Поход татар на Москву летом 1533 года

Этим дело не кончилось — через несколько дней небо озарила комета. Эти грозные предзнаменования предшествовали очередному походу татар на Московское царство. Впрочем, как показало время, по-настоящему зловещими знаки стихии оказались как раз для нападавшей стороны.

Катаклизмы 1533 года оставили яркий след в летописной традиции. О летней засухе летописец писал так: «Не бысть дождя до сентября месяца, но засуха и мгла велия, акы дым горка, лесы выгореша и болота водные высохша, и солнце в 3 часа дни явльшеся красно, и луч сияше от него красен чрез весь ден». Новгородский же летописец к этому добавлял, что «множество изомроша скота по селам от жажды водныя, … и во мнозех местех села выгореша и со скоты». Мгла от лесных и торфяных пожаров покрыла всё и вся, и была порой столь густой, «якоже и птиц не видети по воздуху парящих, а человек человека в близи не узрит».

Комета, появившаяся в московском небе несколько дней спустя, также не ускользнула от взгляда летописцев: «Явися на небеси звезда велика и испущаше от себе луч велик». И это было не последнее грозное предзнаменование 1533 года – «того же лета, августа в 19, в первом часу дни солнце гибло до шестого часа дни». Подытоживая ожидания от всех этих природных явлений, летописец записал – «людие же поразсудив, и глаголаху в себе, яко бытии во царстве пременению некоему…»…

Миниатюра из XIX тома Лицевого летописного свода

Великая гроза в Москве летом 1533 года. Миниатюра из XIX тома Лицевого летописного свода

И ведь как в воду глядели «людие» – большие неприятности не заставили себя долго ждать! Но обо всём по порядку.

Пограничные хлопоты

Побывавший в Москве в конце 80-х годов XVI века английский дипломат Дж. Флетчер в своём сочинении о путешествии в загадочную и варварскую Московию писал, что русским немало хлопот доставляют татары, которые, «кружась около границы подобно тому, как летают дикие гуси, захватывая по дороге все и стремясь туда, где видят добычу».

Удивляться этому не приходится. Напряжённость на границе, мелкие стычки и взаимные набеги-наезды в те времена были обыденностью – и на южной «крымской украине», и на западной «литовской», и на северо-западной «немецкой». Местные пограничные «бароны»-warlord’ы с обеих сторон особо не церемонились. Для того чтобы совершить набег на соседа с целью разжиться полоном (а рабочие руки всегда в цене) и разными «животами», они не нуждались в получении санкции свыше. А уж когда контроль центральной власти за их деятельностью ослабевал в силу политических пертурбаций «наверху», то пограничная вольница и вовсе начинала полагать, что сейчас самое время поправить своё материальное положение за счёт соседей.

Именно такая ситуация сложилась на крымской «украине» после того, как в 1523 году в Астрахани был убит хан Мухаммед-Гирей I. C его смертью в Крыму началась многолетняя междуусобица, продлившаяся почти 10 лет — «замятня». В мае 1532 года брат покойного Саадет-Гирей I, устав от бесплодной борьбы с буйным Ислам-Гиреем, сыном Мухаммед-Гирея, и непрестанных заговоров со стороны крымской аристократии, счёл за благо отказаться от власти и удалиться на покой в Турцию.

Торжествующий Ислам-Гирей занял было вакантный крымский «стол», да не тут-то было. В Стамбуле ему не доверяли, и когда султан Сулейман I вернулся из очередного похода в Венгрию осенью 1532 года, он отправил в Крым дядюшку беспокойного «царевича», Сахиб-Гирея, придав ему внушительный эскорт-конвой из своих султанских капыкулу. Перечить падишаху Ислам не решился – оказаться в ссылке где-нибудь в турецком захолустье или, паче того, преждевременно воссоединиться со своими предками он не стремился, а потому уступил престол дяде.

Ислам в поход собрался…

Получив статус наследника-калги, Ислам-Гирей удалился в пограничную татарскую крепость Ферах-Керман в нижнем Поднепровье и начал раздумывать над тем, чем бы ему заняться во время столь нежданно-негаданно свалившегося на него досуга. Долго размышлять он не привык – беспокойная натура «царевича-казака» тянула его на новые подвиги. А тут ещё и окружавшая его свита, изрядно пообносившаяся и поистратившаяся, испытав лютое разочарование в своих надеждах прильнуть к проистекавшему с высот ханского престола источнику благодеяний, всё громче и громче требовала от Ислама действий.

