Шпионы над Байконуром: как ЦРУ установило расположение крупнейшего советского ракетного полигона

Великое противостояние

В марте 1946 года Уинстон Черчилль, бывший премьер-министр Великобритании, выступил с программной речью в Вестминстерском колледже (Фултон, штат Миссури). Хотя она была обставлена как лекция частного лица о международных отношениях, политические круги в Соединённых Штатах и Советском Союзе сразу осознали, что начинается новый этап в отношениях между странами, которые ещё недавно входили в антигитлеровскую коалицию.

Иосиф Сталин в интервью газете «Правда» резко раскритиковал речь Черчилля «как опасный акт, рассчитанный на то, чтобы посеять семена раздора между союзными государствами». При этом советский вождь поставил британского политика в один ряд с Гитлером, обвинил в расизме и провоцировании новой войны:

«По сути дела г. Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда всё будет в порядке, — в противном случае неизбежна война.

Но нации проливали кровь в течение пяти лет жестокой войны ради свободы и независимости своих стран, а не ради того, чтобы заменить господство гитлеров господством черчиллей. <…>

Несомненно, что установка г. Черчилля есть установка на войну, призыв к войне с СССР».

Подготовка к войне действительно велась. С августа 1945 года, после завершения Потсдамской конференции, в штабе генерала армии Дуайта Эйзенхауэра разрабатывался план «Всеохватность» (Totality), который предусматривал ядерную бомбардировку двадцати крупнейших советских городов. Современные историки полагают, что этот план был блефом с намерением запугать Сталина, ведь в арсенале американских вооружённых сил на тот момент находилось всего девять атомных зарядов и двадцать семь бомбардировщиков B-29 Superfortress, способных доставить их к цели. Тем не менее под предлогом осуществления плана начался сбор данных о военных и промышленных объектах на территории СССР, причём первым источником информации стала… Библиотека Конгресса США.

Аналитики, изучавшие накопленные материалы, прекрасно понимали, что перед ними лишь «вершина айсберга», поэтому возникла потребность в организации специальных мероприятий по выявлению и анализу новых источников. В ноябре 1948 года все инициативы в этой области разведка ВВС (Air Intelligence Division) объединила в проект «Остров сокровищ» (Treasure Island), который предусматривал анализ не только книг и периодических изданий, доставляемых из СССР, но и изучение документов, захваченных в архивах Третьего рейха. Оказалось, что последние содержат массу сведений и фотографий западной части Советского Союза. Что же касается Центральной Азии и Сибири, то разведчики полагались на детальные карты, изготовленные службами вермахта. Много ценного поведали немецкие военнопленные, возвращавшиеся в оккупированную Германию. Они работали на строительстве самых разных объектов, включая секретные военные базы и полигоны, поэтому их сведения использовались для уточнения перечня предприятий, обеспечивавших стратегические возможности СССР.

В то же самое время «советским направлением» занялось Центральное разведывательное управление (ЦРУ, Central Intelligence Agency, CIA), которое в июне 1949 года получило законную возможность вести тайную деятельность за границами США с привлечением иностранных граждан. В составе ЦРУ работало Управление научной разведки (Office of Scientific Intelligence, OSI), занимавшееся общим анализом передовых вражеских проектов, которые могли повлиять на изменение мирового баланса в системах вооружений.

В 1952 году на Запад начали поступать сообщения о том, что на военном полигоне под Сталинградом проводятся успешные пуски баллистических ракет, сконструированных на основе немецких V-2 («Фау-2»). Факт проведения испытаний подтвердил перехват телеметрических данных, осуществлённый на одной из разведывательных станций в Турции. Свою лепту в сведения о ракетной программе СССР внесли и немецкие инженеры, которые помогали советским коллегам осваивать технологию производства и аспекты эксплуатации V-2. Благодаря им удалось определить место расположения полигона: село Капустин Яр в Астраханской области. Роберт Эймори, занимавший должность заместителя директора ЦРУ, потребовал как можно скорее организовать детальную разведку полигона с воздуха. Однако начальник штаба ВВС США генерал Натан Твайнинг отказал в проведении операции, сочтя её слишком рискованной.

Вызов приняли британские лётчики. К тому времени в рамках проекта «Робин» (Robin) они проводили испытания модифицированного реактивного бомбардировщика Canberra В.2. Его снабдили американской «шпионской» фотокамерой К-30 с фокусным расстоянием 100 дюймов, разместив её в хвостовой части фюзеляжа. В бомбовом отсеке располагались дополнительные топливные баки, которые позволили значительно увеличить дальность полёта.

