Столетняя война: явление Орлеанской девы

Можно с уверенностью сказать, что феномен Жанны д’Арк абсолютно уникален – никогда ни до, ни после её внезапного появления, подобного вспышке сверхновой на небосклоне мировой истории, сопоставимых событий не происходило. Да, мир видел беззаветных героев и творящих чудеса святых, но они не вызывали столько споров, сомнений и вопросов, как Жанна. Дискуссия о том, что же это было в действительности, ведётся практически шесть веков, то утихая, то снова разгораясь. Жанне посвящены десятки книг и исследований, от сухих и скучных биографических трактатов до конспирологических сочинений, но точного ответа на приведённый выше вопрос так и нет. Поставить финальную точку в «деле Жанны д’Арк» мешает нефакторизуемая переменная – признаваемый даже скептиками-материалистами элемент мистики, частица сверхъестественного – несомненно, присутствовавшая в событиях, развернувшихся весной 1429 года и завершившихся костром в Руане 30 мая 1431 года.

Может возникнуть вопрос – зачем в сотый раз поднимать историю Жанны в свете всех предыдущих изысканий, когда весь её путь от деревни Домреми до площади в Руане расписан едва ли не поминутно? Проблема заключается в том, что большинство исследователей опирается на голые факты – Жанна пошла туда, Жанна сказала это, Жанна сделала то, из чего проистекли такие-то события, – не слишком обращая внимание на мифологический и религиозный менталитет людей начала XV века. Без учёта средневекового образа мыслей рассматривать историю Жанны бессмысленно. Давайте сделаем попытку выяснить, на каком фоне совпали несколько уникальных факторов, без которых победа Франции в Столетней войне была бы практически невозможна…

В ожидании окончательного поражения

После определённой стабилизации положения Франции в Столетней войне при короле Карле V Мудром и последующем воцарении Карла VI Безумного, королевство в итоге вновь оказалось в положении, которое даже критическим назвать сложно – скорее, оно было безнадёжным. К череде проигранных битв наподобие Креси и Пуатье добавилось поражение при Азенкуре, в стране фактически началась гражданская война между бургиньонами и арманьяками, а когда в Англии династия Ланкастеров сменила Плантагенетов и утихла междоусобица, англичане, не желавшие отказываться от претензий на французскую корону, вновь вторглись на материк.

Здесь нет смысла описывать долгую и сложную историю войны бургиньонов и арманьяков, внутренних неурядиц и распрей во Франции, а потому ограничимся констатацией факта: по договору в Труа от 21 мая 1420 года наследником французского трона и преемником Карла VI Безумного назначался король Англии Генрих V Ланкастер, законный наследник дофин Карл де Валуа от трона отстранялся, в Париже при поддержке бургундцев обосновался французский наместник, а после неожиданной смерти Генриха V, регент – Джон Ланкастер, герцог Бедфорд.

Всё это означало, что Франция полностью потеряла независимость и перешла во владение английской короны. Разумеется, дофин Карл договора в Труа не признал, бежал из Парижа и основал свой двор в городе Бурж при поддержке южных областей Франции. Положение дофина несколько облегчалось тем, что после смерти Генриха Английского королём стал младенец Генрих VI, до совершеннолетия и коронации которого должны были пройти долгие годы. Ключевое слово здесь – «несколько», ибо «буржский королёк» практически не располагал реальной военной силой, а его призрачное королевство было готово рухнуть – хватило бы одного решительного удара, который англичане не преминули нанести.

Главнейшей стратегической точкой на карте фронтов Столетней войны к 1428 году стал город Орлеан, всё ещё находившийся под контролем верных дофину Карлу сил. Переоценить значение Орлеана крайне сложно – владевший городом контролировал дороги на юг и юго-запад. Если бы англичане перешли реку Луару и соединились с войском в принадлежавшей им Гиени, то открылась бы перспектива широкого наступления в южные провинции. Оборонять их правительство в Бурже за отсутствием серьёзных укреплений не могло. Словом, взятие Орлеана и, главное, каменного моста через реку означали для остатков Франции Валуа стратегическое поражение и окончательную потерю государственности.

Летом 1428 года регентский совет под председательством Бедфорда принял решение любой ценой захватить Орлеан и перейти Луару. В Кале высадилась армия под командованием графа Солсбери, которая в октябре подошла к городу, попутно захватив крепости на Луаре, а сам Бедфорд со ставкой переехал из Парижа в Шартр – поближе к месту действия. Началась осада, к которой французы успели подготовиться. 21 октября граф Солсбери скрытно переправил на противоположный берег небольшой отряд, захвативший форт Ла Турель, прикрывавший мост. Французский командующий, Жан бастард Орлеанский, впоследствии более известный как граф Дюнуа (титул он получил только в 1439 году), приказал разрушить несколько пролётов моста, и город остался без подвоза продовольствия. Впрочем, положение англичан было ничуть не лучше: снабжение оказалось из рук вон плохим, на дорогах было неспокойно, в окрестностях орудовали отряды сторонников дофина и партизаны из числа крестьян, которым английские грабежи давно стояли поперёк горла.