И тут как нельзя вовремя оказалось предложение бывшего казанского хана, а ныне безработного и бездомного (Василий III согнал его с казанского стола) «царевича» Сафа-Гирея, двоюродного брата Ислама. Сафа-Гирей предложил пойти походом на «московского», которого считал виновником всех своих бед и несчастий. Забегая вперёд, отметим, что Сахиб-Гирей I позднее отписывал Василию III, что он посылал царевичей против «литовского», однако они своевольством своим нарушили ханский указ и пошли на Москву. А и в самом деле – какая разница, где ясырь брать и «животами» переметные сумы и торока набивать? Что Литва, что Москва – неверные урусы и тут, и там! А тут ещё и царственный дядюшка жаловался на то, что московский посол доставил слишком бедные поминки, а его народ привык кормиться саблею. Потому, дескать, если Василий желает мира, то пускай шлёт поминки побогаче!

Одним словом, раз звёзды сложились так, что надо идти на Москву, – значит, так тому и быть…

Тем временем в Москве

Известия о переменах на крымском олимпе в Москве встретили настороженно – Ислам-Гирей успел зарекомендовать себя как абсолютно беспринципный и вероломный «партнёр», ни единому слову которого верить нельзя. Потому при первых известиях об очередном обострении борьбы за власть в Крыму Москва поспешила принять соответствующие контрмеры. В конце июля 1532 года от Серпухова до Коломны на берегу встали 33 воеводы с цветом московского воинства, наглухо перекрывшие все броды-«перелазы» через Оку. Впечатлённый великолепием и многочисленностью государевой рати, неизвестный русский книжник писал потом, что великий князь, готовясь к отражению набега, отправил на берег многих воевод, а с ними «княжат и дворян двора своего и детей боярскых изо многих городов безчислено много; а наряд был великой, пушки и пищали, и ставлены на берегу на вылозех, от Коломны и до Коширы, и до Сенкина, и до Серпухова, и до Колуги, и до Угры, добре много, столко и не бывало…».

Правда, на этот раз столь масштабные военные приготовления Василия III оказались излишними: татарам пока было не до организации большого похода на «московского». Однако почивать на лаврах было рановато. Очень скоро в Москве стало известно, что Ислам-Гирей вот-вот покинет крымский стол, а на его место прочат Сахиб-Гирея.

Новость, что и говорить, была не из приятных: Сахиб-Гирей пользовался славой непримиримого врага Москвы, и рассчитывать даже не на союз, а хотя бы на относительно мирные отношения с новым крымским правителем не стоило. Да и сам Сахиб-Гирей поспешил подтвердить эти предчувствия. Прислав «московскому» по случаю своего восшествия на крымский «столец» грамоту, в ней хан более чем прозрачно намекнул, чтобы Василий поторопился со знаками внимания и поминками. В противном случае новый «царь» обещал Москве большие неприятности.

На «крымской украине»

Нельзя сказать, что в Москве были сильно удивлены этому – там привыкли к татарским претензиям. Платить согласно ханскому запросу скупой Василий не собирался – только обычные подарки, не более, а то ведь и возгордиться может «царь», сочтёт великого князя и государя всея Русии своим данником и ещё больше станет требовать. А вот выставить заставу богатырскую на «берегу» – это непременно, благо предыдущий печальный опыт свидетельствовал против чрезмерного благодушия. Потому с началом весны на «крымской украине» были, как это стало уже традицией, развёрнуты государевы полки. Согласно разрядной росписи, датированной 11 мая 1533 года, 7 воевод (примерно 2500–3000 ратных людей) находились в Туле, 3 воеводы и 3 головы (около 2000 ратников) – на Рязани. Ещё 6 воевод со своими людьми (2000–2500 «сабель и пищалей») встали на засеке на реке Боброк под Белевым.

Что любопытно, если сравнить эту роспись с прошлогодней, то нетрудно заметить – эпицентр группировки русских войск был смещён «за реку», на юго-запад, да и сама численность государевой рати была небольшой – не больше 10 тысяч человек, две трети из которых собрались под Тулой. При анализе разрядных записей за этот год обращает на себя внимание тот факт, что значительная группировка русских войск была развёрнута на Северщине – в районе Новгород-Северского и Путивля находились 10 воевод (4–5 тысяч «сабель и пищалей»), сибирский царевич Ак-Довлет б. Ак-Курт со своими людьми и служилые татары (ещё примерно 1000–1500 «сабель»). Но при такой диспозиции коломенское направление оказывалось фактически открытым, а если ещё учесть, что из-за засухи все реки, включая Оку, сильно обмелели, то вероятность повторения сценария 1521 года только возрастала.

