Свои против своих: отголоски концепции тотальной войны на территории Восточной Пруссии в послевоенное время

В апреле 1945 года Красная армия провела Кёнигсбергскую операцию и захватила центральный город Восточной Пруссии. Как в последние дни войны, так и в послевоенный период в провинции царил голод, население страдало от нищеты и эпидемий. Долгое время немцы возлагали вину за свои невзгоды на Красную армию и советское руководство в регионе. Однако документы говорят об обратном: ответственность за случившееся несут немецкие военные и политики, а не советские солдаты. Исследователи не уделяли должного внимания концепции тотальной войны, которую в феврале 1943 года провозгласил рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс в своей знаменитой речи — а ведь она имела гораздо более серьёзные последствия для немецкого населения, чем принято считать.

Население Кёнигсберга в конце войны и после неё

В 1941 году население Кёнигсберга насчитывало 380 000 человек. О динамике его численности до 1944 года можно судить на основе косвенных данных. С одной стороны, многие мужчины были призваны в армию. С другой, город долгое время находился вне зоны действия британских бомбардировщиков, и потому здесь искали пристанище беженцы. Летом 1944 года британская авиация начала бомбить город, и из-за этого пришлось эвакуировать 120 000 его жителей. В конце 1944 года там обитало всего 252 000 человек.

По мере наступления Красной армии жители Кёнигсберга бежали на запад. Одновременно либо в сам город, либо через него устремлялись беженцы с восточных территорий. На момент окружения там находилось около 200 000 гражданских лиц. 33 000 из них власти сумели эвакуировать в Пиллау (современный Балтийск) через залив, который сегодня известен как Калининградский. Скорее всего, эти цифры администрация Кёнигсберга завысила, желая выставить себя в лучшем свете перед фюрером. В феврале 1945 года гарнизон Кёнигсберга отбил ведшую в Пиллау косу Фрише Нерунг (современную Балтийскую косу). Появилась возможность эвакуировать людей из города, однако все транспортные средства были отданы под военные нужды. Курт Якоби (Kurt Jacobi), секретарь министерства внутренних дел Рейха, утверждал, что в случае эвакуации населения было бы невозможно организовать защиту провинции: не хватило бы рабочих рук, а все пути сообщения были бы заняты беженцами.

На Земландском (Калининградском) полуострове было создано пять лагерей для беженцев, но их снабжение оставляло желать лучшего. Люди голодали и страдали от тифа и дизентерии. Сформированная в Кёнигсберге медицинская комиссия докладывала, что следует ожидать массовой смерти женщин и детей.

На кораблях не было свободного места, поэтому к 10 марта эвакуацию гражданского населения пришлось свернуть. Люди, ожидавшие решения своей судьбы в Пиллау и в лагерях, устремились обратно в Кёнигсберг. Согласно докладу операционного отдела штаба группы армий «Север» от 24 марта, в это время в городе находилось 70 000 жителей. По словам историка Вильхельма Старлингера (Wilhelm Starlinger), многие горожане прятались, чтобы избежать работ на укреплениях Кёнигсберга, поэтому реальное число жителей города было выше. По оценкам исследователя, на момент штурма Кёнигсберга 6 апреля 1945 года количество гражданских в городе составляло примерно 100 000 человек. Во всей Восточной Пруссии к приходу советских войск проживало 2,3 млн граждан Рейха.

По советским данным, в апреле 1945 года в Кёнигсберге проживало около 63 000 человек. В июле этот показатель увеличился до 69 000 человек, затем последовал спад, и к марту 1946 года, по оценкам Старлингера, в городе осталось 45 000 жителей, то есть убыль составила 35%.

На Западе эти цифры использовались как доказательство антинемецкой политики Советского Союза. Можно привести немало свидетельств не самого дружественного отношения новой власти к немецкому населению. По словам историка Альфреда Брэттела (Alfred T. Brattel), победители видели в Кёнигсберге воплощение ненавистного «пруссизма». Историк Филип Славески (Filip Slaveski) отмечал, что из страха перед оккупантами местные жители не помогали восстанавливать жизненно важные объекты: канализацию, водоснабжение, пути сообщения, электростанции и т.д. Крестьяне боялись обрабатывать поля. Газета «Таймс» писала, что комендантами захваченных немецких городов назначались офицеры, не имевшие подобного опыта.

Хотя у всех сложностей, с которыми столкнулось после войны население Восточной Пруссии, были объективные причины, многие жители провинции считали, по словам историка Вольфганга Шифельбуша (Wolfgang Schivelbusch), что в их бедах виноваты советские управленцы, желавшие отомстить немцам. Сельское хозяйство восстанавливалось медленно, однако причиной тому было скорее плохое качество почвы, а не злые намерения «оккупантов». В прошлом государство выделяло субсидии на развитие земледелия в регионе, но в 1945 году эта практика прекратилась. Исследователь истории Восточной Пруссии Бернхард Фиш (Bernhard Fisch) писал, что среди немцев было распространено представление о том, что русские попросту хотели уморить их голодом. Правда, если бы нашлись желающие увидеть всю картину целиком, они заметили бы, что в 1945–1947 годах население СССР также страдало от голода, который стоил жизни 2 млн человек.

