Почему книги Терри Пратчетта о Плоском мире — больше, чем просто фантастика

Тем ин­те­рес­нее его ис­то­рия — ис­то­рия че­лове­ка, за­тяну­того в ли­тера­туру слов­но про­тив собс­твен­ной во­ли.

В от­ли­чие от Ль­ю­иса и Тол­ки­на, с юнос­ти увле­чен­ных ми­фоло­ги­ей и лин­гви­сти­кой, и окон­чивших прес­тижные уни­вер­си­теты Ро­улинг и Ле Гу­ин, Прат­четт с детс­тва интересовался фан­тасти­кой и ужа­сами, а в 17 лет (в 1965 го­ду) бро­сил шко­лу, что­бы ус­тро­ить­ся в бэ­кин­гемшир­ский еже­недель­ник Bucks Free Press. Он сме­нил ра­боту в нес­коль­ких та­ких же ре­ги­ональ­ных из­да­ни­ях и да­же был пресс-сек­ре­тарем Цен­траль­но­го управ­ле­ния по элек­тро­энер­ге­тике Ве­ликоб­ри­тании. В пос­то­ян­ной руб­ри­ке «Children’s Circle» в Bucks Free Press Прат­четт под псев­до­нимом Дя­дюш­ка Джим опуб­ли­ковал око­ло сот­ни рас­ска­зов для де­тей и во­об­ще с юнос­ти увлекался со­чини­тель­ством, но пер­вая кни­га из се­рии про Плос­кий мир, сде­лав­шая ав­то­ра зна­мени­тым, бы­ла на­писа­на толь­ко в 1983 го­ду. Ос­та­вить же ра­боту в пресс-служ­бе и сос­ре­дото­чить­ся на ли­тера­туре Прат­четт смог толь­ко в 1987-м, по­­сле вы­хода чет­вертой кни­ги. С это­го мо­мен­та и до своей смер­ти в 2015-м он ста­биль­но раз в год вы­пус­кал хотя бы по од­ной кни­ге о Пло­ском ми­ре, не счи­тая про­из­ве­дений из дру­гих цик­лов и мно­гочис­ленных со­про­води­тель­ных ма­тери­алов.

В 1990-е Прат­четт ста­новит­ся са­мым про­дава­емым ав­то­ром Ве­ликоб­ри­тании. Сум­марный ти­раж его книг в эти го­ды — бо­лее 85 мил­ли­онов эк­зем­пля­ров, они пе­рево­дят­ся на 37 язы­ков. В 2000-х он ус­ту­па­ет пер­вое мес­то по ти­ражам Джо­ан Ро­улинг, но проч­но удер­жи­ва­ет вто­рое.

В 1998 го­ду Пратчетт ста­новит­ся ка­вале­ром ор­де­на Бри­тан­ской Им­пе­рии, а в 2009-м за слу­жение ли­тера­туре ко­роле­ва да­ру­ет ему по­чет­ный ти­тул ры­царя-ба­калав­ра (по­­сле это­го он собс­твен­но­руч­но вы­ковал се­бе меч из ме­те­орит­но­го же­леза).

В 2007 го­ду у Прат­четта ди­аг­ности­ру­ют ред­кую фор­му бо­лез­ни Аль­цгей­ме­ра. Пи­сатель жер­тву­ет мил­ли­он дол­ла­ров в фонд борь­бы с бо­лезнью, сни­ма­ет­ся в филь­ме, приз­ванном боль­ше рас­ска­зать о ней, и выс­ту­па­ет за ле­гали­зацию эв­та­назии в та­ких слу­ча­ях, как у не­го са­мого. На­чиная с 2012 го­да Прат­четт уже не мо­жет пи­сать сам — дик­туя тексты с по­мощью прог­рамм рас­позна­вания ре­чи, он про­дол­жа­ет вы­пус­кать по две кни­ги в год. Пи­сатель умер 12 мар­та 2015 го­да.

Плос­кий мир

В пер­вую оче­редь Терри Пратчетт ас­со­ци­иру­ет­ся с книгами о Плос­ком ми­ре. Плос­кий мир, или Диск, Discworld, — все­лен­ная, в ко­торой плос­кая зем­ная твердь дер­жится на че­тырех сло­нах, сто­ящих на спи­не ги­гант­ской че­репа­хи А’Ту­ина, плы­вущей в бес­ко­неч­ном кос­мо­се. В этом ми­ре ма­гия вы­пол­ня­ет функ­цию фи­зичес­ких за­конов: «ма­гичес­кое по­ле» Дис­ка за­пол­ня­ет раз­рыв в тка­ни фи­зичес­кой ре­аль­нос­ти, бла­года­ря ко­торо­му толь­ко и мо­жет су­щес­тво­вать мир на спи­не у че­репа­хи. В цен­тре Дис­ка на­ходит­ся Пуп, в го­рах над ко­торым оби­та­ют бо­ги (ре­аль­ные, по­тому что в них ве­рят). За­кан­чи­ва­ет­ся Диск Кра­ем, с ко­торо­го низ­верга­ют­ся в кос­мос во­ды оке­ана (как устро­ен кру­гово­рот во­ды в Плос­ком ми­ре, не­из­вес­тно: у Края слиш­ком силь­ное те­чение, а ис­сле­дова­телей, ко­торые ту­да смог­ли доб­рать­ся, смы­ло во­дой). Са­мый круп­ный и прак­ти­чес­ки един­ствен­ный го­род Плос­ко­го ми­ра — Анк-Мор­порк, оли­цет­во­рение Боль­шо­го Го­рода, в ко­тором рас­по­ложен Нез­ри­мый уни­вер­си­тет, сфе­ра дея­тель­нос­ти ма­гов. Анк-Мор­порку про­тиво­поло­жен Ланкр — де­ревен­ская ипос­тась Плос­ко­го ми­ра, это сфе­ра дея­тель­нос­ти ведьм. Есть еще Клатч, стра­на-ан­та­гонист, ку­да ез­дят за эк­зо­тикой, с ко­торой кон­ку­риру­ют и за­тева­ют вой­ны, что­бы от­влечь вни­мание граж­дан от внут­ренних проб­лем.

