Пушкин рос в масонской атмосфере, отец и дядя состояли в знаменитых ложах

Весь круг чтения будущего поэта (а дом Пушкиных был очень читающим) — все были масонские книги, среди которых — новиковские альманахи, журналы, которые издавал Гамалея, «Сионский вестник» Лабзина. Была там и литература розенкрейцеров, и переводные сочинения немецких, французских масонов… То есть имя Сен-Мартена, властителя дум тогдашних масонов Европы и России, Пушкин знал, будучи еще ребенком.

Масоны как люди не представляли для нашего героя никакой тайны — это были его родственники. И он, естественно, не разделял никаких дурных предрассудков, которые в ходу до сих пор. Пушкин прекрасно знал, что масоны — хорошие люди, ничего дурного в братстве он не видел. Кроме того, строй его мыслей, фундамент мировоззрения закладывался под влиянием масонских сочинений. Для него это был абсолютно естественный выбор.

Где-то в 19 лет Пушкин подал прошение о приеме в петербургскую ложу «Трех добродетелей». Ему отказали. Несомненно, с юных лет Александр Сергеевич признавался поэтическим дарованием, но ведь тогда никто не знал, что он будет «нашим всем» — в то время это был просто молодой повеса и гуляка. Кстати, нрава наш герой был весьма буйного и поведения очень неблагонравного. Но сейчас это все скрашивается масштабами его дарования и тем, какое место он занял в русской культуре. А тогда это был просто один из непутевых шалунов и инфантильных молодых людей. Вот ему и отказали. И это было некоторой травмой для него.

Да, в масонскую ложу Пушкина рекомендовали люди из лицея. Дело в том, что лицей, который оканчивал Александр Сергеевич, — это было гнездо масонского влияния, рассадник, в самом лучшем смысле этого слова, масонских идей. Его затевал масон Сперанский вместе с масоном Энгельгардтом, лучшие преподаватели были масонами, выпускники лицея: Пущин, Кюхельбекер, Горчаков — все были масонами. Причем в этом смысле они пошли гораздо дальше Пушкина, потому что были людьми дисциплинированными, умевшими подчиняться. А Александр Сергеевич, при великих своих дарованиях, никогда этого не умел и не научился. А масонство без этого немыслимо. Видимо, это осознавалось, поэтому особенного хода нашему герою не давали. Потом, уже на юге, он вступил-таки в ложу «Овидий» в Кишиневе. Но и там далеко не пошел. Пушкин не был человеком системы.

В ложу в Кишиневе молодого поэта принимал генерал Инзов, который там отвечал за бессарабских колонистов. Для Пушкина это была почетная ссылка, которая заменила ему ссылку на север, в Соловки, а то и на восток, в Сибирь. Кто же заступался за него? Заступались масонские братья. Петр Яковлевич Чаадаев в неурочный час пробился к Карамзину, который к тому времени в масонах уже не состоял, но был придворным историографом, и Карамзин, верный масонской присяге, употребил все свое влияние, чтобы грозу от Пушкина отвести.

И в формировании Александра Сергеевича как личности принимали участие все сплошь масоны: Вяземский, те же Карамзин и Чаадаев, Каверин, Катенин — все эти люди оказывали на него огромное влияние.

Пушкин довольно долго находился в духовном поиске. Правда, он не столько интересовался разными религиями, сколько искал ответы на вечные вопросы, которые, к сожалению, так и не нашел. Начал он с насмешек в вольтерианском духе: его знаменитая «Гаврилиада» — это то ли стеб над Писанием, то ли пародия на поэму «Воплощение Мессии» Федора Ключарева, великого масонского поэта, но в любом случае это — похабное сочинение, не делающее чести его перу.

А потом он продолжил через мучительные поиски себя. Пушкин «пытался поверить», как он сам писал, но и там себя не нашел. Масонство помогало ему сохранить духовный стержень, искать ответы и не отчаиваться. Александр Сергеевич был человеком очень умным, а отчаяние часто бывает спутником очень умных людей.

