Сергей Дягилев и расцвет русского балета

«Дорогой Ники, как и следовало ожидать, твоя телеграмма произвела страшный разгром в дягилевской антрепризе, и, чтобы спасти свое грязное дело, он, Дягилев, пустил все в ход, от лести до лжи включительно... Очень надеемся, что ты не поддашься на эту удочку, которая, предупреждаю, будет очень искусно закинута, и не вернешь им ни Эрмитажа, ни декораций — это было бы потворством лишь грязному делу...» Так писал в 1909 году императору Николаю II великий князь Андрей Владимирович, его кузен и будущий супруг Матильды Кшесинской, о подготовке мероприятия, которое впоследствии по-настоящему открыло для Европы русский балет.

Живопись и немного музыки

Еще студентом Сергей Дягилев объявил мачехе: его призвание — меценатство, для чего у него есть «все данные, кроме денег». Впоследствии он основал один из самых влиятельных литературно-художественных журналов в Российской империи — «Мир искусства», организовал несколько крупных выставок. Ему нравилось открывать для публики новые дарования и целые культурные явления. Удивив соотечественников богатейшей экспозицией русского искусства XVIII века, Дягилев задумался, как бы изумить и иностранцев. В то время признанной витриной достижений живописи и графики в Европе были парижские салоны. В 1906 году Дягилев, направляясь в столицу Франции к товарищу по «Миру искусства» Александру Бенуа, сообщил, что через несколько месяцев намерен показать парижанам «настоящую Россию» на Осеннем салоне. Отдельные работы русских художников иногда появлялись в галереях, большой успех имел российский павильон на Всемирной выставке 1900 года, но, на взгляд Дягилева, этого было недостаточно. Он задумал привезти собрание русской живописи, от икон до работ мирискусников. Уже в Париже Сергей Павлович без устали вел переговоры, добиваясь поддержки влиятельных людей. В выставочный комитет вошли российский посол Александр Нелидов, дядя Николая II великий князь Владимир Александрович, светская львица графиня Элизабет де Греффюль, вице-президент Императорской Академии художеств граф Иван Толстой, от имени которого Дягилев с его разрешения рассылал приглашения крупным коллекционерам, и другие важные персоны.

«Как всегда, все до последней минуты казалось полнейшим хаосом, и вдруг все оказалось на своих местах», — вспоминал Бенуа, имевший богатый опыт работы с Дягилевым. Выставка «Два века русской живописи и скульптуры » торжественно открылась 15 октября при Осеннем салоне в отдельном здании. В нарядно оформленных художником Львом Бакстом 12 залах разместилось 750 экспонатов. Выставка охватывала больший временной промежуток, чем было заявлено в названии: публике показали иконы XV–XVII веков, работы мастеров XVIII — начала XIX столетия, — и примерно половину экспозиции составляли произведения известных художников, созданные за последние 15 лет. Врубель, Серов, Рерих, Левитан, Борисов-Мусатов, Ларионов... Посетители увидели, с одной стороны, самобытность и глубокие корни живописи Российской империи, а с другой — то, что это искусство очень современно. Кроме того, на салоне организовали несколько концертов русской классической музыки, по приглашению Дягилева выступила оперная дива Фелия Литвин. Выставка вызвала огромный интерес, на художников и организаторов посыпались почести и дифирамбы. Ее показали также в Берлине и (частично) в Венеции.

А «меценат без денег» уже обдумывал следующий проект. С выставки на Осеннем салоне история дягилевских Русских сезонов только начиналась.

Много музыки!

На следующий год Дягилев появился в Париже в роли импресарио «Исторических русских концертов». Публику к этим мероприятиям готовил его друг Робер Брюссель, известный музыкальный критик, печатая в газете «Фигаро» серию статей о композиторах «Могучей кучки».

К прежним покровителям из Франции и России добавились новые влиятельные друзья и спонсоры, и Сергей Павлович смог позволить себе пригласить лучших исполнителей. Так, в его программе впервые должен был выступить в Париже Федор Шаляпин, который уже успел прославиться за рубежом. Чтобы уговорить войти в оргкомитет настоящего патриарха классической музыки Николая Римского-Корсакова, Дягилеву пришлось переступить через давнюю личную обиду: когда-то мэтр разрушил его мечту стать композитором, назвав безнадежным. Римский-Корсаков в Париж не хотел категорически: «Я не поеду, чтобы видеть публику, которая не поняла нашего Чайковского!» Но Дягилев не унимался и в один

прекрасный день получил послание: «„Коли ехать, так ехать!“ — кричал воробей, когда кошка его тащила по лестнице». На «Исторических концертах» Римский-Корсаков сам дирижировал своими произведениями. Также на пяти вечерах в здании Гранд-опера звучала музыка Глинки, Бородина, Мусоргского, Балакирева, Чайковского, Рахманинова, Скрябина...

Русская классика не была в Европе в новинку, но Дягилев снова собрал удивительно насыщенную антологию произведений самых талантливых авторов. Итальянский композитор Альфредо Казелла выразил общее мнение парижских меломанов: «Еще никогда русская музыкальная школа не была представлена в таком великолепии и во всем многообразии своих проявлений. Эти концерты произвели глубокое впечатление на всех музыкантов».