Новый разведчик совершил два успешных полёта над Восточной Европой, а затем в конце августа 1953 года попытался добраться до советского ракетного полигона. Он взлетел с аэродрома Гибельштадт в Западной Германии, поднялся на высоту 14,5 км, проследовал над Прагой, Краковом и направился к Киеву. Советские радары засекли нарушителя границы, однако истребители МиГ-15 не смогли догнать его. Когда разведчик приблизился к полигону, один из перехватчиков всё же сумел выпустить по нему очередь из авиапушки. Нарушитель получил небольшие повреждения, но завершил аэросъёмку и ушёл в сторону Каспийского моря, после чего благополучно приземлился на иранском аэродроме в Тебризе.

Американцы узнали о дерзком полёте в феврале 1954 года. Вскоре им передали и полученные фотоснимки. Эймори вспоминал, что многие из них были превосходного качества, а некоторые получились «смазанными» — вероятно, из-за тряски, вызванной активным маневрированием или попаданием советских снарядов.

Интересно, что подробности инцидента, произошедшего в августе 1953 года, до сих пор остаются засекреченными, британское правительство отрицает факт полёта разведчика над Капустиным Яром, а историки спорят, насколько в данном случае можно верить показаниям свидетелей.

Так или иначе актуальность проблемы стала очевидной, ею занялись всерьёз, и 5 октября 1954 года Управление научной разведки выпустило первый обширный отчёт по теме — «Советские возможности и вероятные программы в области управляемых ракет» (Soviet Capabilities and Probable Programs in the Guided Missile Field). Надо сказать, что его авторам, несмотря на «железный занавес», удалось выявить многие подробности послевоенного ракетостроения в СССР, которые ещё очень долго оставались тайными даже для советских граждан. Среди прочего в отчёте сообщалось:

«Одной из главных целей СССР, без сомнения, будет срыв военных усилий США. В настоящее время, по нашей оценке, советская программа развития реактивной бомбардировочной авиации дальнего действия предполагает, что СССР намерен делать упор на это оружие и считает, что оно останется самым эффективным средством доставки на протяжении нескольких лет. Однако с учётом американской стратегии, предполагающей создание континентальной противовоздушной обороны, Советы должны предвидеть наступление времени, когда дальние бомбардировщики перестанут быть средством для атаки объектов на территории США. Они также могут осознавать возможность нападения на СССР с помощью межконтинентальных баллистических ракет, против которых пока нет никакой защиты. Поэтому мы предполагаем, что СССР будет, если уже не начал, прилагать согласованные высокоприоритетные усилия для обретения межконтинентальной баллистической ракеты. Как и в случае с ядерным оружием, СССР наверняка решит, что от этого зависит его безопасность. <…>

Мы считаем, что СССР приступит к серийному производству МБР в 1963 году (или в самом благоприятном для него случае — в 1960 году)».

Аналитики ЦРУ недооценили вероятного противника: серийная межконтинентальная ракета Р-7 (8К71) появилась в Советском Союзе намного раньше.

Пятый полигон

Испытательные пуски первых советских баллистических ракет проводились на полигоне Капустин Яр, однако для межконтинентальной двухступенчатой ракеты Р-7 он не годился. Проблема состояла в том, что трасса полёта при старте с него проходила бы в восточном направлении — фактически через всю азиатскую часть Советского Союза. Нужно было отчуждать целые районы для падения отработавших ступеней ракет, создавать новые измерительные пункты (ИП), выбирать подходящие районы для пунктов радиоуправления (РУП), оборудовать боевые поля падения головных частей в восточных районах страны (на Камчатке и в акватории Тихого океана). Кроме того, требовалось разработать надёжную и недорогую систему транспортировки блоков Р-7 к месту старта.

17 марта 1954 года было выпущено постановление Совета Министров №447-202 «О мероприятиях по обеспечению лётных испытаний изделий Р на большую дальность», в котором причастным министерствам предписывалось к 1 января 1955 года выбрать место для нового полигона. С него предполагалось запускать не только баллистическую ракету Р-7, но и межконтинентальные крылатые ракеты «Буря» и «Буран».

