова демонстративно послали тусить нестроевых — в общем, адмиралу было, где обмануться.

С этими расспросами «под большим секретом» вышла отдельная история. Три еврея перебрались через Березину и сообщили Чичагову о том, что переправа будет у Ухолод. После того, как оказалось, что сведения были ложными, бедняг повесили за дезу.

И в этот момент Чичагову пришли практически одновременно два послания. Во-первых, от Витгенштейна — тот сообщал, что силы Виктора отходят на юг. А во-вторых и в-главных, — от Кутузова. Тот сделал финт, который вообще-то постфактум смотрится довольно неприятно. Главнокомандующий не стал отдавать чётких приказов, а написал этакий меморандум, в котором после описания обстановки сделал вывод, что «очень может быть» Наполеон постарается перейти Березину южнее Борисова. Фактически «отношение», отправленное Чичагову, состояло из доброго совета, увеличившего фронт, который адмиралу предстояло контролировать, аж до Березино. То есть доводило его километров так до 40 к югу от Борисова.

Причём в случае чего Кутузов мог честно сказать: либо что он никаких прямых приказов не отдавал, либо, наоборот, — заранее предупреждал, где опасность.

Вообще, когда мы говорим о сражении на Березине, то постоянно забываем, что армии действовали в XIX веке и не имели ни раций, ни разведывательных беспилотников, ни даже завалящего GPS. Кутузова тут можно обвинять в том, что он заранее начал стелить себе солому такими расплывчатыми приказами. Но вообще-то сама мысль, что Наполеон попробует уклониться от битвы и постарается перейти реку по мосту у Березино или хотя бы возвести переправу южнее, была совершенно логичной, учитывая ту информацию, которая имелась у Кутузова, Чичагова и Витгенштейна.

Русских генералов много бранили за ошибки в действиях на Березине, но было бы любопытно посмотреть, как сами критики блистали бы интеллектом в реальном ноябре 1812 при нехватке сил и крайнем недостатке времени и информации. Но уж что сделано, то сделано.

В итоге Чичагов получил буквально отовсюду — от своих аванпостов, от Витгенштейна и от Кутузова — извещения, что французы, видимо, будут переправляться где-то в полосе от Борисова до Березино. И он сделал то, что казалось в тот момент наиболее разумным, исходя из наличных данных. Во-первых, на север отправился небольшой отряд генерала Чаплица (тысяч пять человек), который к тому же сам от себя отщипывал группы для разведки и наблюдения. На юг, соответственно, двинулись сильные отряды кавалерии. Среди прочего казаки наведались в Березино и снесли там мост заодно с найденным паромом. Но это всё, конечно, полумеры — и вот, Чичагов принял ключевое решение битвы на Березине. Он с основными силами армии отправился в Забашевичи.

Это было самое логичное решение. Это было катастрофически неправильное решение.

Тем временем у Студянки кипела работа. Из Бобра к Березине шло несколько сот человек — сборная понтонёров и сапёров Великой армии под общим руководством генерала Жан-Батиста Эбле. Эбле ещё при оставлении Орши, когда пришёл приказ спалить всё оборудование, буквально выпросил «помилование» для пары полевых кузниц и кое-каких инструментов. Теперь его сапёрам предстояло стать главными героями невероятно драматической истории.

Вечером 25 ноября французские сапёры подошли к берегу у Студянки. Дома на восточном берегу разобрали, чтобы сделать козлы для мостов. Шум этих работ наконец открыл русским глаза на происходящее. Отряд Чаплица вообще собирались снимать и перебрасывать в Борисов, но тут явно происходило что-то сверхординарное. В ночь на 26-е дозорные казаки перешли реку верхом и захватили несколько пленных. Чаплиц аврально отправил сигнал генералу Ланжерону, который командовал частью армии Чичагова у Борисова. Но, как это часто бывает, разведданные, не подтверждающие уже сложившуюся картину, просто были проигнорированы. Чаплиц получил от Ланжерона приказ «с элементами выволочки» двигаться к Борисову, но все-таки оставил у Студянки маленький отряд генерала Корнилова — буквально егерский полк, пара казачьих и четыре (четыре) пушки. Тут, правда, сам Чаплиц сделал серьёзную ошибку — в суматохе не уничтожил гати и мосты, брошенные западнее Березины через болота.