Если по­пытать­ся вы­делить две ос­новные ли­тера­тур­ные тра­диции, ко­торым Плос­кий мир обя­зан сво­им рож­де­ни­ем, по­лучит­ся, что это, с од­ной сто­роны, так на­зыва­емое вы­сокое, или ге­ро­ичес­кое, фэн­те­зи (об­ра­зец жан­ра тут «Вла­сте­лин ко­лец» Тол­ки­на), а с дру­гой — са­тира (об­разцы жан­ра — «Пу­тешес­твия Гул­ли­вера» Свиф­та и «За­повед­ник гоб­ли­нов» Сай­ма­ка). Пер­вая тра­диция стро­ит раз­ра­ботан­ный до ма­лей­ших де­талей вы­мыш­ленный мир и из­бе­га­ет па­рал­ле­лей с ре­аль­ностью (нес­лу­чай­но Тол­кин всег­да так нас­той­чи­во от­ри­цал та­кие па­рал­ле­ли во «Влас­те­лине ко­лец»); вто­рая все­цело со­сре­дото­чена на со­ци­аль­ной ре­аль­нос­ти, и вы­мысел тут — лишь еще один спо­соб го­ворить о ней. Воз­можно, кни­ги Прат­четта так по­пуляр­ны имен­но по­тому, что объ­еди­ня­ют в се­бе эти со­вер­шенно раз­ные тра­диции.

Цик­лы

Кни­ги о Плос­ком ми­ре — это четыре цик­ла, то есть се­рии книг, объ­еди­нен­ных глав­ны­ми ге­ро­ями и на­бором тем, и та­кая фор­ма — ре­зуль­тат стрем­ле­ния ав­то­ра ох­ва­тить как мож­но боль­шее чис­ло ти­пов и форм со­ци­аль­ной ре­аль­нос­ти.

1. Цикл о го­род­ской стра­же

Со­ци­аль­ная са­тира, опи­сыва­ющая жизнь в Анк-Мор­порке, глав­ном и един­ствен­ном го­роде Плос­ко­го ми­ра, гнез­ди­лище всех че­лове­чес­ких по­роков, на фо­не ко­торых толь­ко за­мет­нее си­яют доб­ро­дете­ли.

Глав­ные пер­со­нажи: собс­твен­но, го­род­ская стра­жа под ру­ководс­твом ка­пита­на Вай­мса, пра­витель Анк-Мор­порка лорд Ви­тина­ри.

2. Цикл о вол­шебни­ках и «клас­си­чес­кой» ма­гии

По­жалуй, это са­мые ци­нич­ные из прат­чет­тов­ских книг. Вол­шебни­ки — ин­теллек­ту­аль­ная эли­та Анк-Мор­порка. В от­ли­чие от ведьм, ко­торые обя­заны сво­ими ма­гичес­ки­ми спо­соб­ностя­ми вскор­мившей их зем­ле, вол­шебни­ки ско­рее ре­мес­ленни­ки, а по­тому час­то ока­зыва­ют­ся прос­то хит­ры­ми мо­шен­ни­ками и по­лити­ками.

Глав­ные пер­со­нажи: Рин­свинд, Биб­ли­оте­карь-орангутан, ар­кканцлер Нез­ри­мого уни­вер­си­тета На­верн Чу­дакул­ли.

3. Цикл о Смер­ти

Са­мый «ме­тафи­зичес­кий» из цик­лов Плос­ко­го ми­ра. В этих кни­гах мень­ше со­ци­аль­но­го и боль­ше «эк­зистен­ци­аль­но­го», ска­зоч­но­го и фи­лософ­ско­го.

Глав­ные пер­со­нажи: сам Смерть и Мор, его уче­ник.

4. Цикл о ведь­мах

Пос­вя­щен фоль­клор­но-де­ревен­ской сто­роне ре­аль­нос­ти Плос­ко­го ми­ра. Де­рев­ня с ее прос­ты­ми нра­вами и доб­ро­дете­лями про­тиво­пос­тавля­ет­ся праг­ма­тич­но­му и жес­то­кому го­роду.