Для осуществления выбора была образована Государственная комиссия во главе с гвардии генерал-лейтенантом артиллерии Василием Ивановичем Вознюком, начальником полигона Капустин Яр. Комиссия руководствовалась рядом соображений: расстояние между местом старта и местом падения головной части должно быть не менее 7000 км; трассе полёта не следует проходить над населёнными пунктами; малонаселённые районы под ней могут быть без проблем отчуждены в пользу Министерства обороны; поблизости от полигона должен находиться водоём, способный в изобилии обеспечить водой людей и технику.

После перебора вариантов и проведения рекогносцировочных работ комиссия остановила свой выбор на районе Казахстана, протянувшемся от Аральского моря до города Кзыл-Орда. Там нашлось три подходящих места для строительства: берег Аральского моря, железнодорожные разъезды Бай-Хожа и Тюра-Там. Комиссия выбрала последнее — участок с координатами 45,6° северной широты и 63,3° восточной долготы.

В докладной записке №307803 в Центральный Комитет КПСС, подписанной членами Госкомиссии 4 февраля 1955 года, сообщалось:

«Изучив все возможные варианты размещения полигона для лётной отработки ракет Р-7, Буря и Буран, комиссия установила, что наиболее приемлемым вариантом является район вблизи р. Сыр-Дарья, примыкающий к ж.д. магистрали Чкалов — Ташкент, на участке между Казалинском и Джусалы, с местом падения боевых частей на незаселённой территории полуострова Камчатка, у мыса Озерной.

При таком расположении полигона отделяющиеся ступени ракет Р-7 будут падать в малозаселённом районе Акмолинской области, у озера Тенгиз, а место падения отделяющихся ступеней ракет Буря и Буран будет примыкать к району старта. <…>

Организация и строительство полного комплекса нового полигона займёт около 3-4 лет, будет стоить ориентировочно 400-500 млн рублей и потребует формирования соответствующих частей.

Учитывая соображения главных конструкторов о порядке отработки указанных ракет, а также большую сложность создания в малоосвоенном районе в течение одного-полутора лет трёх больших стартовых комплексов, считаем целесообразным:

— отработку и пуски ракет Р-7 в 1956 году начать на новом Казалинском полигоне, экспедиционным порядком, осуществив в 1955 г. строительство минимально необходимых сооружений на стартовой и технической позициях, подъездных железных и шоссейных дорог и прочее, общей стоимостью до 100 млн рублей».

Первые военные строители прибыли на место объекта, получившего наименование 5-й научно-исследовательский испытательный полигон Министерства обороны СССР (НИИП-5 МО, в/ч 11284), ещё в январе, а с мая темп возведения сооружений непрерывно нарастал. Генерал-лейтенант Алексей Иванович Нестеренко, первый начальник полигона, рассказывал:

«Все прибывающие офицеры, рабочие и служащие размещались в палатках, землянках и вагончиках.

В условиях пустынной местности, жары и песчаных бурь жизнь вновь создаваемого гарнизона усложнялась ещё и тем, что вблизи не было крупных населённых пунктов, на которые можно было бы в какой-то степени опираться и использовать их коммунально-бытовые предприятия: хлебопекарни, бани, прачечные, магазины, парикмахерские и др.

Населённые пункты, удалённые на 100-120 км (Джусалы и Казалинск), не могли оказать помощь. Невозможно было использовать и местное население.

Питание всех жителей гарнизона осуществлялось из походных солдатских кухонь, а затем офицерский состав, служащие и их семьи питались во временных столовых барачного типа. <…>

Подбор кадров [для службы на полигоне] осуществлялся следующим образом. <…> Наиболее достойных кандидатов вызывали из войск и академий для переговоров. Самым трудным моментом в подборе кадров являлось место дислокации. Многие офицеры и служащие, как только узнавали, что полигон будет размещаться в пустынной местности, немедленно отказывались, выставляя множество причин, чтобы не быть назначенными.

Выдумывались всевозможные болезни: колит, гастрит, гипертония, малярия, предрасположенность к туберкулёзу, если не у самого себя, то у жены, детей, тёщи и т. д.

