Падение эмирата: Бухарская операция войск Туркестанского фронта Красной армии

«Караван-сарай мирового империализма»

Взаимоотношения Российской империи и Бухарского эмирата были довольно странным сосуществованием. В Санкт-Петербурге без энтузиазма относились к порядкам средневековой бухарской деспотии и не препятствовали публикации книг с названиями вроде «Страна бесправия» или «Среди зыбучих песков и отрубленных голов» – но, с другой стороны, в вопросы внутренней жизни своего вассала предпочитали не вмешиваться, ограничившись лишь отменой рабства и работорговли.

После двух революций 1917 года взаимоотношения стали, в лучшем случае, непростыми. Формально, Декларация прав народов России вернула Бухаре полный суверенитет, но на практике всё получилось несколько иначе. Вытянутый вдоль Амударьи эмират рассекал надвое среднеазиатские области РСФСР, контролируя 250 верст стратегически важной железнодорожной ветки, связывавшей Красноводск и Асхабад с Ташкентом и европейской частью России. Уже одно это со всей очевидностью свидетельствовало о том, что у новых революционных властей попросту нет варианта отпустить эмира Сейид Алим-хана в свободное плавание.

Уже в марте 1918 года туркестанский Совнарком предпринял неудачную попытку взять Бухару. Одним из главных итогов этой кампании стала массовая резня и бегство из эмирата местных революционеров-младобухарцев, которые тем же летом в Ташкенте создали Бухарскую коммунистическую партию (БКП). В свою очередь, бухарский эмир сделал правильные выводы о перспективах мирного сосуществования и, как впоследствии написал в автобиографии Сейид Алим-хан,

«не видя от большевиков и их посла отношения, соответствующего договору, решился на смелое предприятие – задумал направить все силы и средства на то, чтобы привести в боевую готовность войска и вооружение».

Учитывая реальное состояние бухарских войск, замысел эмира, вне всякого сомнения, был смелым и крайне амбициозным. Еще с конца XIX века царское правительство старалось ограничивать поставки оружия в Бухару, от вооруженных сил которой требовалось лишь эффективное подавление выступлений местного населения. К концу 1917 года десятитысячная армия эмирата получила с российских заводов лишь шесть горных 2,5-дюймовых орудий обр. 1883 года, 400 винтовок системы Мосина и не менее тысячи винтовок системы Бердана. Эмир старался в частном порядке приобретать оружие на розничном рынке, действуя через своих купцов, посещавших Москву, Нижний Новгород, Оренбург и Тулу. Объемы этих закупок, однако, не превышали 300-400 винтовок, пистолетов и револьверов в год.

После 1918 года важнейшим источником пополнения арсеналов стали демобилизованные солдаты российских частей, расформированных в Термезе, Керки, Чарджуе, Кагане (Новой Бухаре) – причем цена за винтовку быстро выросла в пять раз, с 800 до 4 тысяч рублей (для сравнения, у селян Самарской губернии пуд пшеницы в марте 1918-го можно было купить за 30-60 рублей). Продавались даже пулеметы – четыре из них обменяли на 300 тысяч рублей бывшие австро-венгерские военнопленные, ставшие красногвардейцами-интернационалистами.

Особой разборчивостью, правда, бухарцы не отличались – в Афганистане были закуплены две или три тысячи однозарядных винтовок системы Верндля, снятых с производства еще 30 лет назад. Куда большее значение имели горные орудия, присланные афганским эмиром на шести или семи слонах. Два из этих слонов, кстати, достались красноармейцам после падения Бухары, причем слониху Джиндау (в переводе – «Прекрасная женщина») отправили в Москву, где она прожила в зоопарке до 54 лет, и теперь в Дарвиновском музее можно увидеть ее чучело.

Солдаты и офицеры бухарской армии

В итоге, по данным разведки Туркфронта, к началу 1920 года винтовками систем Бердана, Мосина и Ли-Энфилд в армии бухарского эмира были вооружены только Шефский, Турецкий и Арабский полки, а также личный конвой эмира. Кроме того, было еще десять или двенадцать батальонов армейской пехоты, имевших винтовки системы Бердана и даже русские нарезные ружья обр. 1854 года. Всего регулярные вооруженные силы Бухары насчитывали 8 700 штыков, 7 500 сабель, 23 орудия и 12 или 16 пулеметов. Еще 27 тысяч бойцов с тремя десятками орудий были в иррегулярных отрядах под командованием беков – плюс эмир мог рассчитывать на жителей Бухары, где, по свидетельству очевидца, «не было двора, не было дома, в котором не было бы ружья или револьвера».