А это было действительно важно — французы после прорыва через Березину теперь получали настоящий «автобан».

Утром 26 числа французы форсировали реку кавалерией и захватили плацдарм. На крупах переправили стрелков. Корнилов со своими четырьмя пушками не мог, разумеется, помешать атаке — понтонёров прикрывали 40 французских орудий. В это время сапёры Эбле по горло в воде наводили мост. Из тех, кто непосредственно полез в воду (туда шли добровольцы), не выжил почти никто. Сапёры сменялись через каждые четверть часа, но всё равно, разумеется, почти для всех смерть от переохлаждения была вопросом ближайших часов. Сам Эбле, кстати, умер под новый 1813 год уже в Германии. Что ж! Эти люди заслужили уважение и собственных товарищей, и победителей.

Французы возвели мост для пехоты, рядом достраивали другой для повозок и артиллерии. По «пехотному» с середины дня потоком шли люди. Корнилов, а затем весь вернувшийся отряд Чаплица вели бой южнее. Русские нанесли французам некий ущерб, но они уже никак не могли помешать переходу реки. Противник уходил к западу, на Зембин.

Чичагов уже в Забашевичах получил известие, что на западном берегу идёт бой. Время было безнадёжно упущено: основные силы его 3-й армии прибыли к Борисову только утром 27 ноября. Беда в том, что место переправы было отделено от позиций Чичагова лесами: русские просто не имели возможности быстро протолкнуть крупные силы к мостам у Студянки. Тут, правда, вопрос ещё «плохо ли это?». Французы, воодушевлённые успешной переправой, в противном случае могли обрушиться на небольшое войско Чичагова с непредсказуемыми последствиями. Эти самые узкие дефиле, пожалуй, как раз и спасли Чаплица и Корнилова от больших неприятностей.

Тем временем события не то чтобы летели галопом…

Ладно, галопом, но галопом утомлённой французской лошади, которую поставили перед выбором: мчаться или пойти в суп.

Двадцать седьмое число прошло в спокойной переправе французов, которым почти никто не препятствовал. Но это всё-таки были два моста, а не проспект, и 80 тысяч человек пропихнуть по ним быстро было трудно. Тем более, что отставшие и нестроевые прибывали волнами и лезли на мосты поперёк «регуляров». Организация перехода, мягко говоря, не была идеальной — на восточном берегу постоянно находились толпы людей, притом что были не минуты — часы, когда переправы стояли вообще пустые. Многие французы просто впали в апатию и не шли никуда.

Чичагов собирал свою примученную маршами и контрмаршами армию. Имея заведомо слишком мало людей для атаки, он не особо и пытался завязать бой. Местами русские и французы стояли друг напротив друга в десятках метров, офицеры даже переговаривались. Спорадические перестрелки не сильно нарушали это парадирование. Но кое-что куда более интересное происходило восточнее Березины.

Нежные объятия. Дивизия Партуно против Витгенштейна

Пока разыгрывалась эта драма, с севера к месту сражения осторожно пробирался корпус Витгенштейна. У Петра Христиановича хватало своих забот. Как и Чичагов, он достаточно смутно представлял себе обстановку.

К тому же Витгенштейна совершенно не прельщала перспектива случайно выскочить на всю армию Наполеона — 40-50 тысяч человек во главе с лучшим тактиком своей эпохи, напомним. Так что он осторожничал и собирался ударить в тыл французской колонны, когда она уже начнёт переходить Березину. Он находился с основными силами в деревне Кострица и пытался понять, что можно сделать оттуда.

Тем временем Борисов поддерживал репутацию места, несчастливого для всех, кто бегает вокруг с саблями. Маршал Виктор оставил охранять город 12-ю дивизию генерала Партуно. Это была, кстати, довольно многочисленная для конца войны дивизия, вокруг которой вились отставшие, нестроевые и мародёры. В Борисове всё ещё было, чем поживиться, — армию Чичагова из него выбили недавно, а обозы остались прямо в городе и окрест. Так что мародёров там тусило много.