Это была тяжёлая, утомительная работа, которая усугублялась тем, что её нужно было провести в ограниченные сроки, а также и тем, что нельзя было называть точное место дислокации и характер работы полигона. Да к тому же требовалась предварительная проверка каждого кандидата по линии органов безопасности, соответствующая форма допуска. Для оформления допуска каждому офицеру и служащему необходимо было заполнить анкету. <…>

Исключительно большую роль в подборе молодых офицерских кадров для полигона сыграло то обстоятельство, что я был начальником реактивного факультета в Академии им. Дзержинского, где в апреле был произведён большой выпуск слушателей. Это были мои воспитанники, которых я знал, и они знали меня. Так как я первым дал согласие выехать из Москвы на формирование полигона, это давало мне большое моральное право агитировать молодёжь ехать со мной осваивать «целину» — важнейший участок оборонного значения. Для этой цели я собирал целые курсы выпускников и проводил с ними разъяснительную работу, рассказывал о роли, месте и перспективах реактивной артиллерии и особенно баллистических ракет большой дальности.

Поэтому то количество слушателей, которое было намечено при распределении для полигона, сравнительно легко удалось сагитировать, и абсолютное большинство их без особого нажима дало согласие ехать осваивать «целину», как мы называли в то время полигон.

В дальнейшем для того чтобы не раскрывать район дислокации полигона, были установлены условные наименования. Основная база полигона, располагавшаяся в Казахстане, называлась «Тайга», база на полуострове Камчатка — «Кама». Многие офицеры, рабочие и служащие, прибывшие в «Тайгу», острили: «Почему же в «Тайге» нет ни одного дерева?» <…>

Надо представить, насколько трудно было в течение 4-5 месяцев (с мая по сентябрь) сосредоточить в районе «Тайга» более 12 тысяч человек, которых необходимо было обеспечить питанием, водой, прачечными, тёплым жильем, так как надвигалась суровая зима».

Стартовый комплекс для ракеты Р-7 возводили на площадке №1. Первоначально термин «площадка» использовался исключительно строителями, но легко вошёл в общий сленг, поскольку позволял коротко и непонятно для посторонних называть места, где работают специалисты. Кроме того, следует различать нумерацию пусковых установок: согласно полигонной системе, стартовому комплексу «первой площадки» также был присвоен №1, а согласно системе, принятой в Генеральном штабе, он числился под №5.

Сооружение пусковой установки Р-7, получившее название «Тюльпан», собрали на Ленинградском металлическом заводе (ЛМЗ). Туда же привезли полномасштабный макет ракеты, который позволял отработать технологию установки и заправки баков, а главное — имитацию взлёта с требуемым нарастанием скорости посредством заводских подъёмных кранов. По итогам испытаний установку разобрали и в августе 1956 года частями перевезли в Тюра-Там. В декабре туда же прибыла «примерочная» ракета 8К71СН.

В 2,5 км от стартового комплекса строители возвели здание монтажно-испытательного корпуса (МИК, «техническая позиция», «площадка №2»). В огромном зале (размеры МИКа составляют примерно 100×60 м) было проложено несколько рядов железнодорожных путей. На них устанавливались специальные тележки, на которые укладывались боковые и центральные блоки ракет. В зал свободно въезжал маневровый тепловоз (мотовоз), который доставлял специальные вагоны с отдельными ракетными блоками. Разгрузку осуществлял мостовой кран с микроподачей.

В 20 км южнее был заложен новый город — «площадка №10». Его планировали расположить на обоих берегах Сырдарьи, однако мощный весенний разлив заставил отказаться от этой затеи, и строительство развернулось на правом берегу под защитой специально сооружённой дамбы. 5 мая 1955 года состоялась закладка первого здания. Город поначалу не имел названия. Сами жители говорили, что живут в посёлке Заря, а 29 января 1958 года Указом Президиума Верховного Совета Казахской ССР ему было присвоено официальное название — Ленинский.

Режим секретности при строительстве и эксплуатации полигона был особенно строгим. Военнослужащим и гражданским специалистам категорически запретили упоминать в личной переписке станцию Тюра-Там, Аральское море, Казахстан, писать о пустыне, верблюдах, сайгаках, скорпионах, змеях, черепахах и реке Сырдарье. Каждое письмо проверялось замполитом и офицером особого отдела. Обратный адрес тоже не мог выдать расположение полигона: в 1955 году использовался адрес «Москва-400», в конце 1956 года ввели новые варианты: для гражданских — «Кзыл-Орда-50», для военных — «Ташкент-90».

Впрочем, все эти меры по сохранению «ракетных» тайн оказались лишними. Когда на НИИП-5 начались пуски Р-7, американская разведка почти сразу установила его точное местоположение.

