Россия и Китай: как две континентальные империи пытались «дружить» против европейцев

Наибольшую выгоду из второй и третьей «опиумных» войн 1856–1860 годов извлекла Российская империя, соблюдавшая формальный нейтралитет. В следующее десятилетие отношения России и Китая будут настолько запутанными, что здесь найдётся место и негласному военному союзу, и жёсткому политическому противостоянию, и открытой пограничной войне.

«Дальние родственники» в Петербурге и Пекине

Каким бы странным это ни казалось, внешнее и внутреннее положение обеих раскинувшихся по соседству огромных континентальных империй при всём культурном и расовом различии было весьма схожим. Обе страны – аграрные феодальные государства с патриархальными и традиционными крестьянскими общинами. Причём Китай, где основная масса крестьянского населения была формально свободной, в этом плане выглядел даже более развитым, чем Россия, большинство населения которой в середине XIX столетия всё ещё оставалось крепостным.

К тому же Китай был куда богаче и многолюднее. Правда, аграрное перенаселение сыграло с маньчжурским Китаем злую шутку – обе империи были беременны страшным крестьянским бунтом, но в Китае по указанной выше причине этот социальный катаклизм разбушевался на полвека раньше в виде гражданской войны «тайпинов».

Обе страны – абсолютные монархии, где далёкие от подвластных народов династии правят, опираясь на военно-бюрократическое сословие, и даже разговаривают на ином языке, чем их подданные. Здесь онемеченные и европеизированные Романовы были, по сути, столь же инородны русским крестьянам, как и маньчжурские богдыханы ханьскому народу Китая.

Кстати, Романовы считались номинальными родственниками Ивана Грозного, который по материнской линии, через князей Глинских, был потомком разбитого на Куликовом поле темника Мамая, происходившего из правящего рода племени чжурчжэней, некогда продавших в рабство будущего Чингисхана. К ханам чжурчжэней возводил своё происхождение и род Айсиньгиоро – семейство Цинских императоров. Так что побитые англо-французами императоры Сяньфэн и Николай I могли бы считать себя не только собратьями по несчастью, но и очень дальними родственниками. Оба императора умерли весьма похожим образом, морально раздавленные крахом своего миропонимания в ходе проигранных ими войн: Николай I – в 1855-м, Сяньфэн – в 1861 году.

Любопытно, что в самом начале 1850-х годов царское правительство даже раздумывало над вопросом о направлении военной экспедиции к Янцзы в помощь цинскому богдыхану в его борьбе против тайпинов (подобно походу против венгерских повстанцев 1849 года). Но эта мысль тогда справедливо показалась слишком экзотической, тем более что сами Цины о такой помощи не просили…

Главное отличие и преимущество романовской России перед цинским Китаем состояло в одном: Российская империя обладала военным и дипломатическим аппаратом, соответствовавшим требованиям нового времени. Русские регулярные вооружённые силы, их устройство, включая военную промышленность и военное образование, техника и тактика соответствовали развитому европейскому уровню, а правящая элита страны не была закрыта для изучения передовых достижений и новшеств. Социально-экономическая отсталость России на фоне европейской промышленной революции стала сказываться в военном деле лишь к середине XIX столетия, когда империя Романовых, подобно Китаю, стала объектом «полицейской» войны со стороны Англии и Франции.

Прошедшие следом друг за другом боевые операции сильнейших в то время мировых держав против Китая и России (в 1854–1860 годах) были именно «полицейскими войнами»: Англия и Франция стремились не завоевать, не покорить, а лишь «поставить на место» обе империи – заставить феодальный Китай, самодостаточный и надменный, раскрыться для экономической экспансии их капитала, а феодальную Россию, столь же надменную и самоуверенную, отвадить от вмешательства в их европейские и мировые дела.

Именно техническое отставание России – отсутствие железных дорог, парового флота и массового нарезного оружия – позволило англо-французам атаковать на выбор все морские окраины империи. Ситуация, знакомая и по «опиумным» войнам в Китае. Но, в отличие от Китая, заметная техническая отсталость России не превращалась в пропасть, подобную той, что лежала между фитильной аркебузой «восьмизнамённого» солдата, сделанной по раз и навсегда установленному образцу средневековых корейских ружей, происходивших от аркебуз, завезённых из Португалии в начале XVI века, и находившейся в руках британского морского пехотинца капсюльной винтовкой системы Энфилда, созданной и массово внедрённой в 1850-е годы.

По указанным выше внешним и внутренним причинам англо-французская коалиция решилась наступать на Пекин в 1860 году, но не отважилась атаковать Петербург несколькими годами ранее. Грозный британский флот свободно оперировал у берегов обеих империй, но десантные операции в России требовали от англо-французской армии на порядок большего напряжения и потерь.