Почему Василий III и его бояре столь легкомысленно отнеслись к выстраиванию обороны по берегу в этом году – решительно непонятно. Может, они полагали, что из-за политических неурядиц крымцам будет сложно организовать более или менее серьёзное предприятие? Или рассчитывали, что московские доброхоты в Крыму (да хоть и тот же Ислам-Гирей) сумеют вовремя дать весть о готовящейся атаке? Так или иначе, но в Москве были спокойны за состояние дел на южной границе, и великий князь «начать мыслити ехати во свою вотчину на Волок на Ламский на осень, да тешится»…

Гром среди ясного неба

В самый разгар сборов на благородную государеву потеху «прииде к великому князю весть с Поля, месяца августа в 12 день, за три дни до Оспожина дни, что к Рязани идуть безбожьнии татаровя кримские». Воскресенская летопись, более словоохотливая по сравнению с другими летописями, сообщала, что вестником, принесшим новость о приближении татар, был служилый татарин Неболса Тулушыков. Возвращаясь из Валахии, куда он ездил с великокняжеской грамотой тамошнему воеводе, Неболса был перехвачен татарским дозором на Волчьих водах и доставлен к Ислам-Гирею. Оказывается, здесь разбили свой лагерь калга и его двоюродный брат Сафа-Гирей, «а жжидаются с людми», намереваясь совершить набег на государеву украину. «И Ислам Неболсу издержал, – продолжал далее летописец, – а к великому князю въскоре вести ради не отпусти, правду свою порушил, и измену учинил». Лишь достигнув Северского Донца, Ислам отпустил татарина, который и поспешил на Москву с недоброй вестью. Помимо всего прочего, Небольса сообщил также, что «Ислам царь, и Сафа Кирей царь и иные царевичи крымские со всеми крымскими людми, да и прибылние с ними люди многие, идут на великого князя украйну на Рязань».

Судя по всему, Неболса Тулушыков не был единственным, кто доставил новость о готовящемся набеге татар на Рязань. Похоже, что их перемещения были обнаружены и русскими сторожами (видимо, они-то первыми, на несколько дней раньше Неболсы, и сообщили в Москву о нашествии), которые исчислили приближающуюся татарскую рать в 40 тысяч всадников. Правда, численность неприятеля, как это обычно бывало, сторожи сильно преувеличили: представляется, что, смечая татарскую сакму, русские дозорные имели в виду, прежде всего, коней, а не людей, и тогда можно смело уменьшить данную цифру в 2–3 раза.

Складывается ощущение, что Ислам-Гирей и на этот раз остался верен себе и вёл двойную игру. С одной стороны, он со своими людьми принял участие в организуемом его двоюродным братом походе и задержал Неболсу, отпустив его лишь тогда, когда времени на принятие соответствующих контрмер у Василия III практически не оставалось. С другой стороны, Ислам-Гирей отправил Василию грамоту, в которой писал: «Идет на тобя крымской царь да казаньской, и яз, деи, неволею иду — царь меня послал турьской, а отдал мне вотчину мою да 2 града придал мне свои. Иду яз, а тебе дружу».

На дело государево и на земское…

Немедленно после получения сведений о появлении татар Василий III «воскоре посла по братию свою, по князя Юрья Ивановича и по князя Андрея Ивановича», и сам великий князь «часа того учал наряжатися против царевичев». Однако несколько сотен (а с людьми побольше) государевых дворян-«кутазников и аргумачников» всё же было недостаточно, потому от имени великого князя дьяки «розосла грамоты и гонцы по всем градом и повеле людям ити к собе, а иным людям на берег к воеводам».

