Как вояки в Первую мировую ездили на побывку домой

Увольнение в тыл оказывалось одной из самых долгожданных наград для любого солдата или офицера. Однако их поездки домой или в тыл были обставлены рядом строгих формальностей и были источником постоянной головной боли для гражданских властей.

Гражданские попадают на войну

В июле-сентябре 1914 года в странах Антанты и Тройственного союза на призывных пунктах оказались сотни тысяч мужчин разного возраста. В одних странах они уже знали, что такое военная служба, и спокойно (насколько это было возможно, конечно) восприняли начавшиеся тяготы. Для этих армий трудности, имевшие место в 1914 – первой половине 1915 гг., были скорее материального плана: не хватало обмундирования, медленно работал транспорт, не всегда вовремя готовилась пища. Так, историк Одиль Ройнетт пишет, что не во всех германских батальонах, куда попали резервисты, были винтовки для тренировки, командовали этими подразделениями офицеры из ландштурма, с трудом разбиравшиеся в особенностях войны нового типа, и т.п.

Для Великобритании, никогда не имевшей системы обязательного военного призыва, приход сотен тысяч добровольцев в армию начался не только с опустошения складов (так, знаменитой формы цвета хаки на всех не хватило, поскольку импортные красители кончились, и пришлось одевать новобранцев в т.н. «Kitchener blue»), но и с немедленной отправки в госпитали в течение сентября-октября 1914 года 20 000 добровольцев, заболевших с непривычки к казарменной жизни. В августе 1914 года сотни жительниц британской столицы атаковали казармы 17-го батальона Лондонского пехотного полка, требуя, чтобы их мужей возвращали домой после дневных тренировок.

Адаптация к военным условия прошла, тем не менее, быстро. Для тех же англичан война поначалу напоминала, по крайней мере, в армейских лагерях на родине, своего рода скаутские походы, отпуск от домашних дел. Кроме того, энтузиазм многих сотен тысяч военнослужащих по обе стороны фронта подпитывался уверенностью в быстром разрешении конфликта. В первое время для связи с домом хватало почты, но затем тоска по домашнему очагу начала серьезно влиять на мораль. Так, французский историк Эммануэль Кронье подчёркивает, что вопрос об отпусках не волновал командование, да и солдат, вплоть до конца 1914 года. Однако разрушение мифа о «конце войны до Рождества» и особенно изматывающее окопное сидение, начавшееся в 1915 году, очень остро поставили вопрос об увольнительных. Солдаты нуждались в физическом и психологическом отдыхе от напряжения, которое они испытывали на фронте.

Система отпусков

Кронье пишет, что отпуск всё же был редким и коротким – в среднем, за 1500 дней войны на отпуск у каждого солдата на Западном фронте пришлось около 60 дней. Командование очень скупо давало отпуска, поскольку они зависели от хода военных действий.

Системы отпусков, применявшиеся в разных армиях, также выявили неравенство среди комбатантов. Кронье пишет, что с июля 1915 года французским военнослужащим предоставлялся отпуск от 3 до 10 дней два или три раза в год – эту систему утвердил лично маршал Жоффр. У немцев фронтовики ждали год с момента прибытия на передовую, прежде чем получали шанс вернуться домой на две недели в году – подобная поездка, правда, из-за ранения, была красочно описана Ремарком в его романе «На Западном фронте без перемен».

В британских войсках и, особенно, в армиях доминионов Британской империи дело обстояло хуже. Поскольку комбатанты, подчёркивает Кронье, были далеки от дома, из-за «материально-технических трудностей и страха перед дезертирством» они были вынуждены проводить свой отпуск недалеко от фронта. Впрочем, у британцев на Западном фронте дела обстояли значительно лучше, чем у сражавшихся в Галлиполи, на Балканах или Ближнем Востоке.

Значительные различия существовали между отпусками для офицеров и солдат. Например, в британской армии солдатам разрешалось получать отпуск каждые 15 месяцев, тогда как офицеры имели такую возможность каждые три месяца. Во французской армии система увольнений стала краеугольным камнем в конфликтах между политиками и военным командованием. Начиная с 1915 года, когда была введена система отпусков, парламентарии, пресса, высшие военные чины и комбатанты начали свою борьбу за изменение или сохранение ее в том виде, каком она вышла из-под пера Жоффра.

Давление на военное командование осенью 1916 года привело к установлению права на три ежегодных отпуска, а в 1917 и 1918 годах – на их удлинение. Действительно, пишет Кронье, заметное место в декларациях солдат, участвовавших в мятежах в апреле-мае 1917 года, занимало требование увеличить отпуск и предоставлять его всем без исключения в установленном порядке. Сама победа, в конечном счете, стала восприниматься французами на фронте как «grand perm», т.е., «великая увольнительная».

В российской армии, к слову, также очень болезненно воспринималась проблема с отпусками. Историк Я.В. Валяев, ссылаясь в том числе на известного специалиста по истории Русского фронта Первой мировой войны А.Б. Асташова, подчёркивает:

«Отпуск предоставлялся при боевом ранении, связанном с реабилитацией солдата, или за отличие, проявленное в бою. Отпуск являлся единственным источником пополнения сил, поэтому, чтобы заслужить его, многие специально шли в разведку или просили его вместо какой-либо награды. Солдат, получивший отпуск, также имел право бесплатного проезда по литере “А”, что позволяло малоимущим солдатам побывать дома. Но, с другой стороны, именно с солдат-отпускников началось разложение армии и брожение умов внутри нее».