Комплекс «А»

Высотные полёты модифицированных реактивных бомбардировщиков над границей Восточной Европы со сбором разведывательной информации произвели большое впечатление на руководство ЦРУ. Конечно, можно было бы предложить сотрудничество британцам, выступившим новаторами в этом деле, но специалисты понимали, что советские авиаконструкторы скоро создадут истребители, способные перехватывать самолёты типа Canberra. Требовалась новая машина — малозаметная для радаров, с рекордными высотой и скоростью.

Разработкой концепции шпионского самолёта в то время занимался Райтовский центр развития авиации (Wright Air Development Center, WADC). Чтобы получить быстрый результат, его руководство разместило заказы под кодовым названием «Белоголовый орлан» (Bald Eagle) в небольших авиафирмах, однако в конце 1953 года у тех появился неожиданный конкурент — корпорация «Локхид Эйркрафт» (Lockheed Aircraft Corporation), которая в инициативном порядке пообещала в кратчайшие сроки изготовить прототип самолёта-разведчика, способного летать на высоте 21 км. Конструктор Кларенс Джонсон взял за основу сверхзвуковой перехватчик XF-104 (Starfighter), увеличил ему крылья, максимально облегчил и снабдил самым современным двигателем J73.

В итоге проект был воплощён в самолёте, получившем обозначение U-2. Финансированием его производства и эксплуатации занималось ЦРУ. За реализацию проекта «Акватон» (Aquatone) отвечал Ричард Бисселл-младший. Кроме прочего, он выбрал и полигон для испытаний самолёта — небольшой аэродром у высохшего озера Грум (штат Невада), который в те времена прозвали Райским ранчо (Paradise Ranch). Сегодня мы знаем его под интригующим названием Зона 51 (Area 51).

Несмотря на секретность, окружавшую «Акватон», планы по созданию высотного самолёта стали известны советской разведке. 24 июня 1956 года в СССР отмечали День воздушного флота. На парад в Москву были приглашены делегации из двадцати восьми стран; американскую возглавлял генерал Натан Твайнинг. Зарубежным гостям были продемонстрированы новейшие реактивные истребители, включая экспериментальные модели. Во второй половине дня Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков устроил большой приём в Центральном доме Советской Армии. После произнесения речей, предусмотренных протоколом, гостям предложили прогуляться в парк, где под деревьями был накрыт праздничный стол. Глава государства Никита Сергеевич Хрущёв поднял тост «в защиту мира», после которого обратился к Твайнингу: «Сегодня мы показали вам свою авиацию. Хотите посмотреть наши ракеты?» Генерал ответил согласием. «Так мы вам их не покажем, — продолжил Хрущёв под хохот товарищей по партии. — Сначала покажите свои самолёты и прекратите засылать в наше воздушное пространство нарушителей. Непрошеных гостей мы будем сбивать. Считайте, что они — летающие гробы».

Конечно, американского президента Дуайта Эйзенхауэра беспокоило, что U-2 могут сбить над территорией СССР, но сотрудники Управления научной разведки заверяли, что это маловероятно: «Советские радары могут засечь цель, находящуюся на расстоянии от 20 до 150 миль и летящую на высоте 55 000 футов. <…> Мы считаем, что они могут заметить самолёт, однако в силу несовершенства этих радаров проследить маршрут его следования они будут не в состоянии». Кроме того, президент получил заверения, что даже если U-2 будет обстрелян или на нём возникнет другая аварийная ситуация, то пилот перед покиданием кабины приведёт в действие устройство самоликвидации, которое уничтожит самолёт и фотооборудование.

Разведывательные полёты проекта «Акватон», переименованного в «Челайс» (Chalice), начались в июне 1956 года над Восточной Европой. В тот период ЦРУ больше всего интересовал уровень развития советской авиации. Во время воздушного парада в Тушино зрителям были продемонстрированы стратегические реактивные бомбардировщики М-4. Аналитики подсчитали, что авиационный завод в Филях способен выпускать восемь-десять таких машин в месяц, а в случае расширения производства — до тридцати машин. По прогнозу ЦРУ, к середине 1958 года советская авиация могла получить 350 готовых М-4. По итогам пяти успешных полётов над СССР выяснилось, что оценки относительно новых бомбардировщиков сильно преувеличены: выявленные производственные мощности не позволяли значительно нарастить выпуск М-4. Примечательно, что Эйзенхауэр предпочёл скрывать информацию, полученную с помощью U-2, от конгрессменов, и при формировании военного бюджета им оставалось довериться президенту.