С обучением всей этой разношерстной массы вооруженных людей дела обстояли довольно скверно. В мемуарах и исторических работах советского периода можно найти упоминания о сотнях английских, белогвардейских, турецких, афганских и других инструкторов – но реальность была куда прозаичнее. Вместо британцев были два бывших сержанта индийской армии, было 25-30 афганцев и татар из нижних чинов, несколько турок, а русских эмир вообще избегал брать на службу, отказывая всем соискателям, проявлявшим инициативу. Это, тем не менее, не помешало члену РВС Туркфронта Валериану Куйбышеву назвать эмират «караван-сараем для контрреволюционеров, белогвардейцев и мирового империализма».

Искры огня по Бухаре

Бухарская компартия (БКП) создавалась на основе программы российской РКП(б) и при активной поддержке советских товарищей, игравших важную руководящую и направляющую роль в становлении организации бухарских революционеров. Главной своей целью БКП, конечно же, провозгласила свержение эмира и создание народной советской республики.

Первые подпольные ячейки на территории эмирата создавались в городах, где с дореволюционных времен располагались российские войска – на узловых станциях и перевалочных пунктах железной дороги: в Кагане (Новой Бухаре), Чарджуе, Термезе. Значительную часть населения там составляли русские, в т.ч. члены РКП(б), которые могли оказать деятельную поддержку активистам молодой среднеазиатской компартии. Именно там стали печататься первые листовки, газеты и журналы БКП, которые, по образному выражению писателя Садриддина Айни, «разбрасывали искры огня по Бухаре». Остается, конечно, вопрос – кто все эти пропагандистские материалы читал? Единственной развитой сферой образования в эмирате было богословие, но бухарские муллы были хорошо известны своим консерватизмом и ортодоксальностью, а вот подавляющее большинство населения оставалось неграмотным.

С разведывательно-диверсионной работой на территории Бухары дела, однако, обстояли намного лучше. Чарджуйское отделение БКП вело работу с туркменскими отрядами, устраивавшими нападения на мелкие отряды армии эмира и бухарских чиновников, из которых было убито до 30 человек. Керкинское и термезское отделения сформировали группы, которые вели наблюдение за границей с Афганистаном, откуда Сейид Алим-хану могла прийти помощь. Каганским отделением была создана группа из числа афганцев-перебежчиков из бухарского войска, успешно перехватившая эмирского курьера с документами из Карши. Формировались подпольные боевые отряды, для вооружения которых туркестанский Совнарком в ноябре 1919-го выделил 700 винтовок с боеприпасами. Этого, однако, не хватило – 16 июня 1920 года председатель ЦК БКП Наджиб Хусейнов запросил ещё «1000 винтовок, 300 револьверов, 150 бомб и 3 походных пулемета», а также 3 миллиона рублей дензнаками царского и Временного правительства.

Под видом революционного взрыва

В начале 1920 года внешнеполитическая ситуация начала меняться в худшую для Бухарского эмирата сторону. В феврале Красная Армия пришла на помощь восставшим в Хивинском ханстве, которое к концу апреля стало Хорезмской Народной Советской Республикой. Афганский эмир Аманулла, занятый решением внутренних вопросов и дипломатическими маневрами для достижения полной независимости своей страны, самоустранился от проблем российской Средней Азии. Летом 1920 года Бухара лишилась еще одного серьезного союзника, когда на переговорах в Москве наметилось сближение между РСФСР и Турцией.

С другой стороны, позиции Советской России в регионе существенно укрепились. Ещё осенью 1919-го встречными действиями Восточного и Северо-Восточного фронтов была снята блокада Туркестана, что позволило восстановить железнодорожное сообщение РСФСР с Туркестаном. Зимой 1920-го от белогвардейских отрядов была очищена Закаспийская область, а весной на китайскую территорию отошли остатки Семиреченской и Оренбургской армий Б.В. Анненкова, А.С. Бакича и А.И. Дутова. Джунаид-хан со своими туркменами скрывался где-то в песках пустыни Каракум, а Мадамин-бек и многие из его ферганских басмачей перешли на сторону Красной армии – в общем, перспективы советской власти в Средней Азии были самыми благоприятными.

