Михаил Врубель и Надежда Забела: сказка с несчастливым концом

Любовь и так далее

На момент знакомства с будущей женой Михаилу Врубелю исполнилось 40. По части отношений он к тому времени имел изрядный и в основном трагический опыт. Первая большая любовь приключилась с Михаилом Александровичем в 1884-м — ему тогда было 27. Известный археолог, историк искусства Адриан Прахов пригласил молодого художника в Киев для реставрационных работ в Кирилловской церкви. Там Врубель познакомился с красавицей Эмилией.

Эмилия была талантливой пианисткой, ученицей Ференца Листа. Она содержала в Киеве литературный салон и была, по воспоминаниям ее внучки — Александры — «дамой с придурью». Кроме того, она была женой работодателя Врубеля. Это досадное недоразумение не остановило юношу — как честный человек, он предупредил Прахова, что непременно женится на Эмилии. Прахов пожал плечами: это был не первый и не последний раз, когда ради таланта Врубеля окружающие мирились с некоторой эксцентричностью его натуры. Первое время ухаживания Врубеля даже забавляли чету Праховых, но вскоре наскучили обоим, и Врубель был командирован в Италию — изучать византийское искусство.

Едва вернувшись, он сделал Эмилии предложение. Врубель был влюблен не на шутку. Он написал с Эмилии Праховой икону «Богоматерь с младенцем», и вообще возвел вокруг нее настоящий романтический культ. Будучи отвергнутым, он долго переживал. Однажды, много позднее, он пошел купаться со своим приятелем Константином Коровиным, и тот, заметив у него на груди множество больших белых шрамов, спросил, откуда они. «Не знаю, поймете ли вы». — Ответил Врубель. — «Я любил женщину, она меня — нет. Вернее, даже любила, но многое мешало ее пониманию меня. Я страдал в невозможности объяснить ей это мешающее. Я страдал, но когда резал себя, страдания уменьшались».

Потом были другие романы — чаще мимолетные, но неизменно бурные и, в том или ином смысле, разрушительные.

Однажды Михаил Врубель написал для коллекционера Ивана Терещенко картину «Моление о чаше». Зная привычку художника переделывать готовые работы, Терещенко взял с него клятву, что он не прикоснется к готовому (и, говорят, великолепному) полотну, и заплатил с условием, что заберет картину через пару дней.

Дальнейшие события описывал Михаил Нестеров: «В это время в киевском цирке появилась некая Анна Гаппе — наездница, проделывающая очень сложные номера, перепрыгивая под музыку через ряд обручей, что по ее пути держали „рыжие“. Наш Михаил Александрович успел увидеть, познакомиться, плениться и пленить (ведь он в тот час был „богачом“, продав свое „Моление о чаше“ Терещенко) очаровательную, единственную, ни с кем не сравненную наездницу. И как-то после представления, после всех удивительных номеров, что проделывала в этот вечер Анна Гаппе, после ужина, Михаил Александрович очутился у себя в меблирашках, объятый непреодолимым желанием написать Анну Гаппе. На несчастье, не оказалось холста, но тут Михаил Александрович увидел свое изумительное „Моление о чаше“ — и тотчас же у него сверкнула „счастливая“ мысль: на этом холсте, не откладывая ни минуты, под свежим впечатлением написать, хотя бы эскизно, тот момент, когда очаровательная Анна Гаппе появляется на арене цирка, стоя на коне, и под звуки музыки и директорского хлыста начинает свои полеты через ряд обручей. Михаил Александрович с утра до вечера проработал над Анной Гаппе, и, лишь когда совсем стемнело, на холсте от „Моления о чаше“ остался лишь небольшой незаписанный угол».

Словом, Михаил Врубель был натурой мятущейся, порывистой и влюбчивой. Когда он сделал предложение Надежде Забеле, близкие не сомневались, что он это не всерьез и ненадолго. Они ошиблись: Надежда стала главной и последней любовью Михаила Врубеля.

Экспансивный, но вполне порядочный

Выпускница Киевского института благородных девиц и Петербургской консерватории, Надежда Забела дебютировала в качестве оперной певицы в 1893 году. Ее карьера сразу задалась — критики отмечали «хрустальную прозрачность тембра» и «прелестное мецца воче в высоком регистре». Ей рукоплескали в Киеве, Москве и Петербурге, а Римский-Корсаков, услышав пение Забелы, вскоре начал писать специально «под нее».

Мнения современников касательно ее внешности разнились. «Возможно ли было, раз увидев это существо, не обольститься им на всю жизнь! Эти широко, расставленные сказочные глаза, пленительно-женственная, зазывно-недоуменная улыбка, тонкое и гибкое тело и прекрасные, длинные руки…» - писал о ней Михаил Гнесин.

В то же время сестра певицы — Екатерина Ге вспоминала: «В наружности сестры не было ничего классического и правильного, и я слышала отзыв, что Врубель выдумал красоту сестры и осуществил в портретах, хотя, по-моему, он часто преувеличивал именно ее недостатки, так как они особенно нравились ему».

Так или иначе, Надежда Забела умела очаровывать. Врубель увидел ее в 1896-м на репетиции оперы «Гензель и Гретель» в Панаевском театре, где работал художником-оформителем.