В конце 1956 года начали поступать сведения о том, что где-то в Центральной Азии советские военные строят новый ракетный полигон. К тому времени вблизи турецкого города Диярбакыр была размещена радиолокационная станция «Объект 9» (Site IX) с мощным радаром AN/FPS-17, который позволял регистрировать пуски в Капустином Яре. Наблюдения с неё подтверждали: ракетная программа СССР продолжает активно развиваться.

Первый испытательный пуск межконтинентальной ракеты Р-7 (8К71 № М1-5) на площадке №1 НИИП-5 состоялся 15 мая 1957 года. В момент старта в хвостовом отсеке бокового блока «Д» первой ступени начался пожар. Полёт продолжался до 98-й секунды, затем аварийный блок оторвался от ракеты, и она упала на расстоянии 300 км. Следующие две попытки пуска, 10 июня и 12 июля, тоже не увенчались успехом.

Тем временем ЦРУ намеревалось выяснить подробности очередного советского проекта. 7 июня, выполняя задание 6002 (Mission 6002), разведчик U-2 взлетел с авиабазы Айельсон на Аляске с целью заснять полигон Кура, организованный рядом с посёлком Ключи на Камчатке, куда должны были падать головные части ракет. Однако полуостров закрывали облака, и пилот повернул назад. Второй заход (Mission 6005) состоялся 18 июня. На этот раз U-2 благополучно пролетел над Ключами и сделал снимки. Правда, когда стали обрабатывать плёнку, выяснилось, что из-за технической неисправности треть из них испорчена.

Местоположение испытательного полигона в Центральной Азии сотрудники ЦРУ собирались выяснить в рамках операции «Мягкое касание» (Soft Touch), предусматривавшей полёты с авиабаз в Иране и Пакистане. 5 августа пилот Юджин Иденс, выполняя задание 4035 (Mission 4035), поднялся на своём U-2 с аэродрома города Лахор в Пакистане и полетел над железнодорожной магистралью Москва-Ташкент, поскольку аналитики полагали, что ракеты на полигон должны доставляться именно по этой дороге.

Не встретив противодействия, Иденс вернулся на базу. Специалисты проявили отснятые плёнки и приступили к их изучению, надеясь найти нечто, похожее на полигон. Наконец на одной из фотографий они увидели странное сооружение, расположенное в 25 км севернее магистрали. U-2 прошёл на значительном удалении от объекта, поэтому снимок получился смазанным и под углом. Тем не менее он позволял осуществить географическую привязку. Сотрудники ЦРУ взяли немецкую топографическую карту 1939 года и установили, что стартовое сооружение построено рядом с железнодорожной станцией Тюра-Там.

Следующий вылет (Mission 4039) к комплексу «А» (Tyuratam Complex A), как стали именовать его американские разведчики, состоялся 12 августа, но завершился провалом: бортовая фотокамера U-2 вышла из строя.

21 августа на НИИП-5 была запущена четвёртая по счёту ракета Р-7 (8К71 № М1-8). На этот раз советским конструкторам повезло: она штатно отработала активный участок траектории, головная часть отделилась вовремя и достигла полигона на Камчатке.

Примечательно, что 27 августа информационное агентство ТАСС опубликовало официальное сообщение о состоявшихся испытаниях межконтинентальной баллистической ракеты — беспрецедентный случай, ведь до сих пор информация подобного рода засекречивалась. Считается, что таким образом Хрущёв намекнул американцам: теперь появился новый стратегический фактор, и если западный альянс пошлёт на Советский Союз армады бомбардировщиков, то в ответ получит термоядерный удар по северной части США.

ЦРУ обратилось к Эйзенхауэру с просьбой разрешить ещё один специальный вылет и получило президентское согласие. Задание 4058 (Mission 4058) было выполнено 28 августа, и в распоряжении американской разведки наконец-то оказались превосходные вертикальные фотоснимки комплекса «А». В течение пяти дней специалисты изучали их, после чего построили миниатюрный макет, на котором были отражены все детали сооружения.

Место полигона было установлено, и теперь аналитики могли утверждать, что хотя в Советском Союзе и появилась межконтинентальную ракета, один стартовый комплекс не может угрожать стратегическому равновесию.