Сложно поверить, что именно в этой ситуации, как утверждала советская историография, бухарский эмир Сейид Алим-хан решил нанести удар в спину красному Туркестану. Как следует из телеграмм главкому вооруженных сил Республики Сергею Каменеву от командующего Туркфронтом Михаила Фрунзе, в реальности речь шла совсем о другом:

«Вопрос с ликвидацией её [Бухары] является в высшей степени актуальным. Обстановка у нас в данный момент такова, что есть все основания рассчитывать на возможность успешного выполнения означенной задачи под видом революционного взрыва внутри Бухары. Понятно, что решающая роль должна быть сыграна нашими войсками, главным образом – мусчастями. Соответствующий план мною разработан, все подготовительные мероприятия сделаны, намечен состав будущего Советского Бухправительства, выработана программа его деятельности и прочее. Остановка лишь за указаниями Центра…»

Судя по всему, и в Москве, и в Ташкенте считали, что нужно обезопасить тыл Туркестана: «Если персидско-турецкое направление должно стать решающим,.. то с Бухарой надо кончать. Оставление её в тылу всегда будет связываться с необходимостью раздвоения нашего внимания и ослабления сил».

Уже в середине июля 1920 года под предлогом проведения работ на проходившей по территории эмирата железнодорожной ветке сильный красноармейский гарнизон был переброшен в Карши – и приведены в готовность части, расквартированные в Термезе и Керки. 19 июля в войсках зачитали обращение командования Туркфронта, где говорилось, что «открылся путь к нашему победному шествию на восток для новых подвигов и освобождения угнетенных народов». 1 августа разведывательные полеты над Бухарой начал 43-й авиаотряд, а 22-го числа во время парада войск эмира над городом прошли четыре советских самолета, с которых велась аэрофотосъемка и разбрасывались прокламации.

«Угнетённые массы просят братской помощи»

В час дня 25 августа командирам частей и соединений Туркестанского фронта была передана директива №3667 об оказании помощи восставшему народу Бухары. Боевые действия должны были начаться с захвата Чарджуя «при помощи вооруженных повстанцев», а затем Чарджуйский отряд и Аму-Дарьинская флотилия должны были блокировать западную границу эмирата, «перехватывая беглецов из Старой Бухары». Катта-Курганскому и Самаркандскому отряду, а также действовавшему самостоятельно 7-му стрелковому полку ставились задачи овладеть Карши и населенными пунктами вдоль железной дороги, не допуская переброски иррегулярных частей ополчения на помощь Бухаре. Основную задачу операции – разгром регулярной армии эмира и взятие его столицы – должна была решить Каганская группа Красной Армии. Всего войска, выделявшиеся для проведения Бухарской операции, насчитывали 6-7 тысяч штыков, около 2,5 тысяч сабель, 5 тяжелых и 35 легких орудий, 8 бронеавтомобилей, 5 бронепоездов и 11 самолетов.

Сосредоточение войск проводилось в режиме строгой секретности. Командирам и комиссарам частей все приказания передавались нарочными в запечатанных пакетах, без использования телефонной и телеграфной связи. Начальникам эшелонов при следовании по территории эмирата предписывалось держать двери вагонов плотно закрытыми, окна и люки открывать разрешалось, но показываться наружу красноармейцам было запрещено. На политсостав частей и членов РКП(б) возлагалась задача следить, чтобы бойцы не вступали в разговоры с железнодорожниками или иными лицами во время стоянок.

В ночь с 28 на 29 августа, обеспечивая прикрытие прибывающих эшелонов, отряд красной кавалерии взял под контроль Каган (Новую Бухару) – все лица, прибывающие в город и на станцию, пропускались, но обратно не выпускались. Около 5 часов утра за бронепоездом №23 подошли первые эшелоны и начали разгрузку. Войскам был объявлен приказ командующего:

Революционное движение в Бухаре разрастается. Настал час, когда бухарские угнетенные массы просят братской помощи Советской России. Приказываю всем вооруженным частям оказать помощь угнетенному народу Бухары.

Всем красноармейцам, командирам и комиссарам исполнить свой долг перед революцией за освобождение трудящихся Бухары. Да здравствует красная советская Бухара!

Командующий Туркфронтом Фрунзе

Член Реввоенсовета Ибрагимов

«Дела под Бухарой продолжают обстоять неважно»

На рассвете 29 августа конный отряд революционных бухарских войск под командованием Куль-Мухамедова занял Чарджуй и захватил в плен чарджуйского бека. Прибывший с кавалеристами ревком немедленно обратился к властям РСФСР и командованию Красной Армии с просьбой оказать помощь – воззвание к трудящимся Бухары оканчивалось фразой, явно предназначенной совсем другим адресатам: «Чарджуйский революцион[ный] комитет от имени восставшего бухарского народа приветствует братскую Российскую Красную Армию и просит помочь ему сломить сопротивление врагов народа». На этом, в общем, участие в операции отряд Куль-Мухамедова и закончилось: как следует из оперативной сводки штаба Туркестанского фронта, вскоре он «оказался разогнанным местными туркменами».