Поведение солдат в увольнительной и контроль над ними

Если командование на фронте очень беспокоила проблема недостатка в живой силе из-за отпусков солдат, то военных в тылу и гражданские власти занимали вопросы поведения солдат в увольнительных. Слишком много соблазнов встречали отпускники на пути к месту отдыха и собственно на месте. Особенно мучительно давался путь назад в ад передовых траншей.

Воспользовавшись книгой Эммануэль Кронье и публикациями ряда других историков, можно проследить путь отпускника и обозначить основные опасности, которые могли его подстерегать.

На Западном фронте самым желанным местом для отпускника, кроме родного дома, конечно, был Париж. Туда устремлялось так много солдат и офицеров, что французские власти ограничили доступ в город, оставив въезд призванным жителям Парижа, людям, имевшим там родственников, и солдатам, чьи родные места были оккупированы немцами. Отдельной категорией проходили союзные и колониальные войска – в последних далеко не все военнослужащие имели возможность не то что попасть в Париж, а даже просто получить отпуск за пределы военного лагеря.

Так, марокканцы и негры из Французской Западной Африки были сосредоточены в двух городках на Лазурном берегу, подальше от столицы, и могли отдыхать только там, хотя условия жизни в тамошних лагерях были, как подчёркивает Кронье, не самыми хорошими. Зато бельгийцы, британцы и американцы получили свободный доступ в Париж. Под конец войны до 100 000 союзников ежемесячно приезжали туда, а количество французских солдат (без учёта офицеров) колебалось от 5500 в апреле 1916 до 38 500 в июле 1917 гг. Воротами в Париж были вокзалы, но железнодорожный транспорт был перегружен, причём настолько, что часто случались аварии. Так, в декабре 1917 года из-за крушения поезда погибло 800 человек.

Генерал Петен, железной рукой задавивший солдатские выступления в апреле 1917 года, был склонен пойти на компромисс и облегчил получение отпусков. При этом были установлены строгие требования к внешнему виду отпускников, которые должны были формировать положительный образ армии в глазах тылового населения. Никакой грязи, оружия, выпивки – только вычищенные мундиры, шинели и шлемы. С алкоголем, правда, справиться не удалось, тогда Петен приказал продавать вино на станциях только в армейских кооперативных лавках, чтобы хотя бы часть денег отпускников возвращалась обратно в казну.

Солдаты наводнили улицы Парижа и французских городов, став, по замечанию Кронье, новым типом городских фланёров, заполнивших все общественные места. Подчас солдаты оказывались в центре конфликтов. Несмотря на то, что они, прежде всего, хотели развлекаться (кино, театры, кафе), избегать столкновений не удавалось. Фронтовики ненавидели тех, кто отсиживался на бумажной работе в тылу. В драках между тыловиками и фронтовиками толпа обычно вставала на сторону последних, мешая полиции арестовать их.

Солдаты-пуалю часто вели себя, по описанию современников и историков, довольно нагло, частенько требуя бесплатно вино, сигареты, закуривая в метро, нарушая границы частных владений. На требование офицеров отдавать честь отпускники могли угрюмо ответить что-то типа: «Мы салютовали в Вердене только мертвецам!» Нередки были столкновения между солдатами разных армий – французам ещё и платили меньше всех, и потому они отчаянно завидовали британцам и американцам. Чрезвычайно сильны были расистские предубеждения, поэтому усилия командования по удержанию алжирцев и марокканцев в лагерях были в чем-то оправданны. Колониальные войска всегда подозревались в насилии над женщинами – один лишь слух об этом приводил пуалю в неистовство и имел обычно печальные последствия в виде раненых или убитых африканцев.

Для союзников, кроме обычных удовольствий, какие мог предоставить тыловой город, важную роль в отдыхе играли, как это ни странно, экскурсии. Британцы и жители доминионов частенько тратили свои отпуска на осмотр французских, итальянских или греческих достопримечательностей – программы составлялись и курировались обычно Христианским союзом молодёжи.

Новозеландцы, австралийцы и канадцы также много времени проводили в Лондоне – их отпуска дома были невозможны, и они после 15 месяцев боев отправлялись в Шампань, Пикардию или на Британские острова, осматривая тамошние красоты и перемежая их выпивкой и поисками любовных приключений. Современники описывали отпускников, слонявшихся по Лондону, так: «одна рука в кармане, в зубах сигарета, на другой руке висит женщина». Офицеры вели себя не лучше, хотя для них все заканчивалось обычно в «Вест-Энде, у женщины, рекомендованной знакомыми, и бравшей по пять фунтов за ночь».

Заключение

Массовые отпуска солдат и офицеров с передовой еще больше приблизили фронт к тылу. С одной стороны, командование и правительство не могли не понимать полезную психотерапевтическую силу подобного рода отдыха. С другой, контакты солдат и тылового населения серьезно вредили пропаганде и способствовали переносу разного рода идей и практик с фронта и обратно. Как бы то ни было, тотальность войны, ее повсеместность стала ощущаться и восприниматься как нечто совершенно обыденное. Дальнейшее закрепление подобного образа конфликта произойдет уже в годы Второй мировой войны.