Тайны космодрома

4 октября 1957 года на полигоне Тюра-Там стартовала ракета Р-7 (8К71ПС), которая вывела на орбиту первый искусственный спутник Земли. Полигон стал первым космодромом планеты, а сам запуск вызвал грандиозный эффект, поколебавший даже профессиональный скептицизм кадровых разведчиков. В западной прессе началась истерия по поводу «ракетного прорыва» Советского Союза. Самыми активными сторонниками идеи немедленного преодоления отставания США в ракетно-космической сфере стали влиятельные братья-журналисты Стюарт и Джозеф Элсопы. Первый из них эмоционально писал 14 декабря в «Saturday Evening Post»:

«Несомненно, что вскоре стратегические ракеты сделают ненужными тяжёлые бомбардировщики, так же как огнестрельное оружие сделало ненужными рыцарские доспехи и мечи. Мы стоим перед угрозой того, что Советы осуществят эту замену раньше нас. Иными словами, они осуществят прорыв — в Пентагоне о нём говорят просто «прорыв», — и мы окажемся в положении конных французских рыцарей в битве при Креси, с мечами в руках стоявших под стрелами опытных британских лучников, не знавших промаха».

В конце года сотрудники Управления научной разведки подготовили отчёт «Советская программа создания МБР» (The Soviet ICBM Program), в котором не пытались скрыть свою тревогу:

«Разработка МБР имеет в СССР высший приоритет. <…> Мы полагаем, что СССР будет стремиться усилить стратегический потенциал МБР настолько значительно, насколько это возможно. <…>

С середины 1958 года по середину 1959 года в СССР, вероятно, появится первый оперативный центр для работы с прототипами МБР, характеристики которых приближены к боевым. <…>

Вероятно, Советы могут производить МБР, строить пусковые установки и обучать персонал с темпами, достаточными для того, чтобы получить 100 МБР примерно через год после создания первого оперативного центра и 500 МБР через два или самое большее через три года после создания первого оперативного центра».

Следующие два года истерия только нарастала. С полигона Тюра-Там одна за другой взлетали межконтинентальные ракеты; в космос запускались искусственные спутники Земли и аппараты для изучения Луны; в скором времени ожидался старт корабля с пилотом. Сенатор-демократ Джон Кеннеди, бросивший республиканцам вызов на президентских выборах, в своих выступлениях активно использовал аргумент «ракетного прорыва», критикуя политику Эйзенхауэра.

Тревоги добавили и заявления советских политиков. 4 декабря 1958 года на Конференции десяти держав по мерам против внезапного нападения, проходившей в Женеве, один из членов советской делегации заявил: «Сейчас в СССР межконтинентальные баллистические ракеты запущены в массовое производство». 27 января 1959 года на открытии XXI съезда КПСС Хрущёв в своей речи отметил: «В Советском Союзе организовано серийное производство межконтинентальных баллистических ракет». 3 февраля на съезде выступил и маршал Родион Яковлевич Малиновский, министр обороны СССР. Он добавил «красочных» деталей:

«Они [империалисты] грозят нам могуществом своей авиации и военно-морского флота.

Мы можем на это ответить, что это уже относительно устаревшие средства войны, есть более грозное и новейшее средство — это межконтинентальные баллистические ракеты. Их действительно не остановишь никакими средствами противовоздушной обороны, и они способны неотвратимо доставить водородный заряд колоссальной мощи в любую точку земного шара (именно в точку — они очень точны). В этом сомневаться не приходится, ибо первая подобная им ракета так триумфально взвилась в космос и теперь с гордостью носит советский вымпел вокруг Солнца. Какое ещё нужно доказательство ракетной мощи Советской державы?! <…>

Мы с радостью рукоплещем нашим учёным, инженерам и техникам, всем рабочим — труженикам, создавшим космическую советскую ракету и оснастившим Вооружённые Силы целой серией боевых баллистических ракет: межконтинентальных, континентальных большой, средней и ближней дальности и целой группой ракет тактического назначения — и приносим им глубокую благодарность».

Западные газетчики довели до сведения общественности оценочные данные, которыми оперировало ЦРУ в своих секретных отчётах. Например, Джозеф Элсоп писал в октябре 1959 года, что в 1960 году Советский Союз будет иметь 100 межконтинентальных ракет против 30 у Соединённых Штатов, в 1961 году ­— 500 против 70, в 1962 году — 1000 против 130, в 1963 году — 1500 против 130.