Глав­ные пер­со­нажи: ма­туш­ка Вет­ро­воск, ня­нюш­ка Ягг, Маграт Чес­ногк, Тиф­фа­ни Бо­лен.

Ис­точни­ки

В кни­гах о Плос­ком ми­ре пе­реп­ле­та­ют­ся две со­вер­шенно раз­ные тра­диции — эпи­чес­кая и са­тири­чес­кая, вы­сокое и низ­кое, серь­ез­ное и смеш­ное, жур­на­ли­сти­ка и ли­тера­тура. Поп­ро­бу­ем в этом ра­зоб­рать­ся.

Ли­тера­тура

В ан­глий­ской ли­тера­туре все очень близ­ко: ка­залось бы, са­мые не­похо­жие ав­то­ры влия­ют друг на дру­га или друг от дру­га от­талки­ва­ют­ся. Пре­дис­ло­вие к сбор­ни­ку прат­четтов­ских рас­ска­зов на­писа­ла сов­ре­мен­ная ан­глий­ская пи­сатель­ни­ца Ан­то­ния Бай­етт, боль­шая его пок­лонни­ца. При этом труд­но во­об­ра­зить бо­лее да­леких друг от дру­га ав­то­ров, чем Бай­етт с ее слож­ней­ши­ми ин­теллек­ту­аль­ны­ми ро­мана­ми, и па­родист Прат­четт. Но в том-то и де­ло, что лег­ко­вес­ное са­тири­чес­кое фэн­те­зи Прат­четта — часть «боль­шой» ли­тера­тур­ной тра­диции, ухо­дящей кор­ня­ми в Шек­спи­ра и даль­ше — в фоль­клор и ми­фоло­гию.

Прат­четт го­ворил, что страсть к пи­сатель­ству в нем еще в детс­тве про­будил «Ве­тер в ивах» Кен­не­та Грэ­ма (так­же лю­бимая кни­га К. С. Ль­ю­иса). Счи­та­ет­ся, что Прат­четт рос на фан­тасти­ке и в юнос­ти его лю­бимы­ми ав­то­рами бы­ли Айзек Ази­мов и Ар­тур Кларк, но не обош­лось и без люб­ви к клас­си­чес­ко­му фэн­те­зи. В од­ном из ин­тервью Прат­четт приз­нался, что од­нажды, на­ходясь под боль­шим впе­чат­ле­ни­ем от по­вес­ти «Куз­нец из Боль­шо­го Вут­то­на», он на­писал пись­мо Тол­ки­ну и да­же по­лучил от­вет. В чис­ле по­вли­яв­ших на не­го ав­то­ров он на­зывал так­же Мар­ка Тве­на, Дже­рома К. Дже­рома и Гил­берта К. Чес­терто­на.

Жур­на­лис­ти­ка

Что­бы пра­виль­но по­нять при­роду прат­четтов­ских книг, важ­но пом­нить о том, что он был жур­на­лис­том. И де­ло не толь­ко во впе­чат­ля­ющей ско­рос­ти, с ко­торой он пи­сал, — ку­да важ­нее его стрем­ле­ние отоз­вать­ся на все ре­аль­ные тен­денции и со­бытия. Ес­ли клас­си­чес­кое фэн­те­зи рож­да­лось как ва­ри­ант эс­ка­пиз­ма (Тол­кин спе­ци­аль­но оправ­ды­вал­ся, от­во­дя по­доб­ные об­ви­нения), фэн­те­зи Прат­четта — текст, на­писан­ный на зло­бу дня. Вот как сам Прат­четт вспо­минал о сво­ем жур­на­лист­ском опы­те, бе­седуя с со­зда­теля­ми до­кумен­таль­но­го филь­ма «Back in Black»:

«Это бы­ла нас­то­ящая га­зета с 96 стра­ница­ми част­ных объ­яв­ле­ний. Имен­но там я вы­учил­ся азам мас­терс­тва, трю­кам, саль­ным шу­точ­кам, сом­ни­тель­но­му фоль­кло­ру и штам­пам ре­ги­ональ­ной жур­на­лис­ти­ки. И это бы­ло нас­то­ящее об­ра­зова­ние. Ког­да ты жур­на­лист, ты очень бы­стро по­нима­ешь, что твор­ческих кри­зисов не бы­ва­ет, по­тому что как толь­ко ты впа­да­ешь в кри­зис, не­мед­ленно по­яв­ля­ет­ся ка­кой-ни­будь неп­ри­ят­ный при­дурок и на­чина­ет орать на те­бя, тре­буя сдать текст».