«Россия готова помочь Китаю приобрести военные материалы…»

Россия, потрясённая и униженная оконченной в 1856 году «полицейской» Крымской войной, крайне опасалась усиления английского или французского влияния в соседнем Китае. Поэтому как только русский военно-морской атташе в Лондоне и Париже вице-адмирал граф Евфимий Васильевич Путятин в том же 1856 году узнал о планах военной экспедиции англичан против Китая, он был сразу же назначен посланником к маньчжурскому императору. Благо Путятин уже имел опыт работы на Дальнем Востоке, возглавляя в 1852–1855 годах миссию по установлению дипломатических и торговых отношений с Японией, а его графский титул соответствовал в Цинской империи титулу «Бо» – третьему из девяти рангов маньчжурской аристократии.

В начале 1857 года Путятин достиг границ Монголии, где на несколько месяцев был остановлен цинскими чиновниками, которые искренне не понимали, зачем их великой Империи варварские посланники… Военный моряк Путятин не растерялся, на пароходе «Америка» спустился вниз по Амуру и, обогнув Корейский полуостров (то есть, пройдя через территории, всё ещё формально входившие в состав Цинской империи), достиг берегов столичной провинции Чжили, на год опередив англо-французскую эскадру. Тот год Путятин потратил в бесплодных попытках установить дипломатические контакты с пекинскими бюрократами.

Особенности традиционной цинской «дипломатии» несколько напоминали дипломатию допетровской Московской Руси, где также доминировала идея мировой исключительности (в виде православного «Третьего Рима»), порождавшая особо трепетное отношение к церемониалу, титулу самодержца и прочим условностям, зачастую препятствовавшим решению реальных дипломатических задач. У цинского двора это извращение дипломатии в угоду внутренней идеологии достигло апогея.

Путятин предложил Китаю помощь в реорганизации вооружённых сил для отпора англо-французским притязаниям. В официальном письме в Пекин от 28 апреля 1858 года, когда эскадры Англии и Франции уже подходили к фортам Дагу, он сообщал императору Сяньфэну следующее:

«Китайское правительство должно видеть из теперешних неприязненных действий с европейцами, что войско его с употребляемым ныне оружием не в состоянии противиться военным силам западных держав и что ему необходимо изменить всё своё военное устройство, если не хочет, чтобы Китай подпал совершенному влиянию иностранцев. Россия готова для этого помочь Китаю приобрести разные нужные ему военные материалы, и если бы Пекинский кабинет понял важность этого предложения, то наше правительство могло бы оказать ему большую услугу, прислав нескольких хорошо знающих военное искусство офицеров, которые бы научили китайцев всем новым усовершенствованиям в военном деле и тем предохранили бы Китай от беспрерывных новых на него нападений иностранных народов».

Накануне штурма фортов Дагу это предложение уже не могло изменить ход дел, да его и не стремились принять цинские чиновники, справедливо опасаясь России не меньше, чем Англии или Франции.

Вскоре Путятин становится посредником в переговорах представителей императора Сяньфэна и европейских послов. В июне 1858 года, когда английские и французские солдаты уже месяц хозяйничают в Тяньцзине (на полпути к Пекину), Путятин предлагает в следующем 1859 году безвозмездно предоставить в распоряжение китайского императора российских военных инструкторов «для устройства войска и всей военной части» и крупную партию русского оружия – 50 пушек и 10 000 нарезных штуцеров. Кроме того, предлагалось послать в Китай десятерых русских офицеров, «умеющих устраивать войска, воздвигать укрепления, делать порох, открывать и разрабатывать рудники, которые запущены и приносят мало дохода Китаю». Цинские представители согласились принять оружие, но от инструкторов отказались.

1 июля 1858 года Путятин делает Цинской империи развёрнутое предложение с целой программой военных реформ: обучить под руководством русских офицеров 20 молодых людей (детей маньчжурских сановников) и тысячу солдат в возрасте 18–25 лет. В дальнейшем на базе этого учебного отряда предлагалось сформировать десятитысячный корпус, вооружённый современным оружием русского производства – «образцовое войско под руководством наших офицеров».

Путятин доказывает маньчжурам, что даже современное «улучшенное оружие будет отнято англичанами, как случилось на этот раз в Дагу, без подготовленных и обученных по-европейски солдат, устройства арсеналов и прочего». Российский посланник предлагает при помощи русских военных специалистов перестроить укрепления Дагу – «теперь англичане и французы с 10 маленькими судами и 2 тысячами войск ворвались в Тяньцзинь, тогда же они не в состоянии будут этого сделать с тройным числом судов и 20-тысячным войском».