Наступавший на Бухару 1-й Восточный мусульманский стрелковый полк, сформированный при участии БКП из перебежчиков из войск эмира, тоже не оправдал возлагавшихся на него ожиданий. «Красные» бухарцы перешли в наступление на столицу эмирата с юга из района кишлака Мангыт между 5 и 6 часами утра. В огневой контакт с противником полк вступил после половины восьмого, быстро сбив с занимаемых позиций дозоры эмирского войска. Потом, однако, возникла непредусмотренная ситуация: из городских ворот появились толпы мулл и учащиеся медресе, которые, размахивая белыми платками, пошли навстречу наступавшим. Возникло замешательство, а затем 1-й Восточный мусульманский стрелковый полк был внезапно атакован афганцами из Арабского полка эмира и, преследуемый кавалерией противника, в беспорядке отступил, обнажив левый фланг отдельного стрелкового полка особого назначения.

К тому моменту передовые части 1-го батальона стрелкового полка ОН под прикрытием артогня бронепоезда №23 уже ворвались в город через ворота Шах-Джалял вслед за отступающим противником, однако, столкнувшись с угрозой охвата с фланга, комполка был вынужден дать приказ отойти. Положение осложнялось тем, что 2-й батальон полка потерял направление движения, уклонился правее и, в итоге, оказался восточнее, а не южнее Бухары. В бой был введен 3-й батальон, до того момента находившийся в резерве – бойцы заняли позицию на гребне большого арыка (канала) и при поддержке орудий приданного полку артдивизиона плотным огнем из винтовок и пулеметов смогли отразить контратаку противника. После этого стало очевидно, что взять Бухару стремительным броском не удалось, и части наступавшей с юга Левой колонны были отведены на полтора-два километра от города, чтобы артиллерия могла беспрепятственно начать обстрел оборонительных позиций противника.

Продвижение Правой колонны, наступавшей на Бухару от Кагана, тоже шло не без сложностей: столицу эмира окружали фруктовые сады и хлопковые поля, которые пересекали многочисленные арыки, усаженные тутовником. Если при этом еще учесть, что каналы имели высокие насыпи, а поля разделялись глинобитными дувалами (стенами), то придется признать, что местность исключительно благоприятствовала обороняющимся.

После начала наступления советских войск передовые бухарские части отошли к небольшой старой крепости северо-западнее ж/д станции Каган, где закрепились и, пользуясь защитой трехметровых стен, в течение двух часов отбивали атаки красноармейцев. Затем бухарцы отступили к заранее подготовленной позиции на валах большого арыка у кишлака Ширбудун, находившегося на возвышенности. Попытка 12-го Туркестанского стрелкового полка сходу сбить противника лобовым ударом обернулась потерями, бойцов пришлось отвести и подтянуть артиллерию, чтобы перекрестным огнем заставить бухарские части отступить.

К исходу первого дня операции части Красной Армии подошли на полтора-два километра к стенам Бухары. В течение 30 августа велись бои за овладение кишлаками вокруг города, в результате которых «зелёнка» у столицы была полностью очищена от бухарских войск. Дальше предстояло штурмовать саму Бухару – город-крепость, окруженную стеной высотой до 11 метров и толщиной в 8 метров у основания.

Сил для полного блокирования города и ведения осады, однако, не было. Фрунзе телеграфировал Валериану Куйбышеву в штаб фронта:

«Дела под Бухарой продолжают обстоять неважно. Несмотря на прибытие солидной помощи из 1 Армии, город до сих пор не взят. Мы несем огромные потери, по-видимому, перешедшие уже за цифру 500. Главная причина – неумелое командование и отсутствие управления. Бросаю в помощь свой последний резерв. Чувствуется острый недостаток в патронах и снарядах, необходимо также пополнение людьми и комсоставом».

Вместе с тем, по свидетельству таджикского историка Камолудина Абдуллаева, «оборона города была организована из рук вон плохо… Многие военачальники не решались выйти на поле боя и все больше суетились рядом с эмиром, тайно помышляя о бегстве». Меж тем, Бухара подвергалась интенсивной бомбардировке с воздуха – только за 30-31 августа было сброшено 97 пудов бомб, в т.ч., и по дворцу эмира. Город горел.