Витгенштейн же среди прочего имел указание Кутузова «обратить внимание на Борисов, где в окрестностях оного можно нанести неприятелю весьма решительный удар».

Тут, конечно, опять же умиляет манера Михаила Илларионовича как бы подсказывать, что делать, — и к триумфу в случае чего можно присоединиться, и от ответственности в случае неудачи уйти.

Ну а сам Витгенштейн? Он мог из Кострицы ударить прямо на запад, к Студянке, или чуть южнее, к деревне Бытча, — и дать настоящий бой французам, тянущимся от Борисова. Но он предпочёл оставить Студянку по правую руку и наступать на Старый Борисов. Это чуть-чуть на северо-запад от собственно Борисова. В принципе, были ненулевые шансы, что челюсти щёлкнут в пустоте и из Борисова уже все французы уйдут. Но нет.

Двадцать шестого ноября авангард Витгенштейна под командой Егора Ивановича Властова ворвался в Старый Борисов. Там, собственно, никто особо не сопротивлялся — разогнали неорганизованные толпы нестроевых. Властов засел в Старом Борисове, занял оборону и приготовился к явлению сил Партуно из Борисова.

Властов — это, считай, неизвестный герой 1812 года. Он родился в греческой семье в Константинополе, рано осиротел, но его подобрали русские моряки во время Архипелагской экспедиции. Он служил на галерном флоте офицером, затем в пехоте, воевал со шведами, поляками, затем с французами, снова со шведами и снова с французами. В общем, это был энергичный и предприимчивый до авантюрности офицер и просто храбрый мужик.

Партуно имел приказ оставаться в Борисове вообще до следующего дня. Инициативу тут проявил начальник штаба Наполеона маршал Бертье. Фактически этот приказ похоронил Партуно и его дивизию — примерно 3500 человек в строю и, как обычно, толпа нестроевых. Поняв, что окружён, Партуно попытался пробиться. Но уже в сумерках французы вышли прямо на Старый Борисов.

Началась жуткая схватка в темноте. Русские косили людей Партуно толпами. Пушки-то ставились ещё днём, а где противник, было и так ясно. Французы ходили в штыки на хлещущие картечью батареи, но прорваться уже, конечно, не могли. В это время отряд партизана Сеславина ворвался в Борисов и переловил кучу отставших. Таким образом, появилась связь между Чичаговым и Витгенштейном. Дивизия Партуно осталась во тьме в чистом поле, среди огромного количества разбитых повозок, брошенных пушек, конских и человеческих трупов… Между солдат метались неорганизованные толпы — до семи тысяч, по мнению мемуариста Сегюра. Партуно уже вообще не мог управлять своей дивизией, он попытался уйти отдельно с некрупным отрядом, но в темноте стал блуждать и в итоге вышел на казаков, перед которыми и сложил оружие во главе всего 600 человек. К утру остатки дивизии сдались. В плен попали на круг семь тысяч человек. Собственно, к дивизии Партуно из них относились только две тысячи, остальные — некомбатанты.

Наполеона, когда до него дошли эти известия, сдача Партуно взбесила, но он довольно скоро поостыл — и, надо признать, бедняга-генерал и правда ни на грамм не виноват в том, что случилось с его дивизией. Партуно был стреножен приказом Бертье, а дальше надёжно обложен русскими и не имел ни одного шанса.

Кстати, одна из частей дивизии Партуно — батальон майора Жуайе — ухитрилась вылезти из капкана. Жуайе прокрался впритирочку к Березине во главе примерно 200 человек. Красиво — настолько красиво, что даже в наше время в Белоруссии реконструкторы воспроизводят этот марш.

Это был заметный успех русской армии, но, конечно, одна дивизия — это не тот приз, за который мы хотели бы побороться.

Битва на берегу. Витгенштейн

Разгромив Партуно, Витгенштейн теперь мог отправиться воевать с оставшимися на восточном берегу войсками главной армии французов. Там из боеспособных сил оставался корпус Виктора, но кроме того, через реку непрерывным потоком шли тыловики, гражданские, отставшие, куча повозок — чёрт знает что. Парадоксально, но до сих пор мосты вовсе не были запружены. Теперь же нестроевые как будто опомнились. Огромные толпы ломились на переправы, люди давили друг друга, многие падали в реку — что было сходу смертным приговором; «грузовой» мост рухнул, причём сапёры долго не могли пробиться к нему для починки. Маршала Лефевра, пытавшегося навести порядок, унесла толпа, так что он чуть сам не погиб.