В столь нервной обстановке президент Эйзенхауэр, который всегда скептически относился к «ракетному прорыву», разрешил возобновить разведывательные полёты вдоль советско-иранской границы. Операция получила название «Горячий цех» (Hot Shop). 9 июня 1959 года состоялся первый полёт (Mission 4120); при этом U-2 работал в паре с самолётом стратегической разведки RB-75D Canberra. Они сумели зарегистрировать старт ракеты Р-7 (8К71 №И3-23) и перехватить её телеметрию на первых восьмидесяти секундах активного участка траектории. 18 июня состоялся второй полёт U-2 (Mission 4121) с участием EB-47E Stratojet; теперь объектом наблюдения стала ракета-носитель «Восток-Л» (8К72 №И1-7), которая пыталась вывести в космос аппарат «Луна-2» (Е-1А №5), но потерпела аварию.

Впрочем, это было только начало. 9 июля 1959 года U-2 под управлением опытного пилота Мартина Кнутсона, выполняя задание 4125 (Mission 4125) в ходе операции «Мягкая посадка» (Touchdown), взлетел в пакистанском Пешаваре, пересёк границу СССР, добрался до Свердловска, сфотографировал неизвестный объект в Нижней Туре и диффузионный завод в Верх-Нейвинском. Возвращаясь, он сделал новые превосходные снимки полигона Тюра-Там. При их изучении аналитики установили, что там возводится стартовый комплекс «В» (Tyuratam Complex B) — площадка №31, откуда в будущем собирались запускать боевые межконтинентальные ракеты Р-7А (8К74).

Возросшая активность разведывательных полётов заставила советских военных организовать меры противодействия. На полигон была переброшена 58-я зенитная ракетная бригада, которая ранее дислоцировалась в Ленинградской области со штабом в Ломоносове. Позднее из её личного состава был сформирован 769-й зенитный ракетный полк (в/ч 31685, «площадка № 37») в составе шести огневых и одного технического дивизионов комплекса С-75 («Двина»).

9 апреля 1960 года пилот Роберт Эриксон совершил очередной дерзкий полёт из Пешавара над советской территорией с заходом на Тюра-Там (Mission 4155) в рамках операции «Честная сделка» (Square Deal). Когда разведчик приближался к Семипалатинску, его засекли и пытались сбить, однако каждый раз U-2 уходил от перехватчиков. Разгневанный Хрущёв созвал специальную комиссию, которая должна была выяснить, почему почти шесть часов нарушитель беспрепятственно маневрировал в небе. Она установила, что главной проблемой противовоздушной обороны страны всё ещё остаётся слабая согласованность действий между подразделениями. Чтобы предотвратить повторение инцидента, Главный штаб войск ПВО разработал схемы с возможными маршрутами полётов U-2 и порядок действий по уничтожению нарушителя.

В то же время американцы уверовали в свою безнаказанность. Эйзенхауэр одобрил проведение операции «Большой шлем» (Grand Slam), предусматривавшей полёт U-2 на расстояние 6000 км из Пакистана до Норвегии. Рано утром 1 мая пилот Фрэнсис Пауэрс поднял свой самолёт в воздух и начал выполнение задания 4154 (Mission 4154). Его приближение к советским границам засекли почти сразу, и все средства противовоздушной обороны были приведены в состояние боевой готовности.

Включились в работу и дивизионы Тюра-Тама. Однако Пауэрс отвернул от полигона, увидев по курсу огромную грозовую тучу. В результате U-2 был сбит вблизи села Косулино Свердловской области военнослужащими 57-й зенитной ракетной бригады.

Фиаско операции «Большой шлем» и разразившийся международный скандал заставили ЦРУ отказаться от дальнейших полётов. Наблюдение за советскими полигонами продолжилось с помощью фоторазведывательных спутников. Именно они доказали, что «ракетный прорыв» не столь значителен, как полагают некоторые аналитики и журналисты.

12 апреля 1961 года, после триумфального орбитального полёта Юрия Алексеевича Гагарина, Советский Союз раскрыл информацию о существовании площадки №1 полигона в Казахстане. Но даже тогда на весь мир было объявлено, что она находится в посёлке Байконур, который в действительности расположен в 280 км на северо-восток от Тюра-Тама, в отрогах хребта Улытау. Путаница, обусловленная режимом секретности, продолжалась до конца 1980-х годов.