Жур­на­лист­ский на­вык ска­зыва­ет­ся в тех­ни­ке пись­ма — да­леко не все кни­ги Прат­четта от­ли­ча­ют­ся глу­биной, но бе­зус­ловно сла­бых с «тех­ни­чес­кой» точ­ки зре­ния (ком­по­зиция, язык, диа­ло­ги, ха­рак­те­ры) сре­ди них нет. Боль­шинс­тво пре­тен­зий выс­ка­зыва­ет­ся в ад­рес «Цве­та вол­шеб­ства», пер­вой кни­ги о Плос­ком ми­ре, на­поми­на­ющей ско­рее сбор­ник гэ­гов на все­воз­можные те­мы, чем цель­ное про­из­ве­дение, и трех по­следних, где слиш­ком за­мет­на спеш­ка: ав­тор то­ропил­ся за­кон­чить ра­боту до смер­ти, к ко­торой го­товил­ся с 2007 го­да.

Са­тира

Иро­ничес­кое фэн­те­зи Прат­четта на­поми­на­ет со­ци­аль­ную са­тиру Джо­ната­на Свиф­та, ко­торая, в свою оче­редь, вос­хо­дит к гу­манис­ти­чес­кой тра­диции Эраз­ма Рот­тердам­ско­го и То­маса Мо­ра. Ха­рак­терный при­мер — опи­сание ме­тода управ­ле­ния го­родом и че­лове­чес­ким обще­ством в це­лом пат­ри­ци­ем Анк-Мор­порка лор­дом Ви­тина­ри:

«Что­бы управ­лять го­родом, по­доб­ным Анк-Мор­порку, нуж­но об­ла­дать осо­бым скла­дом ума, и лорд Ви­тина­ри им об­ла­дал. Пат­ри­ций во­об­ще был вы­да­ющей­ся лич­ностью.
     Он не­од­нократ­но ду­рачил и при­водил в ярость ос­новных куп­цов и тор­говцев Анк-Мор­порка, но дос­тиг в этом та­ких вы­сот, что они уже дав­ным-дав­но от­ка­зались от вся­ких по­пыток убить его и те­перь за­нима­лись тем, что бо­ролись за мес­то под солн­цем ис­клю­читель­но друг с дру­гом. И все рав­но, да­же если бы на­шел­ся смель­чак, по­пытав­ший­ся по­кусить­ся на жизнь пат­ри­ция, ему при­шлось бы из­рядно по­потеть, вы­ис­ки­вая учас­ток пло­ти дос­та­точ­но боль­шой, что­бы ту­да мож­но бы­ло вонзить кин­жал.
     Дру­гие гос­по­да уб­ла­жали се­бя жа­ворон­ка­ми, фар­ши­рован­ны­ми пав­линь­ими язы­ками, но лорд Ви­тина­ри всег­да счи­тал, что ста­кан ки­пяче­ной во­ды с лом­ти­ком чер­ство­го хле­ба — это эле­ган­тно и сыт­но».

Юмор Прат­четта от­части на­поми­на­ет ка­пуст­ник, а в Ан­глии это бла­город­ная тра­диция, в ко­торой со­седс­тву­ют «Мон­ти Пай­тон» и уже упомянутый Свифт. Са­тира тут го­раз­до ши­ре «прос­то юмо­ра»: она вы­рас­та­ет до фи­лософ­ских вы­сот, часто об­ра­ща­ет­ся в иро­нию, не бо­ит­ся тро­гать свя­щен­ное — бо­гов, жизнь и смерть, — но не из лег­ко­мыс­лия, а на­обо­рот, по­тому, что от­но­сит­ся к ним и к воз­можнос­ти го­ворить о них очень серь­ез­но.

Да­же собс­твен­ную смерть Прат­четт пре­вра­тил в про­ник­ну­тый свет­лым юмо­ром ат­трак­ци­он. В мо­мент его смер­ти в офи­ци­аль­ном твит­тер-ак­ка­ун­те пи­сате­ля был опуб­ли­кован сле­дующий диа­лог (Смерть го­ворит го­лосом, ко­торый не спу­тать боль­ше ни с чьим, — на пись­ме его реп­ли­ки пе­реда­ют­ся ка­пителью):

«На­конец, сэр Тер­ри, нам по­ра ид­ти.
     Тер­ри взял Смерть за ру­ку и пос­ле­довал за ним че­рез две­ри, ве­дущие в тем­ную пус­ты­ню, оку­тан­ную бес­ко­неч­ной ночью».

Оча­рова­ние книг Прат­четта в ог­ромной сте­пени дер­жится на язы­ковой иг­ре. Текст про­низан юмо­ром на раз­ных уров­нях: это не толь­ко шут­ки и озор­ное стол­кно­вение мо­тивов и сю­жет­ных ли­ний, но и пос­то­ян­ная иг­ра. Че­го сто­ят толь­ко го­воря­щие име­на: ар­кканцлер На­верн Чу­дакул­ли — Mustrum Ridcully, воп­ло­щение ду­ха мо­шен­ни­чес­тва и пред­при­нима­тель­ства Се­бя-Ре­жу-Без-Но­жа (С. Р. Б. Н.) Дос­табль — Cut-Me-Own-Throat (C. M. O. T) Dibbler, во­пло­щение ду­ха жур­на­лис­ти­ки Виль­ям де Словв — William de Worde.