В это время с юга к переправе приближался Властов. Основные силы Витгенштейна были ещё позади, но тут главное было знать, куда бить. Властов поставил роту конной артиллерии напротив моста — и начал осыпать его ядрами.

Там, на переправе, и так был бардак, но то, что началось дальше, просто словами не описать.

Представьте, как ведёт себя толпа в десятки тысяч напуганных людей, переходящая по мосту (перила, как легко догадаться, не предусмотрены) вместе с лошадьми, вещами, телегами, когда она начинает ловить собой ядра.

Люди давили друг друга. Кто был ближе к краю, сотнями валились в ледяную воду и шли ко дну. Там, конечно, дно-то почти везде неглубоко, но тут по пояс искупаешься – и уже привет, смерть от переохлаждения. Ядра проделывали бреши в мечущейся толпе, но их тут же заполняли новые бегущие.

«Что может быть ужаснее того, что испытываешь, когда идёшь по живым существам, которые цепляются за ваши ноги, останавливают вас и пытаются подняться. Я помню ещё и теперь, что перечувствовал в этот день, наступив на женщину, которая была ещё жива. Я чувствовал её тело и в то же время слышал её крики и хрипение: „Сжальтесь надо мной!“ Она цеплялась за мои ноги, как вдруг новый напор толпы приподнял меня с земли, и я освободился от неё. С тех пор я не раз себя упрекал, что был причиной смерти одного из ближних… Подвинувшись ещё на несколько шагов вперёд, я вновь наступил на другое живое существо — лошадь. Несчастное животное, я и теперь вижу его!», — вспоминал о пережитом обер-лейтенант вюртембергской пехоты Карл фон Зукков.

Виктор послал колонну пехоты, чтобы сбросить русские пушки с их позиций, но огневой мощи орудий хватило и на неё. Суматошный бой в кустарниках и перелесках не привёл ни к какому результату.

Однако попытки Властова и Витгенштейна разгромить остатки корпуса Виктора тоже не увенчались успехом. Был особенно острый момент, когда русские уже начали сматывать левый фланг французов — но наткнулись на мощный огонь ружей и картечи и не смогли развить успех.

Чем объяснить поведение Витгенштейна в этот момент, понять трудно. До самого конца боя в тылу оставалось больше половины русских войск. Те, кто всё-таки находился у переправы, дрались самоотверженно, но генерал просто не стал их поддерживать всеми силами. Чем и было обеспечено отступление остатков войск Виктора. Тем более, что весь день шёл снег, а к вечеру он ещё усилился, так что видимость была совсем скверной. По темноте корпус Виктора стал переправляться через Березину.

В общем, Витгенштейн точно не использовал в этот день всех возможностей для нанесения поражения противнику. Впрочем, корпус Виктора это уже не могло спасти. С учётом уничтожения дивизии Партуно, его потери превышали восемь тысяч строевых. Отдадим им должное — Виктор положил корпус в первую очередь для прикрытия уходящих на запад дезорганизованных толп людей. Тут, правда, тянет порассуждать на тему обратной стороны этакого альтруизма — куда больше народу осталось бы жить, если бы эти толпы просто организованно капитулировали. Что же! Что сделано, то сделано.

Но битва, которую вели солдаты Витгенштейна и Виктора, была не единственной.

Битва на берегу. Чичагов

Итак, двадцать седьмое число прошло неожиданно спокойно и буднично — не считать же за генеральное сражение разгром невезучего Партуно восточнее реки. Но к 28 ноября Чичагов наконец собрал свою армию и предпринял настоящую попытку атаковать французов на западном берегу.

Главной проблемой адмирала была неизбежно очень узкая полоса наступления. Просветы в лесах не давали вести атаку широким фронтом, и вся многочисленная лёгкая кавалерия русских здесь была просто бесполезна. Западнее Березины шла жестокая лобовая схватка. У Чичагова не было численного преимущества, противнику же было достаточно простоять до темноты.