А теперь опера

Нет единого мнения, что следует считать точкой отсчета Русских сезонов: выставку 1906 года, музыкальную программу 1907-го или великолепное шоу 1908-го. Благодаря концертам в Париже стала складываться аудитория поклонников русского искусства, и Дягилев решился на еще более амбициозное мероприятие: привезти в Европу оперу. Сначала хотел даже две, но в итоге остановил выбор на «Борисе Годунове» Модеста Мусоргского. По замыслу Дягилева, в 1908 году в Париже предстояло показать не стандартный проходной спектакль, а нечто особенное, поражающее размахом и продуманное в каждой детали. Постановка должна быть «наивозможно богаче», убеждал он великого князя Владимира Александровича. Пусть все сверкает роскошью, пусть во время коронации царя Бориса на сцене присутствуют 300 человек.

При дворе и в театральной среде репутация у Дягилева была противоречивая: несколько лет назад его со скандалом уволили из дирекции Императорских театров из-за конфликтов с консервативным руководством. Но теперь его проект настолько заинтересовал Романовых, что при посредничестве Дягилева один из директоров Гранд-опера встретился с Николаем II с целью обсудить постановку. В итоге Парижская опера бесплатно предоставила оркестр и площадку с условием, что костюмы и декорации останутся ей.

Исполнению декораций и реквизита Дягилев придавал огромное значение и поручил это известным художникам — своему другу и правой руке в проекте Александру Бенуа, а также Александру Головину, Константину Юону и другим. За костюмы отвечал Иван Билибин. По просьбе импресарио он поехал в этнографическую экспедицию по Вологодской и Архангельской губерниям и привез оттуда для постановки удивительной красоты вещи: старинные головные уборы, богато расшитые сарафаны, предметы домашнего обихода.

Все разладилось по прибытии в Париж. Декорации, которые надо было еще собирать, доставили из России с большим опозданием — до премьеры оставалось около пяти дней. Французские рабочие сцены невзлюбили русских, начались конфликты и попытки саботажа. Никто ничего не успевал. Огромная толпа кое-как набранных статистов, у которой был до генеральной репетиции всего один прогон, устраивала на сцене хаос. Дягилев, собрав весь коллектив в ресторане, советовался, не стоит ли отложить премьеру. Представители царской фамилии и двора поостереглись покупать билеты на первый показ, опасаясь провала. В ночь перед премьерой к Дягилеву пришел бледный как бумага Шаляпин, исполнитель партии Бориса Годунова. Певец заявил, что от волнения у него пропадает голос, да так и заночевал у импресарио в номере на кушетке, боясь оказаться наедине с собой.

«Я еле устоял, когда подняли занавес», — вспоминал Дягилев день премьеры. Но все прошло так, что публика аплодировала стоя и в слезах. Известная покровительница искусств, в то время жена газетного магната, Мися Эдвардс пришла от оперы в такой восторг, что скупила билеты на следующие показы и раздала друзьям. Под впечатлением от постановки она свела тесное знакомство с Дягилевым, и эта дружба в будущем оказалась для него спасением.

И не только опера

Вацлав Нижинский в балете «Шехеразада». 1910 год

«Вот это надо везти за границу!» — после премьеры балета «Павильон Армиды» в Мариинском театре Дягилев едва не задушил в объятиях Александра Бенуа, автора либретто. Постановка действительно была примечательной. Молодой хореограф «Павильона Армиды» Михаил Фокин считал, что классическому танцу нужны преобразования. «Вместо традиционного дуализма балет должен отличаться полным единством выразительности, единством, состоящим из гармонического слияния трех элементов — музыки, живописи и пластического искусства», — писал Фокин и добавлял: «Через ритмы тела балет может найти выражение идей, чувств, эмоций». Он также считал, что стиль оформления и хореографии постановки должен больше соответствовать эпохе, в которую происходит действие, чем было принято у предшественников. Все эти идеи совпадали с тем, чего хотели Дягилев и его друзья-мирискусники. Импресарио решил: в 1909 году Русским сезонам необходима не только опера, но и балет. Этот вид искусства во Франции в то время считался пережитком XIX века. В России же школа классического танца была на очень высоком уровне, но многие талантливые артисты жаждали перемен, и Дягилев прекрасно знал и то и другое.

Фокина приняли в узкий круг активистов, которые разрабатывали репертуар следующего Русского сезона. Этот «комитет» сообща обсуждал либретто, музыку, хореографию, декорации и костюмы каждой постановки — так достигалось стилистическое единство. Программу в итоге задумали грандиозную. За несколько месяцев предстояло проделать работу, на которую театру оперы и балета с постоянными структурой и труппой потребовались бы годы. Дягилеву и его «комитету» снова нужно было все начинать с нуля. И найти, чем оплатить эту феерию.