Здесь сто­ит по­мянуть доб­рым сло­вом рус­ских пе­ревод­чи­ков Прат­четта: Алек­сан­дра Жи­карен­це­ва, Свет­ла­ну Ув­барх (Жу­жуна­ву), Ни­колая Бер­денни­кова, лю­бящих Прат­четта и по­нимаю­щих, с чем они име­ют де­ло. Выс­ший пило­таж — рус­ский пе­ревод язы­ка на­рода фиг­лов из под­цикла про Тиф­фа­ни Бо­лен. В ори­гина­ле это смесь ир­ланд­ско­го и шот­ланд­ско­го язы­ков, са­ма по се­бе на­сыщен­ная язы­ковы­ми иг­ра­ми. В рус­ских пе­рево­дах На­тальи Ал­лу­нан этот язык блес­тя­ще вос­про­из­ве­ден как ди­алект, стро­ящий­ся на язы­ке эв­фе­миз­мов об­сцен­ной и дру­гого ро­да сни­жен­ной лек­си­ки:

«Раз­да­лось ти­хое „чпок“, а за ним буль­каю­щие зву­ки. Джин­ни про­тяну­ла му­жу кро­хот­ный де­ревян­ный ста­кан­чик. В дру­гой ру­ке она дер­жа­ла кро­хот­ную ко­жаную фля­гу.
     Ис­па­рения из ста­кана раз­ли­лись в воз­ду­хе.
     — Это ос­татние ос­татки осо­бой овечь­ей при­тир­ки, что твоя мал-мал гра­маз­да кар­га по­дари­ла нам на свадь­бу, — ска­зала Джин­ни. — Я убе­рег­ла их на ок­рай­ний слу­чай.
     — Она не моя мал-мал гра­маз­да кар­га, Джин­ни, — Явор и не взгля­нул на ста­кан. — Она на­шая мал-мал гра­маз­да кар­га. И по­мяни мое сло­во, Джин­ни, она спо­соб­на стать все­кар­гой. У ней внут­ре сок­ры­та мо­гут­ность, о ка­кой она ни бум-бум. А вот ро­ев­ник ту мо­гут­ность чу­ет.
     — Ax-ха, но, как ни на­зови, а пой­ло есть пой­ло, вер­но? — Джин­ни про­вела ста­каном ту­да-сю­да пе­ред но­сом му­жа.
     Он вздох­нул и от­вернул­ся».

Фан­та­зия

Тек­сты Прат­четта — это осо­бый сплав фан­тасти­чес­ких идей 1960-х, вре­мени его юнос­ти, и ки­нема­тог­ра­фичес­кой ре­аль­нос­ти 2000-х.

Глав­ный ге­рой ро­мана «Мор, уче­ник Смер­ти» («Mort») пос­ту­па­ет в под­мастерья к Смер­ти и не­кото­рое вре­мя вы­пол­ня­ет его обя­зан­ности. Ре­шив устро­ить се­бе вы­ход­ной, он влюб­ля­ет­ся в де­вуш­ку, ко­торую ему пред­сто­ит про­водить в мир иной. Мо­лодой че­ловек со­бира­ет­ся спас­ти воз­люблен­ную, за­брав на тот свет ее убий­цу. Та­ким об­ра­зом ге­рой раз­ру­ша­ет ткань ре­аль­нос­ти, и та, со­про­тив­ля­ясь, рас­ка­лыва­ет­ся на два из­ме­рения. Ре­аль­ность, в ко­торой де­вуш­ка мерт­ва, раз­раста­ет­ся, стре­мясь вы­тес­нить ре­аль­ность — на­руши­тель­ни­цу по­ряд­ка ве­щей. Опи­сание приз­рачной сте­ны, раз­де­ля­ющей две час­ти ми­ра, — од­но из са­мых впе­чат­ляю­щих у Прат­четта.

За­коны

Мир Прат­четта толь­ко ка­жет­ся лег­ко­мыс­ленным. Если пос­мотреть вни­матель­но, он под­чи­нен стро­гим за­конам: фи­зико-ма­гичес­ким (в Плос­ком ми­ре это за­коны од­но­го по­ряд­ка), эти­чес­ким, ли­тера­тур­ным и ми­фоло­гичес­ким. Эти за­коны мож­но на­рушить, а вот из­бе­жать пос­ледс­твий та­кого на­руше­ния ни­как нель­зя. Как ска­зано в од­ной из книг: «Лю­ди не бо­лее спо­соб­ны из­ме­нить ход ис­то­рии, чем пти­цы — не­бо. Все, что они мо­гут, — это вос­поль­зо­вать­ся мо­мен­том и вста­вить свой не­боль­шой узор». Имен­но в этом родс­тво книг Прат­четта с «вы­соким» фэн­те­зи и серь­ез­ной ли­тера­турой во­об­ще. Сре­диземье Тол­ки­на вы­мыш­ле­но толь­ко на уров­не ге­ог­ра­фии и на­селяю­щих его на­родов. Ис­то­рия это­го ми­ра и сю­жет «Влас­те­лина ко­лец» раз­ви­ва­ют­ся по уни­вер­саль­ным за­конам эти­ки (в слу­чае Тол­ки­на — эти­ки хрис­ти­ан­ской), а «прик­ладная» ма­гия — лишь спе­цэф­фект, не про­тиво­реча­щий им, а на­обо­рот, уси­ливаю­щий их дей­ствие.