Красное знамя над Регистаном

Сложившаяся к концу августа обстановка заставила штаб Туркфронта изменить свой первоначальный замысел. «Красные» бухарцы из 1-го Восточного мусульманского стрелкового полка были выведены в резерв командования, а главный удар теперь предстояло нанести с востока частям Правой колонны в составе трех стрелковых и одного кавалерийского полка при поддержке 53-го автобронеотряда, бронепоезда №28, одной тяжелой и двух легких артбатарей. Кроме того, к Бухаре срочно перебрасывались подкрепления – стрелковый и кавалерийский полки, сводный полк курсантов и мортирный дивизион.

31 августа части Красной Армии вели перегруппировку и отражали небезуспешные вылазки бухарцев. В течение дня огнем тяжелых орудий, действовавших под прикрытием двух броневиков – одного пушечного (по-видимому, «Гарфорд-Путилов») и одного пулеметного, были разбиты Каршинские ворота. Кроме того, к 3 часам ночи 1 сентября был завершен подкоп под фортификационные укрепления Бухары на участке южнее пробитой артиллерией бреши.

В 5:30 утра 800 кг взрывчатки подняли в воздух часть бухарской крепостной стены, после среди оборонявшихся началась паника, которой, однако, не удалось воспользоваться. Красноармейские части перешли в наступление только в 7:30 – и их встретил плотный огонь из винтовок, пулеметов и пушек, поскольку противник уже успел организовать оборону. У Каршинских ворот был подбит пушечный броневик 53-го автобронеотряда, но бойцы 10-го и 12-го туркестанских стрелковых полков все же прорвались в город через разбитые ворота и проломы в стене.

Застройка Бухары, крепостные стены и ворота

В течение дня 1 сентября войскам Туркфронта в ожесточенных боях удалось продвинуться вглубь Бухары всего на 400-800 метров. Внутри города их встретил сложный лабиринт глухих стен глинобитных строений с узкими улочками, зачастую заканчивавшимися тупиками. Противник дрался за каждый дом, стояла жара с температурами в 40-45 градусов, воды не хватало – к тому же в городе начались сильные пожары, поскольку бухарцы подожгли склады хлопка и перекрыли головные арыки. В 18:00 всем частям было приказано укрепляться на занятых ими позициях.

В тот же день авиаразведка вскрыла отступление противника через северные ворота, но полученные сведения передавались сначала в штаб Каганской группы, откуда с задержкой порядка 12 часов поступали к командирам колонн – в итоге, время для перехвата было упущено. Как оказалось впоследствии, 1 сентября на 6-7 машинах Бухару покинул эмир со своими приближенными и частью войск.

После этого оборона Бухары рухнула. Части Красной Армии, возобновившие наступление в 5:30 утра 2 сентября, уже практически не встречали сопротивления. К 10 часам утра был занят Акр – укрепленная цитадель эмира, а над площадью Регистан был поднят красный флаг. В тот же день реввоенсовет Туркфронта сообщил в Москву, что Бухарский эмират пал.

Бывшая столица эмира горела до 6 сентября, пока разведке не удалось найти бывшего главного чиновника водного ведомства эмира, который показал, как вернуть воду в арыке. В результате, от огня и артобстрела (всего было выпущено 1200 снарядов, включая химические) в городе была уничтожена пятая часть строений. Это не могло не сказаться на общем отношении населения к Красной Армии. Даже в докладе Совета интернациональной пропаганды на Востоке (Совинтерпропа) отмечалось, что

«Революция, оказавшись неподготовленной, превратилась в форменное выступление Красной Армии, ничем не прикрытое, нарушившее все представления о праве бухарского народа на самоопределение, и Бухара фактически оказалась оккупированной страной… Начатые пожары и грабежи оказали самое вредное влияние не только на настроение народных масс, но и на Бухком (самых преданных товарищей), которые возмущались и открыто говорили что Бухару «грабят большевики»».

По исключительно точному замечанию А.В. Крушельницкого, «военная победа не увенчалась столь необходимой тогда моральной победой Красной Армии», что позволило Сейиду Алим-хану развернуть масштабное партизанское движение в восточных областях эмирата. Тогда еще никто не знал, что это будет началом басмачества, с которым советской власти предстоит бороться еще долгих десять лет, а на сторону восставших перейдут, как минимум, три члена Бухарского ревкома, включая Куль-Мухамедова – командира того самого отряда бухарских революционных войск, который нанес по эмирату первый удар.