Довольно красивая блондинка…, очень худощавая, натура страстная и экзальтированная.
Дочь директора гимназии Таганрога, выпускница Института благородных девиц, в Семипалатинске она была какой-то редкой птицей, оранжерейным цветком. А ее муж, по отзывам современников, был ужасно грубым, равнодушным ко всему, кроме водки человеком. Мария Дмитриевна жила только сыном, только он давал ей силы просыпаться утром и выдерживать очередной день. И тут — Достоевский. Робкий, нескладный, «забитый судьбой», и в то же время тонкий, внимательный, очень и очень умный.
Любовь и жалость
У Достоевского всегда были сложности с женщинами. Однажды он упал в обморок, когда его представляли признанной петербургской красавице. В свои 35 лет он терялся и краснел в женском обществе, начинал нести всякую чушь, а потом долго терзался по этому поводу. Но была у этого и темная сторона — Достоевский захаживал в бордели, и писал брату: «На днях Тургенев и Белинский разбранили меня в прах за беспорядочную жизнь».
На днях Тургенев и Белинский разбранили меня в прах за беспорядочную жизнь.
Друг Достоевского, известный ученый и путешественник Семенов Тянь-Шанский вспоминал, что Мария Дмитриевна была хорошим человеком в самом высоком значении этого слова. Всей своей доброй душой она пожалела писателя, а он по уши в нее влюбился. «Что за счастливые времена я проводил в ее обществе! Я редко встречал такую женщину», — писал он. К тому времени он уже написал «Неточку Незванову», «Белые ночи» и роман «Бедные люди». Но Исаева видела в нем только бедного ссыльного, рядового 7-й Сибирского линейного батальона.
Что за счастливые времена я проводил в ее обществе! Я редко встречал такую женщину
Погибну, если потеряю!
Когда мужа Марьи Дмитриевны перевели в Кузнецк, за 600 верст от Семипалатинска, и семья Исаевых уехала, Достоевский не находил себе места. «Рыдал навзрыд, как ребенок», — вспоминает Врангель. И уже на следующий день писал ей: тяжело, я в ужаснейшем страхе за вас. «Да достойна ли вас эта участь, эти хлопоты, эти дрязги, вас, которая может служить украшением всякого общества!..».
Да достойна ли вас эта участь, эти хлопоты, эти дрязги, вас, которая может служить украшением всякого общества!..
Через несколько месяцев Достоевский узнал, что Исаев умер, Мария Дмитриевна в чужом городе, с ребенком, без друзей, без копейки денег — но свободна! Он выслал ей значительную сумму денег (все, что удалось собрать) и — делает предложение.
Исаева сомневалась. Бывший каторжник, лишенный дворянства, писатель не был завидным женихом. Он страдал: «я погибну, если потеряю своего ангела; или с ума сойду, или в Иртыш».
Я погибну, если потеряю своего ангела; или с ума сойду, или в Иртыш.
Третий лишний
В Кузнецке Исаеву поддерживал только один человек, друг ее покойного мужа, учитель Николай Вергунов. Они сблизились. Мария Дмитриевна чувствовала себя счастливой с красивым и молодым мужчиной — впервые за долгие годы. Но она думала о Достоевском, и чувствовала какую-то непонятную, но сильную вину. А писатель в это время радовался: его отправили в командировку в Барнаул, а там недалеко и до Новокузнецка! Достоевский втайне от всех приехал к любимой. Встреча была в духе его романов: Мария Дмитриевна, рыдая и целуя руки, призналась, что любит другого. Учитель рыдал у ног Достоевского, Достоевский тоже плакал, понимая, что все его надежды разбиты. Но его любовь была бескорыстной, для себя он не хотел ничего — лишь бы Маша была счастлива.
Его любовь была бескорыстной, для себя он не хотел ничего — лишь бы Маша была счастлива.
Исаева была потрясена этим великодушием. Вергунова она любила, Достоевского было ужасно, ужасно жалко. Какое-то время она разрывалась между двумя мужчинами, а потом все-таки выбрала Достоевского, а его к тому времени его снова произвели в офицеры, и появилась надежда вернуться в столицу.
Писатель одолжил денег, на них отпраздновали очень скромную свадьбу. Николай Вергунов был на ней свидетелем со стороны жениха.
Приступ эпилепсии
По пути из Кузнецка молодожены остановились в Барнауле, и там у писателя случился первый сильный приступ эпилепсии. Он сидел, говорил жене о своей любви, о том, как славно они заживут, и вдруг страшно завыл, упал на пол и забился в судорогах. Как потом скажут врачи, возможно, эпилепсия развилась у писателя из-за сильного стресса в возрасте 28 лет, когда его приговорили к расстрелу и вывели на Семёновский плац для расстрела, который только в самый последний момент заменили смертную казнь каторгой.
Достоевский вдруг страшно завыл, упал на пол и забился в судорогах.
В Барнауле Достоевскому помогал великолепный доктор Геблер, которого в городе называли «наш немец». Он и диагностировал эпилепсию, и сказал молодой жене писателя, что любой припадок может привести к смерти. Считается, что с этого момента Достоевский и его жена и начали отдаляться друг от друга. Формально они прожили вместе еще девять лет, но никакого «вместе» не было.
Несчастливы вместе
В Петербурге Мария Дмитриевна постоянно мерзла и тосковала без солнца, она уехала в Тверь, и дальше супруги все время жили в разных городах, встречаясь ненадолго. У каждого была своя жизнь. Достоевский без нее ездил за границу, писал романы и переживал романы; Мария Дмитриевна болела, жизнь медленно утекала из нее. От веселой, добродушной хохотушки не осталось и следа.
Но они продолжали любить друг друга: больной, ненормальной, абсолютно достоевской любовью.
Мы не могли перестать любить друг друга; даже чем несчастнее были, тем более привязывались друг другу.
«Мы не могли перестать любить друг друга; даже чем несчастнее были, тем более привязывались друг другу» — писал Достоевский о своей первой жене.
Когда Марии Дмитриевне стало совсем плохо, Достоевский забрал ее к себе. Они вместе жили в Москве, и это была невыносимая жизнь. Больная женщина не хотела никого видеть, даже сына. Писатель раздражался, что не может работать — жене нужен был постоянный уход. Мария Дмитриевна умирала очень тяжело, страшно мучилась, и 14 апреля 1864 года ее не стало.
И вот уже год, а чувство все то же, не уменьшается…
После ее смерти писатель вдруг почувствовал страшную пустоту, которую долго не мог заполнить ничем и никем. Он писал другу: «…до какой степени стало больно и пусто в моей жизни, когда ее засыпали землею. И вот уже год, а чувство все то же, не уменьшается…».