Чем даль­ше, тем уве­рен­нее Прат­четт ис­поль­зу­ет один и тот же мо­тив: ока­зав­шись пе­ред не­посиль­ной за­дачей (обыч­но это спа­сение род­ной де­рев­ни, ре­же ми­ра), ге­рой рас­те­рян ров­но до тех пор, по­ка не на­щупа­ет пред­назна­чен­ную ему роль, «ло­гику ми­фа». По­сле это­го он на­чина­ет ве­рить в се­бя в этой ро­ли, а сю­жет (миф) на­чина­ет дей­ство­вать. Осо­бен­но наг­лядно это мож­но уви­деть в «Ведь­мах за гра­ницей»:

«Сказ­ки — вещь очень важ­ная.
     Лю­ди ду­ма­ют, что сказ­ки соз­да­ют­ся людь­ми. На са­мом же де­ле все на­обо­рот.
     Сказ­ки су­щес­тву­ют со­вер­шенно не­зави­симо от сво­их ге­ро­ев.
     <…>
     Су­щес­тво­вание этих са­мых ска­зок на­кла­дыва­ет смут­ный, но до­воль­но ус­той­чи­вый от­пе­чаток на ха­ос, ко­торый пред­став­ля­ет со­бой все­лен­ская ис­то­рия. Сказ­ки про­тачи­ва­ют в ней лож­бинки, дос­та­точ­но глу­бокие и по­зво­ляю­щие лю­дям сле­довать вдоль них. Точ­но так же во­да про­тачи­ва­ет се­бе рус­ло в гор­ном скло­не. И каж­дый раз, ког­да рус­лом сказ­ки про­ходят но­вые дей­ствую­щие ли­ца и ге­рои, оно ста­новит­ся все глуб­же.
     Это на­зыва­ет­ся те­ори­ей по­вес­тво­ватель­ной при­чин­ности и оз­на­ча­ет, что сказ­ка, сто­ит ей на­чать­ся, при­об­ре­та­ет фор­му. Она мо­мен­таль­но впи­тыва­ет виб­ра­ции всех сво­их пред­ше­ствую­щих из­ло­жений, ко­торые ког­да-ли­бо име­ли мес­то.
     Вот по­чему ис­то­рии все вре­мя по­вто­ря­ют­ся.
     Ты­сяча ге­ро­ев по­хища­ла у бо­гов огонь. Ты­сяча вол­ков по­жира­ла ба­буш­ку, ты­сяча прин­цесс удос­та­ива­лась по­целуя. Мил­ли­оны без­вес­тных ак­те­ров, са­ми то­го не со­зна­вая, про­ходи­ли про­торен­ны­ми ска­зоч­ны­ми троп­ка­ми.
     В на­ше вре­мя та­кого прос­то быть не мо­жет, что­бы тре­тий, са­мый млад­ший, сын ка­кого-ни­будь ко­роля, пус­тись он на под­ви­ги, до это­го ока­зав­ши­еся не по пле­чу его стар­шим брать­ям, не пре­ус­пел бы в сво­их на­чина­ни­ях».

Для Прат­четта сказ­ка — ор­га­ничес­кая часть ли­тера­тур­ной тра­диции в широ­ком смыс­ле сло­ва: эт­нограф наз­вал бы это ми­фами, а ис­то­рик ли­тера­туры — бро­дячи­ми сю­жета­ми. В кни­ге «Дамы и господа» Прат­четт по­меща­ет ге­ро­ев во вдруг вы­шед­ший из бе­регов и прор­вавший­ся в ре­аль­ность Плос­ко­го ми­ра сю­жет шек­спи­ров­ско­го «Сна в лет­нюю ночь», в «Carpe Jugulum» из бе­регов вы­ходит сю­жет ро­мана о вам­пи­рах, в «Уди­витель­ном Мо­рисе и его уче­ных гры­зунах» — ле­ген­да о гамельн­ском кры­соло­ве, а в «Мас­ка­раде» — сю­жет о приз­ра­ке опе­ры.

Ма­гия и эти­ка

Для Прат­четта очень важ­на мысль о том, что на ре­аль­ность ма­гия воз­дей­ству­ет сом­ни­тель­ным об­ра­зом. В Плос­ком ми­ре к ма­гии в чис­том ви­де при­бега­ют толь­ко очень по­сред­ствен­ные ма­ги и ведь­мы — «ре­мес­ленни­ки», но не нас­тоя­щие мас­те­ра. Ре­аль­ная же ос­но­ва ма­гии — «го­лово­логия», зна­ние че­лове­ка, его спо­соба мыс­лить и чув­ство­вать. Что­бы прев­ра­тить че­лове­ка в ля­гуш­ку, на­до не раз­ма­хивать вол­шебной па­лоч­кой, а зас­та­вить его по­верить, что он ля­гуш­ка, — и де­ло сде­лано. По­это­му глав­ная за­дача ведьм, по Прат­четту, вов­се не кол­довс­тво, а по­мощь лю­дям и хра­нение гра­ниц ре­аль­нос­ти:

«Мы прис­матри­ва­ем за тем, что про­ис­хо­дит… на гра­нице, на гра­ни. Гра­ниц мно­го, го­раз­до боль­ше, чем ду­ма­ют лю­ди. Меж­ду жизнью и смертью, этим ми­ром и со­сед­ним, ночью и днем, пра­виль­ным и не­пра­виль­ным… И их нуж­но ох­ра­нять. Вот мы их и сте­режем. Мы хра­ним суть ве­щей».