Дягилев пригласил лучших артистов: признанных звезд Анну Павлову и Матильду Кшесинскую, а также Тамару Карсавину и юного Вацлава Нижинского, чьи способности считались феноменальными. Через высокопоставленных покровителей добился от Николая II субсидии в 25 тысяч рублей. Также император разрешил репетировать в Эрмитажном театре при Зимнем дворце. Это была площадка императорской фамилии. Часть костюмов и декораций монаршей волей бесплатно предоставила дирекция Императорских театров, что экономило Дягилеву время и средства. В начале марта артисты приступили к репетициям. Однако внезапно везение закончилось. Николай II телеграммой отозвал разрешение репетировать в Эрмитажном театре и использовать костюмы и декорации. Дягилев оказался в немилости, но почему? Причин было несколько. Во-первых, в феврале скончался его главный покровитель в семье Романовых — великий князь Владимир Александрович. Во-вторых, импресарио обидел Кшесинскую. Составляя программу, он обделил любимую балерину великих князей значительными ролями. «Произошло бурное объяснение двух горячих и диктаторских натур — объяснение, во время которого в обоих „собеседников“ летели вещи...» — писал балетмейстер Серж Лифарь, который впоследствии участвовал в Русских сезонах. По свидетельству Карсавиной, Дягилев поплатился за то, что принципиально не позволял властям вмешиваться в выбор репертуара и распределение ролей. Интриги придворных недоброжелателей множились и понемногу достигли цели. Дягилев оказался в отчаянной ситуации: без зала и декораций, без покровителей и средств, поскольку субсидию тоже отобрали. До премьеры оставалось два месяца. Если бы импресарио опустил руки, его бы поняли.

Триумф балета

Буквально на следующий день после царского отказа Сергей Павлович нашел новый зал для репетиций — в маленьком театре на Екатерининском канале (ныне канал Грибоедова). Труппа во главе с Александром Бенуа перебралась туда. «Наши артисты, костюмерши с корзинами и театральные рабочие шли следом, — вспоминал художник. — Длинный хвост тянулся через весь город. Дух приключения, чуть ли не пикника, казалось, притуплял легкий привкус стыда из-за того, что „нас вышвырнули“». На первой репетиции Дягилев обратился к коллективу и заверил, что антреприза все равно состоится. Программу пришлось урезать, но друзья-художники — Бакст, Рерих, Бенуа — продолжали работу над эскизами декораций и костюмов. Бенуа дал объявление в прессе: ничего не отменяется, какие бы слухи ни распускали недоброжелатели. В Париже верные подруги Дягилева, Мися Эдвардс и Элизабет де Греффюль срочно организовали подписку на абонемент грядущих Сезонов и таким образом смогли собрать для него деньги на основные расходы. Нашлись влиятельные поручители для банковских займов.

Министерство двора попыталось надавить на артистов Дягилева: чиновники взяли с каждого из них подписку, что в случае провала антрепризы они не будут обращаться за помощью в русское посольство в Париже. На что Федор Шаляпин от имени товарищей объявил в газете: «Мы решили, все участники спектаклей Дягилева, что при материальной неудаче не дадим его в обиду и покроем дефицит».

На публичную генеральную репетицию и на премьеру 19 мая в театре Шатле собрался весь парижский бомонд — и светский, и творческий. Публика неистовствовала. В антрактах на сцену и за кулисы ломились толпы восторженных почитателей. «Казалось, будто Сотворение мира не окончилось седьмым днем и получило продолжение... Это нечто абсолютно новое в области искусства», — восторгалась присутствовавшая на премьере поэтесса Анна де Ноай. Это притом что принцип гармоничного синтеза музыки, танца, актерской игры и визуального оформления в театре начала XX века вовсе не был откровением. Как пишет голландский специалист по русскому искусству Шенг Схейен, «только уровень исполнения, а также тщательность, серьезность и самоотдача, с которыми относились к каждой детали Дягилев, Фокин, Бакст и Бенуа, привели к тому, что балет — имеется в виду совокупный, универсальный театр — перешел на новый уровень драматической выразительности. Революционность... коренилась не в чем-то абсолютно новом, а в поразительной демонстрации возможностей уже существующего».

Русский сезон в Париже продолжался месяц. «Мы жили в сказочном, зачарованном мире», — вспоминал участник антрепризы Сергей Григорьев. Несмотря на шумный успех, для Дягилева предприятие оказалось убыточным; несколько месяцев он с трудом отдавал долги. Однако и публика, и артисты с нетерпением ждали следующих Сезонов.

***

На могиле Дягилева в Венеции поклонники до сих пор оставляют пуанты

Сезоны Дягилев с тех пор организовывал каждый год до самой своей смерти в 1929-м. Он объездил с антрепризой разные страны, и в программе всегда было несколько впечатляющих премьер. Балет прославился как одно из ключевых достижений русского искусства по всему миру. Для Сезонов работали лучшие композиторы и художники, причем Дягилев старался привлекать не только соотечественников, но и иностранных знаменитостей. Над декорациями и костюмами для его постановок трудились Наталья Гончарова и Михаил Ларионов, Коко Шанель и Пабло Пикассо, музыку писали Игорь Стравинский, Сергей Прокофьев, Морис Равель, Клод Дебюсси. Дягилев мечтал показать свою программу и в России, но это ему так и не удалось.