В феврале 1429 года произошла так называемая «Битва селёдок» – попытка французов перехватить обоз из трёхсот телег с провиантом, отправленный из Парижа в помощь осаждающим. Как верно заметил историк Жан Фавье, закончилась эта история тем, что французы опозорились, а осаждающие ничего не выиграли:

«…Карл Бурбон, граф де Клермон, стоял с армией в Блуа. Он решил перекрыть путь селёдочному обозу – как говорили, из трёхсот подвод, – который Фастольф вёл к Орлеану для пропитания осаждающих во время поста. Но Карл имел глупость бросить в бой своих шотландцев, не дождавшись вылазки орлеанцев, на которую мог рассчитывать и знал, что может. Англичане успели заметить его приближение и укрепились близ Рувре-Сен-Дени, укрывшись за подводами. Конница графа де Клермона стала посмешищем, дав себя перебить среди перевёрнутых бочонков с сельдями… Горожане остались одни, едва смея надеяться, что придёт новая армия, чтобы снять с города осаду. Моральный дух упал ниже некуда. Осада не могла длиться вечно. Теперь защитникам не хватало провизии и боеприпасов. Но они знали, что капитуляция – это резня, пожар, грабёж».

Тем не менее, Дюнуа начал раздумывать о сдаче города, хотя и отлично понимал, каковы будут последствия – англичане волной выкатятся на юг и запад, в Аквитанию и Лангедок, соединившись со своими силами в Гиени, а «буржское королевство» прекратит существование. Дофин Карл, в это время находившийся в Шиноне, тоже потерял последнюю надежду – среди окружения принца всё чаще раздавались голоса о необходимости немедленного бегства в Шотландию или Кастилию, а это означало бы окончательную гибель Франции и исчезновение королевства из мировой истории.

Вот на таком безнадёжном фоне и начали происходить невероятные странности, связанные с никому не известной девушкой из деревни Домреми.

Кто она такая?

Самая главная странность во всей этой истории состоит в том, что появление Жанны случилось очень вовремя – ни годом раньше, ни годом позже: в 1428 году надобности в «сверхъестественном» ещё не было, в 1430 году было бы слишком поздно. Жанна д’Арк прибыла ко двору отчаявшегося дофина в тот самый момент, когда судьба Франции висела на тончайшем волоске, опоздание даже на полтора-два месяца привело бы к непоправимому.

Второй момент – традиционно о Жанне говорят как о «крестьянской девушке», но тут, как говорится, есть нюансы. Разумеется, о дворянском происхождении будущей национальной героини Франции и речи не шло (конспирологические версии мы отметаем), но семья была весьма и весьма зажиточна: отец, Жан д’Арк, владел немалым наделом земли (около 20 гектаров) с пашней, лугами и лесом, содержал большое стадо овец, и даже взял в аренду у местного сеньора небольшой замок Иль, где можно было складировать шерсть и зерно, а в случае военной опасности укрыть домашний скот. Мать, Изабелла Роме де Вутон, происходила из семьи обеспеченных ремесленников, двое её ближайших родственников были священниками, а прозвище «Роме» – «римлянка», по мнению исследователей, происходит от того, что Изабелла некогда совершила паломничество в Рим – для обычных крестьян или горожан в то время дело крайне редкое.

В семье было пятеро детей, при этом Жанна, скорее всего, была самой младшей. От французского историка Оливье Анна известно и об одном умершем ребенке. В условиях очень высокой детской смертности периода XV века пять выживших детей из шести прекрасный показатель сам по себе – это подразумевает нормальное питание и хороший уход. В общем, можно говорить о том, что Жанна не была «тёмной деревенщиной» и воспитывалась во вполне благополучной социальной среде. Она могла выучиться не только пасти овец, но и хорошо ездить на лошади (что впоследствии очень пригодилось), общаться с дворянами, останавливавшимися в доме отца на постой, и постоянно посещать приходскую церковь, слушая проповеди священников – и это не считая родственников матери, трудившихся на церковном поприще. То есть, до 16–17 лет круг общения Жанны составляли не только крестьяне, но и представители других сословий. Тем не менее, сохранившиеся документы показывают нам, что латынью Жанна не владела.

