Столетняя война: Жанна д’Арк перед костром

Продолжаем знакомить читателей с историей Жанны д'Арк. С предыдущей статьей, а также ссылками на все материалы цикла, можно ознакомиться здесь.

Ближе к вечеру 26 мая 1430 года близ города Компьен, осаждённого бургундцами, произошло событие, в масштабах Столетней войны совершенно вроде бы незаметное. В плен к неприятелю попали трое французов, все дворяне – по большому счёту, дело совершенно житейское, сиди себе в плену, дожидайся выкупа; пленниками бывали и принцы крови наподобие герцога Алансонского, и простые вояки вроде отчаянного и дурно воспитанного капитана Этьена Виньоля по прозвищу Ла Гир.

Но в данном конкретном случае имелись весьма существенные нюансы: в руках бургундцев оказались некие Пьер д’Арк, Жан д’Олон, а главное – Жанна, которую обычно называли Девой. Относительно благородного статуса пленников – нет никакой ошибки, Жанне и её родственникам потомственное дворянство было даровано ещё в прошлом году, после коронации дофина Карла де Валуа, коего после триумфального снятия осады с Орлеана и победоносной Луарской кампании Жанна д’Арк привела в Реймс для миропомазания…

Что именно произошло под стенами Компьена тем майским вечером, нам известно лишь в общих чертах. Жанна прибыла в город всего три дня назад; обороной и гарнизоном командовал капитан Гийом де Флави, имевший репутацию хорошего солдата, преданного королю Франции. О взаимоотношениях Жанны и де Флави ничего не известно, но вряд ли Жанна изменилась со времён Орлеана, когда она действовала вопреки мнению более осторожных и опытных военачальников – судя по всему, Дева продолжала придерживаться своей обычной концепции «атаковать не рассуждая»; в свою очередь, капитан де Флави этому сопротивлялся. Гарнизон под её командованием совершает вылазку за стены, бургундцы были оттеснены, однако произошло непредвиденное – к неприятелю подошло подкрепление, путь к городским воротам оказался перерезан, де Флави предсказуемо распорядился поднять мост, Жанну сдёрнули с седла и схватили вместе с братом и оруженосцем…

Доселе продолжаются бурные споры, являлись ли действия Гийома де Флави спланированным предательством, или они были оправданы обстановкой – в конце концов, капитан отвечал за оборону Компьена и нёс за город ответственность перед Францией и королём: бургундцы вполне могли ворваться на мост, смести охрану и захватить важный пункт на дороге к Парижу.

Советский исследователь В. Райцес склоняется к первой версии, основываясь на многочисленных слухах о связях де Флави с недоброжелателем Жанны при королевском дворе – великим камергером Жоржем де Ла Тремуйлем. Француз Ж. Фавье более осторожен, упоминая, что Жанна сковывала действия капитана и ставила под удар его репутацию как командира. Оба автора сходятся в одном – де Флави после пленения Девы бездействовал, а намеренно или под гнётом обстоятельств, неизвестно.

Жанна как пленница была переуступлена Жану Люксембургскому, графу де Линьи и де Гиз – при всех громких титулах и знатном происхождении, человеку не слишком богатому. Чисто теоретически, он мог получить выкуп за Жанну с кого угодно, хоть с короля Карла, хоть с Филиппа Бургундского или регента Бедфорда. Однако в игру вступила третья сила – церковь и Парижский университет в лице епископа Бовезского Пьера Кошона: уже через три дня после известий о пленении Девы герцог Бургундский получает из Парижа письмо, в котором было ясно отмечено, что Жанна должна предстать перед церковным судом как «сильно подозреваемая во многих отдающих ересью преступлениях».

Как ни странно это прозвучит, но пленение Жанны для всех сторон, участвующих в Столетней войне – англичан, бургундцев и французов, – давало существенные плюсы.