Интересно, кстати, что одним из ключевых противников русских был швейцарский контингент. Швейцарцы проявили изрядную стойкость и потеряли массу народа в этот день. Включая убитого пулей командира.

Русские и французы (по обилию швейцарцев и поляков в их рядах хочется сказать «союзники») вели дико упорный бой. Пехота — и наша, и их — в этот день испробовала всё. Атаки, контратаки, стрельба накоротке шеренгами и рассыпавшимися в лесу цепями, штыковые… По словам участников этой схватки, единое управление постоянно нарушалось, в лесу не было видно ничего; противники просто шли на звуки боя и осыпали друг друга пулями. Маршала Удино тяжело ранили пулей, прореженных швейцарцев подпёрли поляки; у русских огромные потери несла обслуга орудий — канониры оказывались ранены или убиты буквально за полчаса боя.

Иван Арнольди, капитан артиллерии:

«Французы лезли с ожесточением и полные отчаяния, ибо дело шло не о месте сражения и отрезания у нас какой-либо части войска, а о участи значительного числа людей, погибающих на той стороне без всякой возможности спастись, ежели только переправа на правом берегу реки останется за нами. При таком многократном напоре французов, когда наши подавались в лесу назад, я оставлял тогда стрельбу по неприятельским орудиям на дороге, поворачивая свои в то время в обе стороны, направлял их в неприятельские кучки по опушке и губил картечью; несколько раз собирались они в большем гораздо числе к канавам дороги и платили мне за это убийственным огнём, но я обрёк уже себя в этот день, и, несмотря, что часто весьма был почти окружаем ими, продолжал с одинаким хладнокровием накладывать их в кучи один на другого».

Кстати, пушки ещё и причиняли ужасные раны несущейся во все стороны щепой от деревьев. Ядра пролетали и в тыл, убивая уже вышедших из боя.

Странно, но Чичагов сам почти не командовал битвой. Он провёл всё сражение в тылу, только подбрасывая свежие силы в огонь. Претензия к нему за это, в отличие от многих других, действительно серьёзна. Между тем, его подчинённые чуть было не прорвали фронт — но французы приготовили им зверский сюрприз. Они смогли сохранить боеспособной кирасирскую дивизию генерала Думерка: по обстоятельствам момента её пришлось разбавить сборной солянкой польской конницы, но в итоге французы сумели наскрести 1200 конников, включая не менее 600 именно кирасир, и ударили ими на узком фронте по редколесью. В этих чертовых кустарниках и лесочках строй неизбежно распался, и атака толпы слонопотамов – хотя и недокормленных – имела страшный эффект.

За кавалерией рванулась пехота, и уже русские были опрокинуты. Французы даже ухитрились захватить около шестисот пленных!

Чаплиц был ранен в голову, порыв французских кирасир остановила только такая же мощная контратака русской конницы — петербургских драгун, которые опрокинули своих визави.

Бьющихся развела темнота. От швейцарских полков остались ошмётки, у французов было множество убитых и раненых, но в итоге противники разошлись без решительного результата при примерно равной убыли в людях. Сбросить в реку французскую армию здесь и сейчас не удалось.

Сражение на Березине как таковое закончилось. Но пляска смерти ещё продолжалась, и на следующий день она достигла кульминации.

Пир для воронов. 29 ноября и последующие дни

В ночь на 29 ноября последние солдаты Виктора ушли на западный берег. Мосты через Березину стояли пустые. Как ни странно, на восточном берегу ещё оставалось много нестроевых. Кто-то не мог идти из-за ран, болезней и истощения, кто-то просто боялся после того, как пушки Властова устроили мясорубку на переправе. Утром французы подожгли мост. Несколько тысяч человек остались на восточном берегу — их легко взяли в плен солдаты Витгенштейна.

Берега Березины представляли собой чудовищной зрелище.