Смертность в мирное время

Советские руководители в Восточной Пруссии пытались наладить снабжение региона, хотя и не добились в этом большого успеха. В июне 1945 года комендант Кёнигсберга генерал-майор Михаил Смирнов старался организовать уборку урожая и выделил средства на ремонт сельскохозяйственной техники. Новый комендант, генерал-майор Михаил Пронин, продолжил дело своего предшественника, однако восстановление инфраструктуры (того же водопровода) поглощало бо́льшую часть ресурсов.

Как видим, Красная армия вовсе не пыталась намеренно избавиться от жителей Восточной Пруссии. И всё же в послевоенное время в провинции умирало больше людей, чем в годы боевых действий. Причины кроются в концепции тотальной войны, которая заключалась в масштабной мобилизации мужского населения и использовании всех доступных ресурсов и методов для достижения победы, в том числе пропаганды и террора в отношении противника. Однако была у тотальной войны и обратная сторона: её реализация привела к тому, что беды мирного населения Германии не закончились с наступлением мира.

Немецкий гарнизон Кёнигсберга, включая фольксштурм (народное ополчение), насчитывал примерно 55 000 человек. После сдачи города Красная армия взяла 70 546 пленных. Объяснить разницу в цифрах можно тем, что граница между солдатами и гражданскими лицами была очень размытой. В августе 1944 года, когда боевые действия достигли Восточной Пруссии, фронт и тыл практически слились воедино. Мирные жители всё чаще привлекались к военным действиям. По приказу обер-президента провинции Эриха Коха (Erich Koch) был воздвигнут мощный оборонительный рубеж — так называемая Восточная стена (Ostwall). На работах было задействовано более 300 000 местных жителей, 200 000 подневольных рабочих и 25 000 рабочих из Трудовой службы Рейха (Reichsarbeitsdienst). В фольксштурм набирали и 16-летних подростков, и 60-летних стариков. В 1944 году была основана организация «Оборотень» (Werwolf) для ведения партизанской войны против наступающего врага. Ополченцы проводили диверсии в тылу Красной армии, отравляя питьевую воду. Это не могло не повлиять на отношение красноармейцев к мирным жителям.

Нацистское руководство ожидало, что не только солдаты сделают всё возможное для обороны города-крепости, но и мирное население примет участие в защите Кёнигсберга. В феврале 1945 года был издан приказ, обязавший всех гражданских лиц работать на оборонительных сооружениях города по четыре часа в день. Житель Кёнигсберга Ханс Буркхардт Сумовски (Hans Burkhardt Sumowski) вспоминал, что восьмилетним мальчиком возил на санках снаряды, передавал артиллеристам координаты и помогал взрослым минировать мосты. Его бабушка шила сумки для патронов, а дедушка работал в танковом депо.

Точное число погибших горожан во время штурма Кёнигсберга неизвестно. Можно только утверждать, что оно было высоким. Город подвергся артиллерийскому обстрелу и бомбардировке с воздуха. Красноармейцы, желая как можно меньше рисковать, при зачистке помещений широко применяли гранаты и огнемёты: советский солдат мог получить пулю как от военнослужащего вермахта, так и от мирного жителя. К тому же, освобождая родину от оккупантов, советские бойцы насмотрелись на их зверства и теперь жаждали мести — потому и обращались с немцами соответствующим образом.

После захвата города убыль населения продолжилась. Пропаганда тиражировала образ красных чудовищ, и некоторые гражданские лица и солдаты покончили жизнь самоубийством. Какое-то количество женщин погибло вследствие изнасилования. Множество людей после окончания войны двинулось на запад, убегая от советской власти. Инженер Эрих Биске (Erich Bieske), находившийся в эти неспокойные дня в Кёнигсберге, оценивал количество беженцев в 10 000 человек. Незадолго до капитуляции город был заминирован, и после войны многие жители погибли на установленных ловушках.

Свою роль в убыли населения сыграла нехватка немецких врачей. Милитаризация медицины при нацистском режиме обернулась дефицитом врачей, которых в сельской местности Восточной Пруссии и так было меньше, чем в густонаселённых промышленных районах Германии. Медики являлись военнообязанными лицами, и после войны немало их оказалось в плену. Далеко не все могли вернуться в город. Многие к этому и не стремились, а, напротив, использовали все возможные связи, чтобы оставить службу или в конвое раненых отправиться на запад.

Во взятом Кёнигсберге царила антисанитария, способствовавшая распространению инфекций. С наступлением весны из-под снега показались тела людей и животных, что только усугубило ситуацию. Осенью 1945 года в городе разразилась эпидемия тифа, а летом следующего года ей на смену пришла малярия. Мыла и дезинфекционных средств не хватало, насекомых и крыс, наоборот, становилось всё больше, и болезни распространялись всё шире. Из 13 200 немцев, попавших в одну из трёх крупных больниц Кёнигсберга в 1945–1947 годах, 2700 человек умерло. Своего пика смертность достигла зимой 1945 года.