В перерыве он подбежал к ней, целовал руки, бледнел, краснел, сыпал сбивчивыми комплиментами. Певица была обескуражена столь мощной и стремительной атакой. «Стоявшая здесь Т. С. Любатович (Татьяна Любатович исполняла партию Гензеля — ред.) поспешила мне представить: „Наш художник Михаил Александрович Врубель“, — и в сторону мне сказала: „Человек очень экспансивный, но вполне порядочный“. Так чувствителен к звуку голоса Врубель был всегда. Он тогда еле мог разглядеть меня — на сцене было темно, но звук голоса ему понравился», — вспоминала она.

Буквально через несколько дней Врубель сделал Надежде Ивановне предложение (сестре он писал, что непременно покончил бы с собой в случае отказа). Как ни странно, та согласилась.

Вскоре Надежда Забела уехала выступать в Швейцарию. Врубель, спешно окончив текущие дела, отправился следом. Венчание проходило в Крестовоздвиженском соборе Женевы. От вокзала к собору Врубель шел — или, вернее, почти бежал — пешком: денег на извозчика по обыкновению не было.

Счастливы вместе

Михаил Врубель и Надежда Забела прожили вместе пять счастливых лет. Брак этот изменил их обоих. Катерина Ге вспоминала, что сестра ее «сделалась как-то по-особенному моложава и интересна — от атмосферы влюбленности, которой ее окружал этот Врубель». Музыкальные критики стали находить в ее голосе новые, более теплые и мягкие оттенки.

«В Михаиле Александровиче я каждый день нахожу новые достоинства; во-первых, он необыкновенно кроткий и добрый, просто трогательный, кроме того, мне всегда с ним весело и удивительно легко. Я безусловно верю в его компетентность относительно пения, он будет мне очень полезен, и кажется, что и мне удастся иметь на него влияние», — писала она в письме.
Что касается Врубеля, он обрел музу, а вместе с ней — большую уверенность в своих силах. Он стал взвешеннее, спокойнее. Впервые за долгие годы он казался близким счастливым. Метафорические и реальные шрамы от былых романов окончательно затянулись.

Зная за мужем привычку сорить деньгами, Надежда Ивановна — разумно и трезво — распоряжалась бюджетом. Впрочем, бытовые аспекты не слишком заботили Врубелей. Это был союз творческих людей, скрепленный не только романтическим чувством, но и обоюдным уважением к таланту другого.

Врубель был чрезвычайно музыкален, старался не пропускать выступлений жены — по ее подсчетам, только постановку «Садко» Михаил Александрович посмотрел не менее 90 раз.

Надежда Забела доверяла его мнению и считалась с его советами. Кроме того, Врубель взял на себя обязанности ее костюмера и гримера — в этом качестве он был таким же неуемным перфекционистом, как и в живописи.

Сказка с несчастливым концом

В 1901 году у Врубелей родился сын — событие это положило идиллии конец. Мальчик (названный в честь Мамонтова Саввой) родился с расщепленным небом — в народе такое называют «заячьей губой». Это произвело на Врубеля тягостное впечатление, он видел в, казалось бы, пустяковом дефекте дурной знак.

Чтобы ухаживать за сыном, Забела временно оставила сцену, и Врубелю пришлось обеспечивать семью самостоятельно — к такой ответственности он не привык. Он работал по 14 часов в сутки (против привычных четырех), но к каким-либо результатам не приближался. Врубель в это время работал над «Демоном поверженным». Практически готовую картину он переделывал снова и снова — перфекционизм превращался в одержимость и исступление. В 1902-м Врубеля впервые госпитализировали с диагнозом «острое психическое расстройство».

Еще через год внезапно заболел и умер Савва — нестабильной психике Врубеля был нанесен страшный удар.

Характеристика «безумный гений» перестала быть по отношению к Врубелю фигурой речи. Одна клиника следовала за другой, депрессия и апатия сменялись нездоровой оживленностью, мегаломания — припадками самоуничижения. Время от времени — когда хватало сил — Врубель уходил в запой, становясь притом особенно буйным. Надежде Забеле случалось спасаться бегством и пережидать кризис у родственников в Рязани.

В моменты просветления Врубель с удовольствием слушал ее пение. Для оркестрового звучания он был уже слишком слаб, но «прелестное мецца воче» жены любил как прежде.

Кроме прочего художник начал слепнуть. До самого конца он рисовал Надежду Забелу, воссоздавая милые черты по памяти, практически на ощупь.

В 1910-м Михаила Врубеля не стало. Надежда Забела изо всех сил старалась жить дальше, продолжала выступать. «Теперь, разучивая что-нибудь, я думаю о том — как бы это понравилось М. А. Но, увы, его уже нет» — писала она.

Гнесин, слушавший ее в Мариинском театре, вспоминал: «Внешний облик ее, да и пение были для меня обаятельны по-прежнему, и все же это была по сравнению с прежним как бы нежная и несколько тусклая акварель, лишь только напоминающая картину, написанную масляными красками».

Надежда Забела пережила мужа всего на 3 года. Она умерла в 1913 в возрасте 45 при несколько туманных обстоятельствах. Некоторые биографы утверждают, что это было самоубийство.