Иной раз ему казалось, что он не может понять господнего замысла, природы, он сомневался и тогда писал горькие строки: «Дар напрасный, дар случайный, // Жизнь, зачем ты мне дана?» Возможно он думал, что человеку не дано переменить обстоятельства своей жизни, и масонство с его позитивной каббалистической идеологией во многом помогло ему этот пессимизм пересмотреть.

Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный.
Ход часов лишь однозвучный
Раздается близ меня,
Парки бабье лепетанье,
Спящей ночи трепетанье,
Жизни мышья беготня…
Что тревожишь ты меня?
Что ты значишь, скучный шепот?
Укоризна, или ропот
Мной утраченного дня?
От меня чего ты хочешь?
Ты зовешь или пророчишь?
Я понять тебя хочу,
Смысла я в тебе ищу…

Великолепное стихотворение, не правда ли? И эти последние строки: «Я понять тебя хочу, // Смысла я в тебе ищу…» — это квинтэссенция всех пушкинских метаний. Александр Сергеевич был человеком очень жизнелюбивым: и вино, и пирушки, и песни, и красавицы — все это известно. Карты, кутежи и даже такие истории, которые не делают чести высокоморальному человеку, — все было при нем. Но его огромный интеллект и поиск ответов на самые главные вопросы жизни не давали ему покоя даже в объятиях красавиц, за стаканом шипучего вина, рядом с друзьями на пиру. И в этом стихотворении это очень хорошо видно.

Федор Петрович Ключарев, о котором упоминалось выше, был великим русским поэтом, почтмейстером, видным деятелем масонства. У него есть прекрасное стихотворение, гимн:

Блеснул, блеснул троякий свет!
Прогнал лучами мрачность ночи!
К Святилищу преграды нет:
Питайтесь Истиною, очи!
При свете тройственных лучей
Познайте чин природы всей!
Открылся к свету новый путь,
Чрез крепость в Вечный Храм Свободы,
Дерзай чрез семь ступней шагнуть,
Проникнешь в таинства природы.
К науке пятой вскинь свой взор,
Узришь в ней всех наук собор.
Открылось таинство работ,
Сокрытый огнь блеснул из тлена,
Из жизни в смерть, чрез смерть в живот
Родится дух и ветвь зелена;
Из черной персти дух изрек,
Что было, есть и будет ввек.

Прекрасные строки! Они очень сильно Пушкина поразили. Это уже современный нам русский язык, творцом которого считается Александр Сергеевич, и по заслугам. Здесь нет этой тяжеловесности XVIII века, здесь глубокие религиозные истины, великолепные размышления, чувства, разум — все выражено на блестящем русском языке. И Пушкин стал по-иному смотреть на Библию, он ее перечел «новыми глазами», открыл для себя пророка Исайю, которого назвал самым красноречивым человеком за всю историю мира.

«Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал. И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его! И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями. И сказал я: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, — и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа. Тогда прилетел ко мне один из Серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, и коснулся уст моих и сказал: вот, это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен. И услышал я голос Господа, говорящего: кого Мне послать? и кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня».

Это из Исайи. А вот пушкинское переложение как своеобразный комментарий, интерпретация, блестяще показывающая внутреннее усвоение им гениальных строк великого пророка:

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился, —
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он, —
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.

Между этими и юношескими стихами «Гаврилиады», между экстремизмом оды «Вольность» и строками «Боюсь: брусничная вода // Мне не наделала б вреда» — огромная разница. И то, что Пушкин от пустяков, шалостей, ерничества — «Накажи, святой угодник, // Капитана Борозду, // Разлюбил он, греховодник…» и далее по тексту — отрешился и написал гениального «Пророка» и ряд других, не менее великих произведений, — в этом большая заслуга его наставников, масонов.

Теперь давайте перейдем к другому сюжету жизни Александра Сергеевича — к его женитьбе. И здесь масоны тоже сыграли свою роль. Пушкин жениться хотел, это правда, хотя друзья его отговаривали. Отговаривал Павел Нащокин, который подарил поэту свой фрак (у Пушкина своего не было, а жениться надумал), отговаривал Вяземский, Чаадаев. Вяземский, умнейший и язвительнейший человек своей эпохи, сказал ему: «Алексаша, ты что же, когда женишься, не будешь на девок смотреть?» «Ну что Вы, князь Петр, — ответил Пушкин, — нет, конечно». «Ага! — сказал Вяземский и пыхнул трубкой. — Дома будешь оставлять, как военный саблю?»