Ситуация усугублялась непреодолимым барьером между победителями и побеждёнными. Многим жителям Кёнигсберга не удалось побороть внушённый пропагандой страх перед русскими, хотя в действительности советские управленцы вовсе не стремились мстить побеждённым. Немцы боялись идти к русскому врачу, а если всё же шли, не могли объяснить, что их беспокоит. Русские не хотели учить немецкий язык, а немцы — русский. Из-за этого гражданское население не имело связи с государственными службами, что мешало налаживанию нормальной жизни в городе.

Солдаты на родине

В годы войны Восточная Пруссия долгое время не подвергалась бомбардировке. Сельское хозяйство региона не страдало от военных действий — напротив, десятки тысяч принудительных рабочих трудились на полях провинции. Голод пришёл в Восточную Пруссию неожиданно, уже после того, как замолчали пушки. Зимой 1945 года были зарегистрированы случаи каннибализма, а летом люди стали выкапывать из земли трупы животных, чтобы добыть хоть какое-то пропитание.

Наступление Красной армии вызвало паническое бегство населения из Восточной Пруссии. Собирать урожай оказалось некому. Оборонительные линии оставили на земле глубокие шрамы и сделали невозможной её обработку. Местные жители были заняты укреплением обороны и не могли возделывать поля, поэтому в следующем году урожай оказался скудным. Отметим, что советские самолёты практически не обстреливали немецких крестьян, работавших в поле. Хайнрих Лукас (Heinrich Lukas), глава крестьянской общины в районе Фишхаузен в Восточной Пруссии, вспоминал, что немцы немало этому удивлялись. Частная собственность пострадала в основном от действий советских солдат, но это не означает, что они в ответе за весь нанесённый жителям провинции ущерб. Вермахт хозяйничал в Восточной Пруссии на протяжении девяти месяцев, однако и население, и большинство историков предпочитало игнорировать тот факт, что экономика региона пострадала от самой немецкой армии.

Боевые действия на территории Советского Союза оставили глубокий отпечаток в душах солдат. Определённая манера поведения, к которой они привыкли с 1941 года, никуда не делась, даже когда они вернулись на родину. Отступление сопровождалось не только боями с Красной армией, но и проведением карательных операций против партизан и мирных жителей. Жестокость и тактика выжженной земли вошли в привычку солдат вермахта и СС. Но если на территории Советского Союза такое поведение поощрялось, то в Германии от него следовало бы избавиться, однако командованию не удалось быстро перестроить подчинённых. Пропаганда продолжала поддерживать в немцах веру в необходимость защищать родину от «представителей низшей расы» с Востока, способных на любую подлость.

На оккупированных землях вермахт отбирал продукты у мирного населения. Ту же тактику солдаты применяли и на территории Рейха: военные нужды были важнее голода женщин и детей, а о будущем никто не думал. Британские бомбардировки разбили пути снабжения, что затрудняло доставку в армию припасов. Солдаты были деморализованы, росло число дезертиров, бродивших по стране и грабивших мирных жителей, чтобы добыть пропитание. Поддержание дисциплины стоило командованию вермахта немалых усилий.

Многие части держали для пропитания собственный скот и при отступлении занесли в Восточную Пруссию свиную чуму, приведшую к падежу скота. С другой стороны, при отступлении солдаты нередко забивали животных, и потому после капитуляции в Восточной Пруссии осталось мало домашнего скота, да и тот зачастую был болен. Лошадей, столь нужных для обработки земли, тоже не хватало.

Грабежом населения занималась вся армия. Солдаты прикрывали друг друга, поэтому генерал Рольф Вутманн (Rolf Wuthmann), командующий IX армейским корпусом, потребовал от них доносить на своих сослуживцев. Он же ввёл проверку личных вещей и почты, так как солдаты частенько отправляли награбленное домой. Однако для большинства все эти нововведения остались пустым звуком: в тылу вокзалы по-прежнему были забиты такими посылками. Фольксштурм не отставал от солдат. Разграблению подвергались даже административные здания, например, суды в Тильзите (современный Советск) и Рагните (современный Неман). Увлёкшись, немцы не следили за безопасностью, и это привело ко множеству пожаров. Штандартенфюрер доктор Рудольф Брандт (Rudolf Brandt) из личного штаба рейхсфюрера СС писал:

«Войска, годами воевавшие в восточных землях, похоже, не осознали, что они теперь находятся на немецкой земле и должны защищать немецкие ценности».

В послевоенное время у немцев сложилось стойкое впечатление, что именно Красная армия виновата во всех выпавших на их долю лишениях. При этом жители Восточной Пруссии то ли невзначай, то ли умышленно игнорировали связь между своими бедами и политикой тотальной войны, провозглашённой немецким командованием в последние месяцы перед поражением. Разрушенная инфраструктура и коммуникации, упадок сельского хозяйства, отсутствие медицинской помощи, плохое снабжение, голод и болезни — вот причины того, что к концу войны Восточная Пруссия мало отличалась от переживших оккупацию стран Восточной Европы. Все эти обстоятельства, приправленные поведением немецких солдат, привели к разрухе и голоду.