В дополнение ко всему Путятин настаивает на скорейшем появлении в Пекине русского посольства, которое сможет «указать и объяснить китайскому правительству, что должно ему делать для отклонения новых требований англичан». Ведший переговоры с Путятиным командующий латной кавалерии голубого окаймлённого знамени маньчжур Хуа Шан «похвалил посланника за хорошую мысль» и даже согласился принять в будущем инструкторов, но от русского посла в Пекине категорически отказался.

«Трудное и щекотливое дело»

Тем временем в далёком Петербурге по рекомендации Путятина и директора Азиатского департамента российского МИДа Егора Ковалевского канцлер Горчаков представил императору Александру II кандидатуру будущего посланника и начальника русских военных инструкторов в Китае – Николая Павловича Игнатьева. Этот выпускник академии Генштаба был только что произведён в генерал-майоры за успешное выполнение дипломатических миссий в абсолютно средневековых Хивинском ханстве и Бухарском эмирате. Это было немаловажно для, как выразился Александр II, «трудного и щекотливого дела» в Китае.

Принимая во внимание всю сложность задачи по реорганизации китайской армии, решением военного министерства в состав военно-дипломатической миссии Игнатьева включили гвардейских офицеров всех родов войск: штабс-капитана Семёновского полка Зейфорта, поручика лейб-гвардии сапёрного батальона Зейме, капитана гвардии конной артиллерии Баллюзека, поручика Лишина и топографа Шимковича. Им в помощь придали 7 «нижних чинов» – опытных оружейных мастеров, сапёров и одного строевого унтер-офицера.

5 марта 1859 года офицеры, командируемые в Китай, были лично приняты царём в Зимнем дворце. На следующий день миссия генерала Игнатьева покинула Петербург и через Москву, Пермь и Иркутск отправилась к границам «Дайцинского государства», как именовали тогда Китай в официальных бумагах Российской империи.

За ними от Ижевского завода следовал обоз в 380 подвод с нарезными ружьями – их отправили не морем, а трудоёмким в то время сухопутным путём, чтобы сохранить секретность. В целях той же секретности инструкторы следовали отдельно от обоза с оружием. Пушек требуемых калибров на уральских заводах не оказалось, поэтому их запланировали отправить в течение весны из Петербурга на морских судах.

Однако в конце апреля Игнатьев получил известия о том, что китайские власти отказались ратифицировать Айгунский договор 1858 года, по которому России отходил северный берег Амура, а Приморье передавалось в совместное ведение соседних государств. Ещё 23 января 1859 года из Пекина в российский сенат ушло письмо с официальным отказом принять русских офицеров – это решение мотивировался тем, что после ухода иностранных судов из Тяньцзиня китайцам удалось собственными силами восстановить береговые укрепления, разрушенные англо-французскими войсками. Что касается ружей и пушек, то цинское правительство просило отправить их чрез пограничный город Кяхта в монгольскую Ургу и сдать там местному правителю-«амбаню».

Находившийся в это время в Пекине российский представитель, сотрудник пекинской духовной миссии Пётр Перовский, указал цинским чиновникам на связь ратификации Айгунского договора с поставками оружия. В ответ Пекин отказался менять старые земли на новые ружья и пушки. Правда, по китайской традиции этот отказ не был прямым – в ответ на вопрос, в какой порт доставить пушки, цинские представители ответили, что с этим делом следует подождать два-три года, пока не будут решены проблемы с англичанами.

В итоге привезённые Игнатьевым капсульные штуцера остались в России и пошли на замену кремневых гладкоствольных ружей сибирских линейных батальонов, а 500 000 рублей, выданные Петербургом на «устройство военной части Китая», передали в Иркутское казначейство. В июне 1859 года Игнатьев прибыл в Пекин уже как «чистый» дипломат, а не глава миссии военных инструкторов. В столице цинского Китая он проведёт более двух лет в напряжённых переговорах.

Через десять дней после прибытия русского генерала в Пекин китайские войска нанесут поражение английским и французским канонеркам у фортов Дагу. И в Англии появятся перерастающие в уверенность слухи, что именно русские управляли китайской обороной. Сведения о потенциальном военном сотрудничестве России и Китая будут нервировать Лондон, а в одной из шанхайских газет появится статья о том, что с британских канонерок якобы видели русских на батареях, слышали возгласы на русском языке и что многие англичане были ранены пулями русских штуцеров. Видимо, кому-то из британских военных форты Дагу напомнили бастионы Севастополя…

Продолжение следует: Россия и Китай: как русские инструкторы обучали маньчжурских гвардейцев, а военные поселенцы Синьцзяна поедали печень русских пленных.