«Последние римляне»: битва на Каталаунском поле

Окончание цикла статей о «последних римлянах». Начало цикла здесь.

К середине V века н.э. Римская империя накопила большой опыт общения с варварами. Римские дипломаты успешно находили общий язык с германскими королями, и во время переговоров удавалось достичь компромисса, который так или иначе, пусть и на короткое время, устраивал всех. Но гунны не вписывались ни в какие рамки: по сравнению с ними некогда грозные и непостижимые для сознания «римлянина времен упадка» германцы казались чуть ли не образцом цивилизованности.

По праву сильного

Повелитель гуннов Аттила требовал от Рима всё больше и больше материальных выгод для себя, словно проверяя императоров на прочность. Феодосий Младший скрипел зубами, но платил. Однако ситуация изменилась, когда после смерти Феодосия трон занял новый император Маркиан, с собственным, специфически военным взглядом на вещи. Он считал, что Аттила в своих требованиях заходит слишком далеко.

Аттила, нимало не сомневаясь в своём праве сильного, направил к Маркиану посольство, требуя увеличения дани. Маркиан ответил, что считает размер дани чрезмерным: он не обязан давать столько, сколько, в своей неразумной щедрости, давал гуннам покойный Феодосий. Император сократил сумму выплат и потребовал от гуннов строгого соблюдения спокойствия и мира на римской границе. Иначе, – прибавил он с уверенностью человека, привыкшего воевать, – гуннам придётся убедиться в том, что у него достаточно сил и средств для войны с ними.

Аттила не преминул нанести посланцам Маркиана оскорбление, однако дальше этого не пошёл: его мысли были заняты «западным направлением», и не без оснований. Во-первых, вандальский король Гейзерих, захвативший римскую провинцию Африка, был сильно озабочен тем, чтобы не ввязаться в совершенно ненужную ему войну с вестготами, и, как подозревают, послал Аттиле дары, дабы тот отвлёк вестготов нападением.

Во-вторых, согласно ещё одному преданию (если не сказать – сплетне), сестра императора Валентиниана III и старшая дочь Галлы Плацидии по имени Юста Грата Гонория предложила Аттиле себя в жёны и даже прислала ему кольцо в знак обручения. Так что у гуннского владыки появился повод потребовать для себя половину владений Валентиниана III в качестве приданого.

Тучи сгущаются

К 451 году силы начали концентрироваться на двух полюсах, весьма условно называемых «гуннами» и «римлянами», хотя куда правильнее было бы назвать их «Аттилой» и «Аэцием». Эти два выдающихся военных деятеля своей эпохи имели много общего. Они даже были, как не без оснований считают, хорошо знакомы и едва ли не дружны в молодости, когда юный Аэций оставался заложником у гуннов. Рассуждая романтически, можно сказать, что грандиозная битва, в которой эти два человека сыграли основную роль, в своём роде увенчала их соперничество, переросшее в открытое противостояние.

Большую часть своей сознательной жизни Аэций провёл в сражениях, и в основном действовал силами варваров против других варваров. Он умел командовать солдатами неримского происхождения, знал их нрав, их сильные и слабые стороны. Понимая, что гуннов придётся остановить так или иначе, Аэций начал собирать под свои знамёна все силы, способные противостоять Аттиле. Вестготы, считавшиеся федератами Империи, и франки составили основу его войска. Партнёром Аэция стал вестготский король Теодорид I (Теодорих, Теодерих).

Западная Римская империя к тому времени уже потеряла Паннонию (занятую гуннами), Британию, большую часть Африки (занятую вандалами), большую часть Испании (занятую вестготами). Галлия, которая ещё принадлежала Риму целиком, была заселена федератами – бургундами и вестготами, готовыми при любом удобном случае выступить против Империи. Центральная же часть Западной империи – Италия – сколь-нибудь боеспособной армии не имела.

В городе Аврелиане (сейчас Орлеан) находились тогда аланы со своим вождём Сангибаном. Аттила решил сделать именно этот город своим опорным пунктом.

Сангибан испытывал перед Аттилой вполне объяснимый страх и обещал ему сдать этот опорный пункт. Теодориху стало известно намерение аланского предводителя, и он решил упредить предательство. Ещё до того, как к Аврелиану подошёл Аттила, Аэций и Теодорих укрепили город большими земляными насыпями, а за самим Сангибаном установили строгий надзор, опасаясь с его стороны вероломства. Это происходило во второй половине июня 451 года.

Согласно преданию, Аттила был несколько встревожен решительными действиями противника и обратился к гадателю. Предсказания оказались неутешительны для гуннов; впрочем, обещано было, что в грядущей битве также погибнет «верховный вождь противной стороны». Согласно преданию, Аттила был уверен, что гибель грозит Аэцию.