• Англо-бургундцы через запланированный судебный процесс могли убедить общественное мнение, что миссия Жанны Девы не является «божественной». Если Бог не на стороне Жанны (что уже автоматически доказано взятием в плен), то и дело Бедфорда и герцога Филиппа не является противодействием Богу. Для религиозно-мистического менталитета людей того времени это оказалось бы сильнейшим пропагандистским ходом, способным перетянуть мнение прихожан на сторону альянса англичан и бургундцев.
• Парижский университет и церковники-коллаборационисты могли оправдать подрыв своего авторитета, изрядно пошатнувшегося после массовых слухов о том, что простая крестьянка якобы «послана Господом».
• Король Карл де Валуа и его склонное к соглашательству и компромиссам окружение окончательно избавлялись от радикальной партии, стоявшей за «тотальную войну» – то есть от ярых приверженцев Жанны наподобие Жиля де Ре, ла Гира, Дюнуа и ещё нескольких влиятельных капитанов, для которых Дева являлась символом и знаменем. Теперь появилась возможность для переговоров с противником, а с ними и необходимая королевству передышка в виде перемирия, а то и долгосрочного мира, достигнутого путём взаимных уступок. Жанна, с её нежеланием идти на любые соглашения, лишь мешала политикам.
• Аналогичными соображениями руководствовался и Филипп Бургундский: ещё летом 1429 года герцог начал прощупывать пути сближения с Францией, поскольку стало ясно, что срок английского владычества заканчивается, регент не имеет поддержки в народе и дворянстве, а Карл де Валуа мало того что отныне законный король, так ещё и популярность его значительно выросла, а армия усилилась. «Экстремисты» же мешали найти точки соприкосновения, способные привести к миру.

Итог: Жан Люксембургский передаёт Жанну англичанам Бедфорда за 10 тысяч турских ливров (огромная, но вовсе на самая умопомрачительная сумма), а английский регент принимает решение отдать пленницу под юрисдикцию церковного суда, по изложенным выше соображениям: требуется любой ценой опровергнуть «божественное» происхождение действий Девы. Для роли судьи как нельзя лучше подходил епископ Кошон – во-первых, он был изгнан из своей епархии в Бовэ и жил в Руане, во-вторых, был убеждённым бургионьоном и ненавидел арманьяков и, в-третьих, Кошон получил блестящее образование в области церковного права. Генеральный капитул Руана был вправе собрать инквизиционный процесс – другое дело, что политическая ангажированность такового не вызывала ни у кого сомнений.

Что такое инквизиция?

Столь важный институт средневекового общества как инквизиция окружён титаническим числом мифов, предрассудков и заблуждений. Среднестатистический обыватель в ответ на вопрос: «Чем занималась инквизиция?» даёт вроде бы общеизвестный ответ: «Сжигала ведьм!». Да и в целом, представления об этом органе церковного правосудия сводятся к киношно-беллетристическим ужасам, имеющим косвенное отношение к реальности.

Inquisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium, или, в переводе, Святой отдел расследований еретической греховности, как специализированное учреждение появился в 1215 году, и тому были веские причины. Мы не раз упоминали, что в ту эпоху религиозная идентичность человека стояла гораздо выше идентичности национальной – можно быть французом, баварцем, испанцем или фламандцем, но всех их объединяет одно: христианство и Святая Мать Римская Церковь, возглавляемая и руководимая папой и его епископами. Идентификация по принципу «свой-чужой» до XV века включительно проводилась исключительно по принципу вероисповедания – «своими» были католики и отчасти «схизматики»-православные, чужими – любые иноверцы, а также еретики: те, кто отходил от официальных догматов церкви и пытался извратить католическое вероучение, создавая секты и еретические движения. Такие действия вполне естественно расценивались как покушение на основу существования общества – религию и церковь, а следовательно, должны были осуждаться и строго наказываться. В наши времена посягательства на системообразующие ценности (государство, право, законодательство и т.д.) преследуются с не меньшим рвением.