Из воспоминаний Чичагова:

«Земля была покрыта трупами убитых и замёрзших людей; они лежали в разных положениях. Крестьянские избы везде были ими переполнены, река была запружена множеством утонувших пехотинцев, женщин и детей; около мостов валялись целые эскадроны, которые бросились в реку. Среди этих трупов, возвышавшихся над поверхностью воды, видны были стоявшие, как статуи, окоченелые кавалеристы на лошадях в том положении, в каком застала их смерть. (…) Среди этого поля мёртвых попадались ещё дышавшие, и наши казаки сумели отравить им последние минуты жизни. Не довольствуясь добычей с мёртвых, они стаскивали платье с умирающих. (…) Эти несчастные громко кричали, им было очень холодно, и ночью, отдыхая в крестьянской избе, я слышал вопли их. Многие в борьбе со смертью силились перелезть ко мне через забор, но это последнее усилие окончательно убивало их, так что при выходе моём я нашёл их замёрзшими: одних с поднятыми руками, других с поднятыми ногами».

На Березине мучения французской армии не кончились. Русские вели преследование. Французы выложили все силы в прорыве через Березину и обороне от людей Витгенштейна и Чичагова, и теперь, на марше, обессиленных брали в плен сотнями. Чичагов продолжал гнать бегущих на Вильно французских солдат.

Потери русских на Березине, как ни странно, до сих пор — тема для дискуссий. Официальные данные в четыре тысячи человек считались заниженными уже тогда — они попросту были ниже, чем сумма потерь, объявленных отдельными командирами. Витгенштейн говорил о трёх тысячах выбывших у себя, Чичагов оценивал свой урон в четыре-пять тысяч. Скорее всего, 4 тысячи — это просто неполные данные, полученные по горячим следам. Максимальную оценку русских потерь дал Сегюр — 14 тысяч человек. Это, конечно, уже смелые фантазии в противоположную сторону: если есть в мире пресловутые общечеловеческие ценности, то одна из них — правило «пиши больше, чего басурман жалеть». Вероятнее всего, реальный уровень потерь вертится где-то вокруг цифры в десять тысяч человек.

С русскими пленными, захваченными у Борисова и во время контратаки Думерка, всё, кстати, оказалось непросто. После переправы через Березину хаос был неимоверный, и в основном они просто разбежались. Но как раз после битвы погода реально начала убивать людей, и далеко не все из этих несчастных в итоге смогли спастись.

С французами тоже всё сложно. «Оценку снизу» мы имеем, так сказать, из морга — по распоряжению губернатора Минска, трупы, найденные в окрестностях Борисова, сжигали, и в общей сложности вышло 24 тысячи спалённых покойников. Но это только трупы и только те, кого нашли и подобрали.

Никто, разумеется, не заботился о том, чтобы умереть удобно для похоронных команд — кто утонул в Березине, кто остался где-то в лесу и найден не был. Наконец, куча народу попала в плен.

Если подойти к делу со старым добрым балансовым методом — «было-стало», картина получается следующая. Людей, переправившихся через Березину и куда-то ещё способных идти после этого, было около 40 тысяч. С этой оценкой солидарны почти все, включая Наполеона. Из них в строю оставалось тысяч десять, много 15. Из этих строевых три-четыре тысячи — гвардия. К Березине подошло тысяч 40-50 строевых (ближе скорее к 40) и один Бог знает, сколько нестроевых, но обычная оценка — до 40 тысяч. Таким образом, переправиться пыталось 80-90 тысяч человек (ближе скорее к 80, чем к 90), а общий ущерб, стало быть, составляет 40 с лихом тысяч погибших и попавших в плен. Что, кстати, хорошо стыкуется с 24 тысячами сожжённых покойников и данными о конвоировании в русский тыл 13 тысяч пленных.

Британский историк Чандлер считает, что погибло и попало в плен аж до 60 тысяч французов, но он и русским широким жестом выписывает 20 тысяч общих потерь.

В плен к русским попали пять генералов, причём все — в составе дивизии Партуно, в том числе и сам Партуно. Кроме того, дивизионный генерал Ламер пропал без вести, а командира швейцарской бригады по фамилии Саветье де Кандра убило пулей в грудь; генерал Груань же был смертельно ранен и умер уже в Данциге.