Пункт третий: общеизвестная «мистическая» составляющая – первые «голоса», принадлежащие архангелу Михаилу, святой Екатерине Александрийской и святой Маргарите Антиохийской Жанна начала слышать ориентировочно в 12–13 лет – необходимо уточнить, что это возраст полового созревания и гормонального сдвига. Всё это происходило на фоне «тотальной войны» как образа жизни уже нескольких поколений – война была неизбежным злом, неотступным, неотвратимым и постоянным. Деревня Домреми ощущала это на себе в полной мере – в 1425 году какие-то рутьеры угнали весь скот, но домашних животных удалось отбить с помощью соседского сеньора и его вооружённых людей. В 1428 году на Домреми напала шайка бургиньонов, и жителям пришлось спасаться бегством и укрываться в расположенной в 10 километрах к югу маленькой крепости Нёфшато (кстати, и Домреми, и Нёфшато существуют по сей день). Деревню разграбили, приходская церковь сгорела. Разговоры о войне велись постоянно, хотя бы потому, что перед обитателями Домреми стоял вопрос выживания. Несомненно, это также оказало существенное влияние на Жанну, по показаниям всех знавших её лично современников – девочку очень впечатлительную и набожную.

Четвёртое: непременно следует учитывать фактор абсолютной религиозности человека того времени. Ни агностиков, ни атеистов тогда не существовало от слова «совсем» – в той или иной мере веровал каждый. Господь Бог, святые и их чудеса, пророчества – всё это не подлежало не то что сомнению в существовании, но и самому минимальному оспариванию или критике. Столь же глубок был и мифологический менталитет – чудесное, невероятное, сверхъестественное было самой обыденной частью жизни. Святые мощи исцеляли от золотухи, равно как и возложение рук короля, наравне с христианскими чудесами были живы (будем честны, как и сейчас) реликты язычества – совсем рядом с домом Жанны бил ключ, считавшийся «источником фей» ещё с кельто-римских времен, там же росло старое «дерево фей». И источник, и дерево фигурируют как в обвинительном заключении по делу Орлеанской Девы, так и в воспоминаниях современников как нечто само собой разумеющееся и естественное. Слово Жоржу Шюффару, буржуа из Парижа, присутствовавшему на суде:

«…Дама Жанна, по прозванию Дева, часто наведывалась к некому красивому источнику в лотарингской земле, который звала добрым-ключом-фей-господа-нашего; в указанное место сходились все обитатели этой земли, страдающие лихорадкой, дабы там получить исцеление. Туда же часто ходила указанная Жанна-Дева, там под высоким деревом, которое тенью своей укрывало источник, являлись ей святая Катерина и святая Маргарита, и говорили ей, чтобы она шла к некоему капитану, чьё имя ей будет указано».

Волшебный источник, заметим, существует в Домреми доселе.

Ещё одна особенность Средневековья – очень быстрое индуцирование толпы идеями харизматичного и красноречивого лидера. Сейчас это называется «массовым психозом», но по тем временам это было явление вполне заурядное – достаточно вспомнить движение флагеллантов-бичующихся или «детский крестовый поход» 1212 года, кода внезапно тысячи детей и подростков бросили дома и семьи и отправились «освобождать Святую Землю». Одновременно двум мальчишкам, французскому пастушку Стефану из Клуа и немцу Николасу из Колони, неожиданно «явился Иисус»; оба начали страстно проповедовать и в итоге собрали больше 30 000 детей, из которых затем вернулись домой лишь немногие. Выдающийся итальянский писатель и медиевист Умберто Эко так описывает один из случаев индуцирования и массового психоза в XIV веке:

«…В окрестностях Тулузы громадные силы пастухов и неимущих объединялись, дабы совместно пересечь море и перебить врагов истинной веры. Их прозвали пастушатами. На самом деле они, скорее всего, мечтали оказаться подальше от распроклятой родины. Имелось два вожака, проповедовавших лжеучение: священник, за непотребства отлучённый от церкви, и монах, изгнанный из братства Св. Бенедикта. Эти двое сумели так отуманить мозги толпе простофиль, что те, всё побросав, рысью помчались за ними, и даже шестнадцатилетние мальчишки удирали от родителей с посохом и сумой, без денег, махнув рукой на отчие наделы, и сбивались в стада, и шли за проповедниками многотысячной толпою».

Подобных примеров по тем временам не счесть – их сотни, большего или меньшего масштаба; иногда такого рода движения ограничивались одной деревней, но, бывало, охватывали и целые провинции. Достаточно было некоего громкого события (чума, землетрясение) или красноречивого проповедника, полностью уверенного в своей правоте, и при наложении на религиозное сознание с мистическим менталитетом вспыхивало пламя.

Мы придерживаемся мнения, что в случае с Жанной произошло сопоставимое событие – Франция и французы в отчаянии ждали божественного, мистического избавления. Сила была готова выплеснуться, огонь разгореться. Детонатором стало появление Девы из Домреми – были ли слышимые Жанной голоса истинными, или являлись плодом её воображения, мы никогда не узнаем, но она проповедовала то, что давным-давно ожидали услышать французы: Господь Бог с Францией и Он направил Деву для избавления от захватчиков.

Жанна не была ни великим полководцем, ни мудрым политиком, но она мгновенно, за считанные дни, стала Божественным Символом, в который уверовали все, от обречённого на изгнание дофина до распоследнего нищенствующего монаха. Был дан знак свыше, и о том, как именно это произошло, мы поговорим в следующий раз.

Продолжение следует