Напрашивается предположение, что городовые дети боярские должны были выступать в поход по заранее намеченному плану, зная, где они должны были собраться – дальние «города» стягивались к Москве, а ближние (по отношению к Оке) сразу шли к «берегу». Здесь их уже поджидали отправленный 14 августа из столицы же воевода князь Д. Ф. Бельский сотоварищи. Они должны были организовать прибывающих ратников в «полки» и поддержать гарнизон Коломны, где в этом году наместничал брат Д. Ф. Бельского Иван сотоварищи (3 воеводы, около 1000–1500 ратников). Одновременно были посланы гонцы с грамотами к убывшим ещё раньше, в июне 1533 года на Мещеру (куда попытался изгоном наведаться Сафа-Гирей) С. Ф. Бельскому сотоварищи (2 воеводы, около 1000 «сабель») с приказом «возвратитися вскоре на Коломну же с людми». Наконец, готовясь к отбытию на «фронт», великий князь наказал «воеводам градцким (московским – прим. автора) устроити в граде пушки и пищали, и градцким людем животы возити во град…». Печальный опыт 1521 года не прошёл даром: теперь готовить столицу к осаде начали заблаговременно, а не тогда, когда враг был уже у ворот.

Из всех этих сведений план кампании Василия III и его бояр выглядит более чем прозрачным: главная задача, которую должны были решить воеводы, заключалась в том, чтобы не допустить татар за Оку и надёжно перекрыть броды через реку в районе Коломны. Рязанцы же должны были рассчитывать на собственные силы до тех пор, пока великий князь не соберёт достаточное количество ратных людей, с тем чтобы выслать их на помощь Рязани.

В пятницу 15 августа, в «Оспожин день», после молебна в Успенском соборе, Василий III, получив благословение митрополита Даниила, выступил из Москвы вместе со своим братом Юрием в Коломенское. Здесь он намеревался ждать Андрея Старицкого и «воевод с многими людми». Тем временем, «безбожьнии татарове приидоша на Рязань месяца августа 15 день, в пяток на Оспожин день, и посады на Резани пожгоша, и ко граду приступаху…». Не сумев взять Рязань изгоном, они рассыпались по рязанской округе «войной», «жгуще, и в плен ведуще, и волости воююще».

Пользуясь тем, что татары воевали Рязанщину, Василий III собирал в Коломенском полки, и, по мере накопления сил, отправлял ратных в Коломну. К 18 августа Д. Ф. Бельский уже имел под рукой не менее 10 000 «сабель», и было решено перейти к активным действиям, не дожидаясь войска во главе с Андреем Старицким. 18 же августа в Коломну был отправлен наказ Василия тамошним воеводам «самим за реку не ходить, а за реку с Коломны посылать на тех людей (татарских – прим. автора), которые в розгонех, лехких воевод…».

Выполняя государев наказ, Д. Ф. Бельский и его товарищи послали за Оку князей И. Ф. Овчину-Оболенского, Д. Ф. Палецкого и Д. Ю. Друцкого «не с многими людми», наказав им добыть языков и погромить отдельные, оторвавшие в погоне за добычей, небольшие татарские отряды.

Летописи сохранили в кратком пересказе «отписки» Д. Ф. Палецкого и И. Ф. Овчины о своих действиях. Палецкий, по словам летописца, «пришед» к «Николе к Зараскому на Осетре», где он узнал, что в 10 верстах, в селе Беззубово, «поместье Ларивонова», стоит татарский отряд. Князь немедля вскочил в седло и со своими людьми «потопташа их, и многи же избиша, а иных живых изымаша и к великому князю отослаша».

Менее успешно действовал князь Овчина-Оболенский. Молодой и горячий воевода, действуя во главе отряда из детей боярских и дворян великого князя, сперва «доеде сторожеи татарских, и потопоша их, и поби». Обращённые в бегство крымцы, тем не менее, не потеряли головы, «и намчаша наших людеи на многие люди…». Ситуация мгновенно переменилась, и охотник превратился в добычу – «и туто князя Ивана повстретиша и его с людми розтолкнули, а иных взяша».

Как бы то ни было, но успешные действия «лехких» воевод и, надо полагать, показания взятых в стычке с отрядом Оболенского языков навели Сафа-Гирея и Ислам-Гирея на мысль, что пора собираться в обратную дорогу, пока не подошли на выручку рязанцам главные силы русского войска. И, как писал летописец, «царевичи» «побегоша борзо из украйны великого князя вон». Д. Ф. Бельский отправил вдогон за татарами «лехких» воевод, но неприятель отходил так стремительно, что догнать и потрепать его посланным отрядам не удалось.

Получив известие о том, что противник ушёл, 26 августа Василий III отпустил своих братьев в их уделы, распустил большую часть собравшегося в Коломне войска по домам и поворотил в столицу. Так закончилось это жаркое и сухое лето 7041 года от сотворения мира.