Знамён и штандартов взяли четыре штуки: два пехотных — войска Витгенштейна, и два кавалерийских штандарта — люди Чичагова. Пушек, кстати, русские взяли немного — 24 штуки, ещё несколько французы утопили при переправе. Такой конфискации артиллерии, как при Красном (там их набрали аж 213), не получилось, но тут причина банальна — у французов уже столько и не было.

После побоища на Березине у французов осталось в строю совсем уж мало людей. К тому же после Березины действительно начались морозы — и на сей раз это была не пропаганда и не преувеличение со стороны людей, до сих пор не видевших холодного климата. Тридцатиградусный холод выкашивал остатки французских войск. К тому моменту у них было уже очень много раненых, ослабевших, больных, обмороженных, так что теперь эти люди гибли толпами. Русские брали много пленных, но многим из них уже ничто не могло помочь. Наши войска тоже страдали от голода и холода, но некий минимум продовольствия выдавался всегда. Раненые, больные и отставшие тоже массово выходили из строя, но тут ситуация была совершенно не такой, как у французов.

У нас-то больной и ослабевший мог хотя бы отлежаться в деревне и догнать своих, у французов же «больной» почти всегда значило «через неделю или пленный, или мёртвый».

Финальная драма в Вильно и бег к границе уже, конечно, не являются темой данного текста. Французская армия пересекла Березину — но почти для всех это значило только, что они погибнут западнее от неё.

Мёртвые не хвалят, не бранят, не стреляют, не шумят…

Пря, переходящая в брань, по поводу итогов Березины началась сразу. Сначала разбирали проклятый вопрос: «кто виноват?». В смысле, в том, что ушёл лично Наполеон. Первый «суд» был недолгим.

Адмирал Чичагов быстро почувствовал странное покалывание в области черепа — это росли рога козла отпущения.

Адмирал стал мишенью острот, специально посвящённой ему басни Крылова, афоризмов в духе «Кутузов спас Россию, Витгенштейн Петербург, а Чичагов Наполеона» и превратился во всеобщее посмешище. Третьего февраля 1813 года его отстранили от командования — официально «по болезни», но все всё понимали. Ещё через год он получил бессрочный отпуск с содержанием, уехал из России и больше никогда не возвращался.

Между тем, оглянувшись назад, мы можем точно сказать: ответственным за свободу и жизнь императора французов Чичагова назначили попросту методом исключения. Всё дело было как раз в формуле «Кутузов спас Россию, Витгенштейн спас Петербург».

Кутузов был одноглазый Джон Леннон, Витгенштейн геройски спасал столицу, так что других кандидатов на роль виновного просто не оставалось.

Реально на счету адмирала факапов было не больше, чем у всех остальных, причём из трёх ключевых командиров у русских как раз он больше всего активничал, пытаясь всё-таки утопить Великую армию в Березине. И именно он организовал преследование. То, что он сидел в тылу и командовал не с передовой, конечно, очень не красит его как командира, но, в конечном счёте, тут никому не приходилось особо выхваляться, включая Кутузова.

Правда, французской победой случившееся тоже при всем желании трудно назвать. Простейший здравый смысл подсказывает, что, когда одна из сторон бросает раненых, пушки, теряет половину людей и бежит в леса, — это так себе победитель в сражении. В конце концов, приобретение поля битвы Наполеоном при Бородине и высокие потери русских регулярно приводится в качестве довода о победе французов. Но на Березине-то Великая армия сократилась ещё сильнее, чем русская при Бородинской битве, и даже сильнее, чем русское войско при Аустерлице. И убегала никак не хуже. Половина армии уехала в безвозвратные потери, а если говорить о строевых, боевой состав сократился вообще вчетверо. Произойди такое с русским, австрийским, английским генералом, все говорили бы о разгроме. Но магнетическая сила личности Наполеона такова, что в его пользу готовы трактовать, кажется, исход любого сражения, с которого он хотя бы ушёл своими ногами.

Никто не сомневается, что на Березине французы проявили море самопожертвования, отваги и всяческих прекрасных воинских качеств. Армия, которую долго и умело размягчали, смогла собраться для последнего усилия и дать русским настоящий бой. Однако цыплят считают по осени, и, если мы всё же посмотрим на конкретный результат, то сложно удержаться от простого вопроса: а что в итоге куплено этой ценой?