Словом, не советовали друзья нашему герою жениться, зная его нрав, зная, как он воспламеняется от вида красотки, как неаккуратен с деньгами, которые никогда не держатся у него в руках, зная, как сложно ему зарабатывать, и как он не может заставить себя делать то, что приносит деньги. Как в таких условиях содержать семью? Да еще такая требовательная жена! Не кто-нибудь, а первая красавица Москвы!

Она была намного его моложе, неопытна, но тем не менее прекрасно знала силу своей красоты. Она блистала на балах в Москве, потом в Петербурге, куда они переехали. Попробуй-ка содержать такую требовательную красавицу! Разумеется, она не работала, а по статусу жить они должны были где-нибудь в хорошем, престижном месте. Дети рождались, к моменту дуэли у него их было четверо. А откуда деньги?

Служить по-настоящему Пушкин не умел и не любил. Он затеял журнал «Современник», завидовал славе Булгарина, который издавал «Северную пчелу» и был преуспевающим литератором и журналистом. Но это начинание провалилось. У Булгарина подписка была масштабная, а у Пушкина всего 600 человек. Это не оправдывало ни типографских расходов, ни гонораров писателям, хотя некоторые, тот же Вяземский, писали ему бесплатно. Но все равно это не решало проблемы.

Все финансовые предприятия Пушкина проваливались. Он бесконечно просил ссуды. И император Николай, которого многие считают главным врагом поэта, по большому счету, его содержал. Он давал ему деньги, стипендии, ссуды, гранты, разрешал работать в архивах. Одним словом, в отношении Пушкина и его семьи государь вел себя как истинный первый дворянин Отечества.

Просто надо признать тот очевидный факт, что Александру Сергеевичу, зная его кипучий темперамент и нежелание заниматься какой-нибудь формальной деятельностью, жениться не следовало. А жить на литературные труды? Конечно, этот вариант возможен во все времена, но при двух условиях: либо если писать официальную заказуху (этот жанр цветет всегда), либо если писать на потребу толпе. Но и то и другое нашему герою претило, он слишком высоко себя ценил как поэта и писателя.

Известно, что Пушкин хотел венчаться с Натальей Гончаровой в домовой церкви князя Голицына, но митрополит Филарет его отговорил. Так ли это? Да, было дело. Пушкин что придумал: чтобы не делать свадьбу пышной, денег же не было, он решил церемонию сделать как можно скромнее — венчаться в домовом храме. Но Филарет сказал: «Нет». Почему? Митрополит прекрасно понимал, что это событие будет всероссийское, а потом и мировое. Он отказал поэту, сказав, что венчаться нужно по-настоящему, причем в церкви Большого Вознесения у Никитских ворот (кстати, одной из масонских церквей). Там они и венчались.

Были очень дурные предзнаменования: во время самой церемонии погасла венчальная свеча, у Пушкина с руки упало кольцо, он побледнел, с Натальей Николаевной сделалось дурно… Но тем не менее обряд довели до конца.

А у церкви своя очень интересная, длинная история. Кстати, на ее колокольне масонский знак — лучезарная дельта, это каждый может увидеть.

Если уж говорить не о венчании, как об обряде, а о свадьбе Пушкина, о женитьбе, о его переходе в новое состояние, то это был несчастливый ход. Хотя Александр Сергеевич сразу после свадьбы, во время медового месяца, писал, что он безумно счастлив, «ничего иного не желает», под конец своей жизни он подошел к озлобленному разочарованию. И вроде любимая жена, и обожаемые дети, не все так плохо складывается, но, с другой стороны, он — камер-юнкер (смешная должность в его годы), окруженный прыщавыми отпрысками каких-то блестящих фамилий. С ним обращались, как с холопом. Возможно, Пушкин преувеличивал (он был болезненно самолюбив), но он не находил себе адекватного места. Охладел интерес к его литературным занятиям. На «Бориса Годунова», которого он считал одним из величайших своих произведений, как откликнулась критика?