Ин­те­рес­но, что все­лен­ная Прат­четта ра­бота­ет по мо­раль­ным за­конам: по­мо­гаю­щий дру­гим в ко­неч­ном сче­те по­мога­ет се­бе ос­та­вать­ся са­мим со­бой.

«За этим-то мы и хо­дим по ок­ру­ге, ле­чим лю­дей и все та­кое, — про­дол­жа­ла гос­по­жа Вет­ро­воск. — Ну и за тем, что­бы лю­дям бы­ло чуть по­лег­че, ко­неч­но. Но глав­ное — это по­мога­ет всег­да ос­та­вать­ся в рав­но­весии. По­ка ты по­мога­ешь лю­дям, ты твер­до зна­ешь, где в те­бе глав­ное, где твоя се­реди­на, твой центр. И так и сто­ишь в этой се­реди­не, как при­к­ле­ен­ная, не ко­леб­лешь­ся ту­да-сю­да. Ос­та­ешь­ся че­лове­ком и не пы­та­ешь­ся злоб­но хи­хикать».

Этот ход рас­сужде­ний глу­боко бли­зок и Чес­терто­ну, и Тол­ки­ну, и Ль­ю­ису (вспом­ним его эс­се «Доб­ро и зло как ключ к по­нима­нию все­лен­ной»), и До­ро­ти Сэй­ерс — все­му то­му, что мож­но наз­вать «ан­глий­ской эти­чес­кой тра­ди­цией».

Дру­гие кни­ги

Прат­четт — это не толь­ко кни­ги о Плос­ком ми­ре. Сэр Тер­ри так­же на­писал три дет­ских ро­мана про кро­шеч­ных су­ществ но­мов, под­рос­тко­вую три­логию о Джо­не Мак­свел­ле. В по­следние че­тыре го­да жиз­ни Прат­четт вмес­те с фан­тастом Сти­веном Бак­сте­ром вы­пус­ка­ет пять до­воль­но скуч­ных ро­манов в ду­хе Клиф­форда Сай­ма­ка о па­рал­лель­ных ми­рах. Есть и не­сколь­ко книг вне се­рий. Са­мые лю­бопыт­ные из них — ли­рико-фи­лософ­ский под­рос­тко­вый ро­ман «На­род, или Ког­да-то мы бы­ли дель­фи­нами»  , а так­же напи­сан­ные в соавторстве со своим другом Ни­лом Гей­ма­ном «Бла­гие зна­мения»   — ли­те­ра­тур­ная иг­ра с куль­то­вым филь­мом «Омен» Ри­чар­да Дон­не­ра. Не­дав­но Гей­ман объ­явил, что од­но­имен­ный шес­ти­серий­ный се­ри­ал по его сце­нарию вый­дет в 2018 го­ду.

Эво­люция Прат­четта: от жур­на­лис­ти­ки к литературе

Ед­ва ли не са­мое лю­бопыт­ное в Прат­четте — это та эво­люция, ко­торая про­ис­хо­дит с ним са­мим от пер­вых книг о Плос­ком ми­ре к по­следним. Труд­но най­ти луч­шую ил­люс­тра­цию то­го, как ра­бота­ет куль­тур­ная и ли­тера­тур­ная тра­ди­ция — это вид­но тем от­четли­вее, что пе­ред на­ми не про­фес­сор фи­лоло­гии, а жур­на­лист. Сам Прат­четт не раз при­зна­вал­ся, что пи­сатель­ство бы­ло для не­го жур­на­лис­ти­кой ины­ми средс­тва­ми. «Пи­сать ро­маны о Плос­ком ми­ре — это срод­ни жур­на­лис­ти­ке, — го­ворит он в ин­тервью жур­на­лу Locus 1999 го­да. — Быть мо­жет, это жур­на­лис­ти­ка, опи­сыва­ющая фак­ты двух- или трех­летней дав­ности, но пос­ледние книг де­сять бы­ли в не­кото­рой сте­пени на­ве­яны от­но­ситель­но сов­ре­мен­ны­ми со­быти­ями». Но со вре­менем в кни­гах ста­новит­ся все мень­ше от ка­пуст­ни­ка и соб­ра­ния гэ­гов и все боль­ше гар­мо­нии, они все мень­ше за­висят от «зло­бы дня», при­об­ре­тая собс­твен­ную ху­дожес­твен­ную ло­гику и энер­гию ли­тера­тур­ной тра­диции. Ин­те­рес­но наб­лю­дать, как бро­шен­ные по­ходя в ран­них кни­гах те­мы поз­же на­пол­ня­ют­ся смыс­лом, а по­вер­хностные ли­тера­тур­ные ал­лю­зии ус­ту­па­ют мес­то про­думан­но и со зна­ни­ем де­ла ис­поль­зо­ван­ным фоль­клор­ным мо­тивам.