Наполеон спас армию? Гм. Одна её половина осталась на Березине (частично — в Березине), другая — по большей части полегла по дороге к Вильно и в самом Вильно. Какая, в сущности, разница, умер человек под Борисовом или где-нибудь под Ковно? Да хоть бы даже и формально он скончался в госпитале за Неманом — в строй-то он не вернётся. Даже гвардия погибла почти вся. Причём уже к Березине от неё осталась в строю меньшая часть, если сравнивать с тем числом гвардейцев, что вступили в Россию летом.

Более здраво звучит другой довод: Наполеон вытащил из России многих офицеров, генералов и всех маршалов. Это уже более серьёзный аргумент — спасённые вскоре стали командовать новыми солдатами, набранными в Европе. Однако это в любом случае была лишь меньшая часть офицерского корпуса Великой армии. По данным Мартиньена, в России погибли около трёх тысяч офицеров, более шести тысяч были ранены (сколько из них умерли — неясно); кроме того, две-три тысячи попали в плен. Спаслось именно в главной армии Наполеона после Березины, по данным Богдановича, около двух тысяч тех, кто ещё смог в дальнейшем служить. Так что тезис о спасении на Березине чрезвычайно ценных офицеров (кстати, разделяемый и среди русских историков, например, тем же Богдановичем) также не выглядит бесспорно. Разве что речь идёт о конкретных специалистах (штаб, инженеры, артиллерия и т. д.), потерю которых и правда было бы чрезвычайно трудно возместить.

Однако при переправе через Березину был спасён лично Наполеон. Вот тут не приходится спорить — император из России уехал своим ходом и отправился не в Берёзов, а в Париж. Другой вопрос, что уж императора-то французы, вероятнее всего, смогли бы утащить при любом раскладе. Вывезти одного человека — не то же, что армейский корпус; как мы знаем, в итоге Наполеон всё-таки некоторое время спустя бросил армию и уехал с маленьким эскортом. Собственно, ему даже перед прорывом через Березину предлагали взять несколько улан и ускакать через реку где-нибудь в верхах. Тот отказался, что, конечно, делает ему честь, но по факту именно спасение императора и было главной целью французов. Все остальные так или иначе были приятным, но не критичным дополнением.

А что русские? Они занимались тем же, чем и всю кампанию, — старались нанести максимальный ущерб армии вторжения: сделать Великую армию невеликой и желательно не армией.

Идея непременно поймать лично Наполеона могла родиться, конечно, только в силу того, что главную задачу решали уж очень успешно. Но, как ни крути, Наполеон был бы приятным, но необязательным десертом при решении главной стратегической задачи — уничтожении вторгшейся армии. Всё-таки нельзя сказать, что стратегической задачей русских в войне было прикончить Наполеона. Это вообще редко бывает, что целью кампании становится охота за головой. А вот армию — да. И Березина была хорошим, широким шагом в этом направлении.

Русские долго и упорно конструировали именно такую ситуацию, они месяцами размягчали французское войско, и в итоге создали такое положение, что французы могли проявлять любой героизм, показывать любые озарения на поле боя — это уже не имело почти никакого значения.

Как ни парадоксально, решение ключевых задач русских и французов вообще не противоречило друг другу. Они не сходились остриё против острия. Задача-минимум для французов состояла в том, чтобы вытащить Наполеона, а всех остальных — как получится. Задача-минимум русских состояла в том, чтобы нанести французской армии сокрушительные потери, а уж изловить Наполеона — как выйдет. Свои главные задачи обе стороны успешно решили.

Зазор между ключевыми целями русских и французов оказался настолько велик, что в него легко поместились половина французской армии и репутация Чичагова.

Да, «бонусных» целей не достигли ни те ни другие — но в реальной жизни редко удаётся собрать все ачивки. «Загадка Березины» на самом деле противоположна «загадке Бородина»: под Москвой ни русские, ни французы не смогли решить свои ключевые задачи — здесь их сумели решить и те и другие. Win-Win. А что для места обоюдной победы берега Березины выглядели страшновато? Так по этому поводу другой прославленный полководец Наполеоники, Веллингтон, высек в граните, что, «не считая проигранного сражения, самое страшное — это выигранное сражение».