И Пушкин стал нам скучен
И Пушкин надоел,
И стих его незвучен,
И гений охладел.
«Бориса Годунова»
Он выпустил в народ:
Убогая обнова —
Увы! — на новый год!

Это было очень больно читать нашему герою. Некоторые его стихи, как «Клеветникам России», вызывали гнев либеральной, западнической части, другие — ненависть патриотов. Он как-то чувствовал себя ни у тех, ни у других.

Лучше всего мировоззрение последних лет жизни Пушкина содержится, как ни странно, в «Египетских ночах», где импровизатор итальянец — абсолютное, конечно, alter ego Александра Сергеевича. Таким он хотел себя видеть — легко сочиняющим. И он изрекает такие великолепные строки:

Зачем крутится ветр в овраге,
Подъемлет лист и пыль несет,
Когда корабль в недвижной влаге
Его дыханья жадно ждет?
Зачем от гор и мимо башен
Летит орел, тяжел и страшен,
На черный пень? Спроси его.
Зачем арапа своего
Младая любит Дездемона,
Как месяц любит ночи мглу?
Затем, что ветру и орлу
И сердцу девы нет закона.
Гордись: таков и ты, поэт,
И для тебя условий нет.

Конечно, Пушкин понимал, что при такой установке ни в какое общество он не впишется, поэтому он расстался со своими и декабристскими, и республиканскими, и многими иными иллюзиями молодости и открыл для себя великую книгу — Библию, которая стала для него, как он сам писал, «великим утешением». Возможно в этом и есть самое большое влияние масонства, как идеологии, на Пушкина.

Последние годы жизни Пушкина

Всем известно, что Александр Сергеевич умер после дуэли. Интересно, как часто дуэли случались между масонами? Как это укладывалось в масонскую идеологию?

Дантес масоном не был. Это никогда никем не подтверждалось. Конечно, дуэли между «братьями» бывали, особенно во Франции, где народ горячий и за вопросы чести готов жизни не жалеть (как писал Давид Самойлов: «Он был герой. И дамы честь // Мог даже жизни предпочесть»). Но это была достаточно редкая вещь, масоны пытались все конфликты уладить.

Возможно, если бы Пушкин рассказал «братьям» о своей ссоре с Дантесом, ее удалось бы предотвратить. Но он сделал все, чтобы о ней никто не узнал, поскольку это позорило имя его жены, его собственное имя. Его приняли в так называемый «орден рогоносцев», писали ему отвратительные, подметные письма, и он не был заинтересован в огласке.

Ну и реакция на известие о его смерти была ужасная. Вся Россия всколыхнулась. Когда он умер, все поняли, как это часто бывает, кого они потеряли. Об этом давным-давно было сказано самим поэтом: «Они любить умеют только мертвых». Зато уж на отпевание пришло сколько народу! Сколько людей было дома на Мойке в последние часы его жизни! Но он уже не мог оценить этого.

Довольно известный эпизод (он описан во многих статьях, монографиях и так далее), как Вяземский, прощаясь, положил Пушкину в гроб свою белую масонскую перчатку. Это такой ритуал. Так «брат» прощается с «братом». Это не оставляло никаких сомнений в масонстве Александра Сергеевича и, кстати, символизировало, что «братья» его простили: и за определенное беспутство, и за нерегулярное посещение, и за несоответствие строгим масонским правилам. Но в смерти они с ним примирились.

Что касается перчатки, то это — один из масонских знаков, один из элементов их облачения. Две пары мужских перчаток, как правило, получал «брат», когда становился из ученика подмастерьем, а потом мастером. В некоторых ложах выдавали при этом еще одну пару изящных, длиной до локтя, дамских перчаток со словами: «Кого сочтешь сделать подругой своей, каменщицей, то этой особе сии перчатки и подари». Таким образом женщина становилась отчасти причастной к жизни ложи. В такого рода перчатках она приходила на балы и всякие рауты, на светские мероприятия, которые давали масоны.

А для масонов белые перчатки были символом того, что надо пройти по жизни, рук не замарав. Но не в смысле быть белоручкой, нет, а не замарать рук чем-то непотребным. Одним словом, пронести свои белые перчатки незапятнанными. Вот такая была символика.