«Битва народов»

Аттила отошёл к северу, и здесь, на Каталаунских полях, произошла знаменитая битва, которую иногда именуют «битвой народов», поскольку в ней принимали участие представители многих племён, да и по количеству сражающихся она как будто не имела себе равных. Их число оценивают в 300 000 человек, говорят о том, что окрестные реки вышли из берегов от пролитой крови. Даже если это и преувеличение, в любом случае, впечатление, произведённое на умы современников этим событием, переоценить сложно.

Историк Иордан перечисляет племена, составившие вспомогательные отряды Аэция: франки, аланы, бургунды, выходцы из Кельтики и Германии. У Аттилы, помимо гуннов, в войсках было значительное число остроготов (остготов), так что Каталаунская битва была в своём роде братоубийственной: здесь готы выступали против готов. Среди остготских союзников Аттилы называют братьев Валамира, Теодемира и Видемера, «более благородных по происхождению, чем сам король, которому они служили, потому что их озаряло могущество рода Амалов». Среди других германцев, преданных Аттиле, выделяется Ардарих, «славнейший король бесчисленного полчища гепидов», который отличался «преданностью и здравомыслием».

Каталаунские поля – это равнина в современной французской Шампани, к западу от города Труа и левого берега верхней Сены. Иордан так описывает местность:

«Место это было отлогое; оно как бы вспучивалось, вырастало вершиной холма. Как то, так и другое войско стремились завладеть им, потому что удобство местности доставляет немалую выгоду; таким образом, правую сторону его занимали гунны со всеми своими союзниками, левую же – римляне и везеготы со своими вспомогательными отрядами. И они вступают в бой на самой горе за оставшуюся ничьей вершину».

Аттила, по утверждению Иордана, начал битву ближе к вечеру, около девятого часа: по его расчёту, если бы дело обернулось плохо, наступившая ночь выручила бы гуннов. Действительно, сражение сложилось для гуннов неблагоприятно: старший сын Теодориха Торисмунд и с ним Аэций заняли высоту, и оттуда, с господствующей позиции, раз за разом успешно отбрасывали наступавшую армию гуннов. Те, впрочем, не сдавались и накатывали волна за волной.

Сбылось и предсказание гибели для одного из предводителей: Теодорих был сброшен с коня и растоптан своими же. Согласно более красивому преданию, его убил один из вождей остготов – копьём, в личном поединке.

Вестготы в какой-то момент перешли в наступление и всей силой обрушились на гуннов; они едва не убили самого Аттилу, но тот быстро отошёл и укрылся за телегами, которые окружали его лагерь. Такой способ обороны был известен и вестготам. Несмотря на кажущуюся хрупкость, «стены» из телег представляли собой достаточно действенное укрытие.

Как и надеялся Аттила, ночь помогла отступающим гуннам. Торисмунд в темноте заплутал и, думая, что приближается к своим, случайно наткнулся на повозки врагов. В глухой ночи завязалась схватка, Торисмунд был ранен в голову и сброшен с коня. К счастью, на шум прискакали другие вестготы и освободили своего предводителя.

Аэций также был отрезан от своих в ночной сумятице и блуждал между врагами, которые, в свою очередь, его не узнавали. В конце концов, ему удалось найти вестготов, и остаток ночи он провёл возле их костров.

Когда рассвело, открылась страшная картина: всё поле было усеяно телами убитых и раненых, а гунны засели за телегами и не показывались. Аттила, между тем, как будто не чувствовал себя побеждённым. Гунны сидели в лагере и гремели оружием, гудели в свои трубы, громко кричали.

Аэций решил подержать Аттилу в осаде: припасов у того не было, подвоз хлеба в подобной ситуации был невозможен, и скоро гунны неизбежно должны были начать голодать. Аттила решил погибнуть, но не сдаться: он развёл большой костер из конских седёл и объявил, что бросится в огонь, если противник прорвётся в лагерь. Никто не будет торжествовать победу, захватив в плен самого владыку гуннов!

Торисмунд и корона

Пока Аттила делал красивые жесты, вестготы разыскивали своего короля Теодориха. Наконец его обнаружили среди трупов и вынесли с большим почётом, чтобы предать погребению. Власть тут же, на поле боя, передали Торисмунду как старшему сыну и достойному наследнику.

Торисмунд желал немедленно продолжить сражение и добить Аттилу в его логове, тем самым отомстив за отца и упрочив славу вестготов. Однако Аэций просчитал политическую партию на несколько ходов вперёд и пришёл к выводу, что подобная победа приведёт к слишком опасному для Рима усилению вестготов – как бы не пришлось потом сражаться с нынешними союзниками!