К началу XIII века единая католическая общность столкнулась с одним из наиболее серьёзных вызовов за всю историю своего существования – распространившимся на юге Франции, в Лангедоке и Провансе, альбигойским, или же катарским вероучением, имевшим крайне мало отношения к «классическому» христианству. Скажем больше, катары создали нехристианский феномен под христианским камуфляжем – их учение куда ближе к зороастризму и манихейству с дуалистической концепцией двух равных сил добра и зла. Дело закончилось тем, что против еретиков (точнее, практически иноверцев и «чужаков») был объявлен Крестовый поход, а следствием по делу виднейших ересиархов должна была заниматься инквизиция, которой следовало доказать и осудить заблуждения катаров.

Но и после разгрома альбигойцев служба «государственной безопасности» католического мира не осталась без дела – секты и ереси плодились с удручающей частотой, причём далеко не все из них являлись злостными и намеренными заблуждениями. Функцией инквизиции было не только и не столько наказание, сколько убеждение и возвращение заблудших в лоно церкви. Более того, судя по сохранившимся документам, примерно 80% приговоров Sanctum Officium являлись оправдательными, а из оставшихся 20% на смерть осуждались лишь 2% обвиняемых – прочие подвергались куда более лёгким наказаниям: начиная от публичного покаяния и отправки в покаянное паломничество по святым местам до тюремного заключения.

Тут следует вспомнить небезызвестный афоризм «Цель оправдывает средства», который никогда не приводится полностью. Читать эту фразу следует так: «Если цель – спасение души, то все средства для её достижения оправданы. (Точная цитата из «Духовных упражнений» И. Лойолы: «…каждый благочестивый христианин <…> должен использовать все соответствующие средства, чтобы повлиять на ближнего и привести его к познанию истины и спасению».

Накрепко запомним: целью инквизиционного трибунала является спасение души грешника и заблудшего. Эта формула полностью применима и к процессу над Жанной д’Арк, при всей его политической ангажированности. Епископ Пьер Кошон не стремился любой ценой отправить Деву на костёр – для него важна была моральная победа, основанная на покаянии обвиняемой. Если же последняя будет упорствовать в своих заблуждениях, тогда…

Впрочем, не будем забегать вперёд, лишь учтём, что у Жанны были серьёзные шансы избежать смерти, невзирая даже на тот факт, что судили её предвзятые враги. Инквизиция не могла нарушить церковные законы, в противном случае процесс был бы признан недействительным. Формально всё делалось по строгим правилам, отход от которых был чреват последствиями для самих членов трибунала. С другой стороны, регента Бедфорда устраивала только смерть «этой ведьмы», причём смерть после осуждения церковью…

Перед судом

Как мы выяснили выше, король Карл де Валуа отказался спасать Жанну по вполне очевидным политическим причинам – ему требовалось ослабление радикальной партии, стоявшей за продолжение войны любой ценой. Он не был злым или чёрствым, король – прежде всего политик, государственный деятель, а кроме того, после грандиозного успеха под Орлеаном и в долине Луары Дева Жанна фактически ничем более себя не проявила – попытка взять Париж оказалась провальной, а в Компьене она так и вообще попала в плен. Карл о Деве забыл, или сделал вид, что забыл.

Единственную попытку освободить Жанну предпринял её «странный» соратник – Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Ре, тот самый маршал Франции, которого десять лет спустя обвинят в совершенно жутких преступлениях и после суда казнят. Мы уже писали о том, что Жиль де Ре был человеком невероятно богатым, владел землями, превосходившими владения его непосредственного сеньора, герцога Бретонского, да и личной храбрости ему было не занимать. Имеются сведения о том, что барон де Ре собрал профессиональных наёмников и отправился к Руану, но опоздал – Жанна уже была сожжена. Якобы смерть Госпожи Надежды и стала тем переломом в его сознании, который привёл блестящего рыцаря к общеизвестному финалу – не сумев спасти Посланницу и отомстить англичанам мечом, он, разуверившись в силе добра, начал «ментальную» месть, умножая зло. Впрочем, это отдельная история, которую мы здесь рассматривать не станем.

Продолжение следует: Столетняя война: Жанна д’Арк в Руане.