Как художница-беглянка из России Марианна Веревкина пыталась быть Пигмалионом своему мужу

Среди картин Репина немало портретов, в том числе — молодой женщины с перевязанной рукой, его ученицы Марианны Верёвкиной. Несчастный случай на охоте лишил художницу большого и указательного пальцев, и ей пришлось выбрать — покинуть живопись или учиться держать кисточку между средним и указательным пальцами.

Впрочем, сама она вообще не видела никакого выбора, разве что — переучиваться на левую, которой практически не владела. Не рисовать она не могла. Она была дочерью своей матери — рождённой для жизни с кистью в руке. Только Елизавета Дараган, жена генерала Верёвкина, писала иконы, а дочь стала экспрессионисткой.

Что касается известности, в этой семье, кажется, неизвестных не было. Владимир Верёвкин был героем Восточной войны. Мать Елизаветы, Анна Дараган, написала революционный по своему времени букварь, который многократно переиздавался — буквы давались не по своим официальным названиям (аз, буки, веди), а по звуку, и все тексты были светского характера, а обучение чтению предполагалось слоговым методом. Была она автором и других учебных пособий, а также пособия для учителей. А отец Анны, уроженец Венгрии, был первым ректором Императорского Санкт-Петербургского университета.

В общем, с таким наследием от Марианны ждали чего-то выдающегося, и очень быстро стало ясно, что не зря.

Детство её было типичным детством офицера: она никогда не знала, останется ли через месяц в том же городе, где живёт сейчас. Витебск, Вильно, Люблин; Беларусь, Литва, Польша — тогда они были окраинами Российской Империи, и генерала Верёвкина кидали то в один край, то в другой. Перемена мест, смена культур напитывали её впечатлениями, что бесценно для художника.

И только в двадцать три — возрасте, когда закон разрешал девушке уже самостоятельно жить и учиться — перебралась в Москву, чтобы учиться у мастеров. Первым стал Прянишников, потом — Поленов, потом, наконец, Марианна приезжает в Санкт-Петербург и начинает заниматься с Репиным. Если до этого её хвалили, как подающую надежду, до проницательный Репин почти сразу начал говорить, что под его руку пришёл истинный гений.

Можно только представить ужас молодой женщины, перед которой только что была открыта дорога к славе, когда она остаётся фактически без своей рабочей руки. По счастью, Верёвкину всегда окружали люди, готовые поддержать. Возлюбленный, также ученик Репина, Алексей Явленский. Сам учитель, который называл её то Рембрандтом, то Веласкесом, то Сурбараном и обещал вершины славы.

Больше не российская художница

После смерти отца давно уже потерявшая мать Марианна оказалась на грани нервного срыва. И напряжение из-за руки, и потеря семьи — всё навалилось разом. Она бросила рисовать, считала, что теперь в жизни одна цель и один смысл — сделать своего Лулу художником, зажечь чужую звезду. Явленский увёз её в Мюнхен, лечить нервы; оттуда возил в Венецию в компании других российских молодых художников, а она — учила его, учила.

Да и не только его. Все, кто видел её, отмечали, что в любой компании Верёвкина начинает доминировать.

Девять лет подряд никто не видел, чтобы Марианна брала в руку кисть для себя. «Лулу» знал и ещё кое о чём, от чего воздерживалась его Марианна: она считала, что должна блюсти целомудрие, если хочет остаться сильной. В ответ он не нашёл ничего лучше, чем увлечься их несовершеннолетней (по законам эпохи) кухаркой, вывезенной из России, Леночкой Незнакомовой. Плодом «увлечения» стал сын, и отношения между гражданскими мужем и женой (венчаться они не собирались) с этого момента то и дело охлаждались.

Она пыталась питать свою любовь возвышенными мечтами о том, как сотворит своего Галатея от живописи, он — благодарностью, но эта любовь больше никогда не была настоящей. Марианну история словно встряхнула, она стала снова думать о своей карьере и своей славе, писать, создавать объединения, выставляться. Впрочем, и Явленский после того, как его перестали толкать вперёд, вдруг сам скакнул и сделал личный прорыв.

Никто не знает, почему, но всё это время Верёвкину никак не тянуло на родину. Пару раз она приезжала в Санкт-Петербург на собственные выставки и чтобы скрыть скандальную связь Алексея с Леночкой. И… всё.

С началом Первой мировой пятидесятичетырёхлетная художница уехала в нейтральную Швейцарию с гражданским мужем вместе. После войны — рассталась с ним и основала новое объединение, «Большая медведица». Семь звёзд в созвездии — семь художников, но их имена почти ничего не скажут российскому читателю, все эти имена — немецкие, да и сама Марианна давно представлялась как «фон Верефкин».

Славу в России ей не удалось обрести. Одновременно яркие и тяжёлые от постоянных чёрных обводов картины с гротескными человеческими фигурами, с фонами, похожими на пластилиновые, пришлись не по нраву ни дореволюционной России, ни советской. Видя её репродукции, многие полагают, что перед ними — картины Ван Гога. Кое-что общее у них, без сомнения, было. По всем признакам Марианна фон Верёвкин страдала от затяжной депрессии.

Это состояние усугубилось, когда в Германии, где так много работала и выставлялась художница, её картины объявили «дегенеративным искусством». На выставке, где такие «дегенеративные» картины висели с разъяснением, почему они — не настоящее искусство, висели и полотна Явленского. Он сам приехал на инвалидной коляске увидеть это своими глазами. До войны Марианна не дожила. События тридцатых серьёзно подкосили её, и уже в тридцать восьмом году жители швейцарского городка Аскона, где она жила, проводили художницу в последний путь.

Среди самых любимых западной публикой картин Марианны — «Лунный свет», «Танцующие», «Духовная невеста», «Конькобежцы». Россияне предпочитают её портрет Веры Репиной и девушку в русском костюме. Этим двум Марианнам, кажется, не сойтись. Но, если честно, они прекрасны обе.