Возь­мем для при­мера ран­нюю и позд­нюю кни­ги Прат­четта. «Цвет вол­шеб­ства», пер­вый ро­ман о Плос­ком ми­ре, на­писан­ный в 1983 го­ду, на­поми­на­ет изде­лие хо­роше­го ре­мес­ленни­ка: по су­ти, кни­га поч­ти пол­ностью сос­то­ит из обыг­ры­вания из­вес­тных (и да­же слиш­ком уз­на­ва­емых) фан­тасти­чес­ких произ­ве­дений, обиль­но сдоб­ренно­го не всег­да удач­ны­ми шут­ка­ми. В филь­ме «Back in Black» Нил Гей­ман го­ворит, что часть про­бле­мы с кни­гами Тер­ри в том, что мно­гие на­чина­ют его чи­тать с «Цве­та вол­шеб­ства»: «Но это аб­со­лют­ная ме­шани­на и ужас­ная от­прав­ная точ­ка. Это все рав­но что пы­тать­ся по­нять Вуд­ха­уса, на­чав с его школь­ных рас­ска­зов, — это соб­ра­ние шу­точек, при­чем в „Цве­те вол­шеб­ства“ они да­же не осо­бен­но хо­роши».

«Ма­лень­кий сво­бод­ный на­родец» — кни­га, вос­пе­ва­ющая род­ные для Прат­четта мес­та, в ко­торой па­родия и са­тира уже да­леко не глав­ное. Прат­четт бе­рет ска­зания о воль­ном на­род­це фиг­лах, сме­шива­ет фоль­клор­ные ком­по­нен­ты с ли­тера­тур­ны­ми, до­бав­ля­ет ок­сфордшир­ских ре­алий (Бе­лая ло­шадь, Куз­ница Вёлун­да, Рид­жу­эй­ская до­рога), ожив­ля­ет все это опи­сани­ями ме­ловых хол­мов, сдаб­ри­ва­ет псев­до­шот­ланд­ским го­вором и гру­быми шу­точ­ка­ми фиг­лов и по­меща­ет во все­лен­ную сво­его Плос­ко­го ми­ра. Эти ком­по­нен­ты об­ра­зу­ют озор­ное, но очень гар­мо­нич­ное це­лое с не­зыб­ле­мой сис­те­мой цен­ностей. По­рази­тель­но, как бо­гобо­рец Прат­четт прак­ти­чес­ки соз­да­ет учеб­ник хрис­ти­ан­ской эти­ки, про­пове­дую­щий сми­рение и са­мопо­жер­тво­вание, и по­казы­ва­ет, что ма­гия — лишь спе­цэф­фект, тог­да как нас­то­ящее вол­шеб­ство воз­ни­ка­ет из со­еди­нения ума (как у нас­то­яще­го ан­гли­чани­на, ум у Прат­четта на пер­вом мес­те), люб­ви, хит­рости и (опять же очень по-ан­­глий­­ски) прак­тичнос­ти.

В кни­гах о Плос­ком ми­ре Тер­ри Прат­четт на­пол­ня­ет све­жей кровью тра­дицию фэн­те­зи, ко­торая ус­пе­ла за­мет­но «за­мылить­ся» по­сле эпо­хи от­цов-ос­но­вате­лей, Тол­ки­на и Ль­ю­иса, в се­реди­не XX ве­ка, на­чав вы­рож­дать­ся в эпи­гон­скую «ма­гичес­кую фан­тасти­ку». Воз­вра­щая на зем­лю слиш­ком отор­вавший­ся от нее жанр, до­бав­ляя от­сы­лок к ак­ту­аль­ным со­быти­ям и ок­ру­жа­ющей чи­тате­ля ре­аль­нос­ти, он в то же вре­мя воз­вра­ща­ет его к ис­то­кам, воп­ро­сам о доб­ре и зле и мес­те че­лове­ка в ми­ре. Тем при­меча­тель­нее, что сде­лать это смог ав­тор, сам при­шед­ший в этот жанр, что­бы обыг­ры­вать и па­роди­ровать его, но в ито­ге за­гово­рив­ший его язы­ком всерь­ез. «Фэн­те­зи — это не про вол­шебни­ков и ду­рац­кие вол­шебные па­лоч­ки, — го­ворил сэр Тер­ри в ре­чи на вру­чении ему ме­дали Кар­не­ги (сре­ди по­лучив­ших ее был и К. С. Ль­ю­ис), — это воз­можность уви­деть мир под дру­гим уг­лом». Не­ос­ла­беваю­щий ин­те­рес к его кни­гам го­ворит о том, что ему это уда­лось.