Поэтому Аэций сделал Торисмунду весьма неприятный намёк. Не лучше ли вернуться домой и упрочить свою власть на месте? Ведь у Торисмунда дома ещё четыре младших брата, каждый из которых, возможно, лелеет честолюбивые замыслы – не пришлось бы воевать с родственниками за корону. Торисмунд, приняв этот весьма двусмысленный совет, ушёл в Галлию. В Толозе его встретили триумфально, и братья даже не подумали оспаривать его власть. Но, как говорится, перестраховаться не мешало.

Аквилейские аисты

Аттила, естественно, заметил, что вестготы ушли, но поначалу принял этот манёвр за какую-то военную хитрость. Однако «тишина» затягивалась: никто не атаковал, вестготы не возвращались. Вождь гуннов понял, что можно действовать дальше, и отошёл со своими войсками к Аквилее, которую тотчас осадил.

Осада эта была долгой и бесплодной. Аквилея стойко сопротивлялась – её защищал сильный римский гарнизон. Гуннам уже надоело топтаться под стенами, и они желали уйти. В этот момент, согласно преданию, Аттила заметил, что аисты улетают из Аквилеи и уносят своих птенцов. Знамение дало понять предводителю гуннов, что птицы покидают город не просто так: они-де знают, что Аквилея скоро непременно падёт. Поэтому Аттила воспрянул духом, построил осадные машины и метательные орудия, и после решительного штурма Аквилея действительно пала.

Гунны разграбили город и хлынули дальше: они опустошили Медиолан, Тицин и собрались уже было идти на Рим, но в последний момент отказались от этой идеи. Историк Приск передаёт причину, по которой Аттила якобы решил не трогать Вечный Город: известно, что готский король Аларих, покоритель Рима, прожил после этого подвига совсем недолго. Суеверные гунны боялись, что и Аттилу постигнет та же участь.

Согласно другой легенде, на сей раз церковной, Аттилу остановил глава Римской католической церкви папа Лев I: он пришёл к страшному гуннскому вождю на Амбулейское поле в провинции Венетий и в личном разговоре убедил вернуться за Дунай и «соблюдать мир».

Впрочем, имеются и менее возвышенные причины ухода Аттилы из Италии: предшествующий год был неурожайным, поэтому полчища гуннов начинали голодать, и Аттиле было не прокормить своё войско. В то же самое время войска Маркиана под началом Аэция не переставали тревожить Аттилу, так что гунн предпочёл удалиться. Ничто ведь не помешает ему вернуться через год и возобновить военные действия!

Так что Аттила действительно отошёл, но угомониться не мог, и по дороге ещё попытался покорить аланов, которые сидели за рекой Лигером. Однако этому помешал Торисмунд: он явился к аланам первый и встретил Аттилу во всеоружии. В большом сражении Торисмунд разбил гуннов и заставил их уйти.

О Торисмунде рассказывают, что он умер спустя три года от болезни. Короля везеготов будто бы умертвили враги, когда врач делал ему кровопускание, потому что в этот момент у Торисмунда не имелось оружия. Впрочем, он и простой скамейкой успел убить нескольких своих недругов прежде, чем окончательно испустил дух.

В том же 453 году внезапно умер и Аттила. Согласно преданию, которое вслед за Приском поведал Иордан, грозный вождь гуннов захлебнулся кровью, которая шла у него носом, на свадебном пиру с красавицей по имени Ильдико (или Ильдихона) – очевидно, девушкой германского поисхождения.

Погребение Аттилы было грандиозным: тело заключили в три гроба (золотой, серебряный и «из крепкого железа»), оплакали и справили тризну, вложили в могилу оружие, «драгоценные фалеры» и прочие украшения. Затем все, кто участвовал в погребении, были убиты, чтобы никто и никогда не нашёл и не разграбил могилу великого вождя гуннов.

Аттила произвёл грандиозное впечатление на умы и остался в преданиях германских народов как легендарная личность. Его образ остался жить в европейских эпосах: у Аттилы пируют, с Аттилой сражаются и погибают герои, добывая золото, которое исторический Аттила добывал с такой ненасытной жадностью (Этцель в «Нибелунгах», Атли в «Эдде»).

Аэций же пал жертвой интриги через год: подозрительный Валентиниан III убил его 21 сентября 454 года – по разным версиям, пронзил мечом или задушил. По этому поводу приближённые прямо сказали императору, что тот «правой рукой отрубил себе левую».

Так один за другим сошли в могилу все полководцы величайшей битвы. Наступало новое время, которому суждено было стать ещё более тяжёлым и тёмным.