Цитаты из писем Оскара Уайльда о любви к прекрасному, женитьбе, гомосексуализме, тюрьме и предчувствии краха

Оскар Фингал О’Флаэрти Уиллс Уайльд родился в 1854 году в Дублине, окончил Оксфорд, произвел фурор в Лондоне, покорил Америку, был приговорен к двум годам тюрьмы и каторжных работ по обвинению в непристойном поведении и умер в 1900 году в Париже практически в нищете. Свою яркую личность он раскрыл не только в пьесах, сказках, стихах, эссе, критических статьях, «Портрете Дориана Грея», застольных беседах, экстравагантных костюмах и фирменных парадоксах, но и в пись­мах. Первое полное их собрание вышло в 1962 году, позднее многие из них были переведены на русский язык и не раз переиздавались.

1. Об облегающем бархатном камзоле, штанах до колен и двух парах серых шелковых чулок

«Дорогой полковник Морс, будьте добры, пойдите к хорошему костю­меру (театральному) и закажите для меня (не упоминая моего имени) два костюма для дневных, а может быть, и вечерних выступ­лений. Они должны быть красивы: этакий облегающий бархатный камзол с боль­шими, украшенными цветочным узором рукавами и круг­лым гофриро­ван­ным батистовым воротничком, выглядывающим из-под стоячего ворота. Я посылаю Вам рисунок и мерку. Костюмы должны ждать меня в Чикаго и быть готовы к моему выступлению там в субботу днем — во всяком случае черный. Любой хороший костюмер поймет, что мне надо: нечто в стиле одежды Франциска I, только с короткими штанами до колен вместо длинных обтягивающих рейтуз. Также достаньте мне две пары серых шелковых чулок в тон серому, мышиному бархату. Рукава должны быть если не бархатными, то плю­шевыми, украшен­ными крупным цветочным орнаментом. Они произ­ведут большую сенсацию».

Из письма полковнику Морсу. Сент-Луис, штат Миссури. 26 февраля 1882 года

Осенью 1881 года Уайльд получил предложение от продюсера Ричарда Д’Ойли Карта отправиться в Америку с лекционным турне. К тому времени Уайльд уже успел прославиться в Англии как знаменосец эстетизма, и Карт — возможно, с подачи знаменитой актрисы Сары Бернар — решил познакомить американцев с новыми веяниями по части прекрасного в искусстве и повседневной жизни. А заодно сделать рекламу нью-йоркской постановке комической оперы «Пей­шенс»: легко узнаваемым прототипом одного из персонажей был Уайльд. Тема­ми его лекций в Америке были «Английский Ренессанс», «Прекрасное жилище» и «Декоративное искусство». Говоря о своих идеях в отношении костюма, он де­­мон­стрировал эти идеи, так сказать, на себе.

2. О католицизме и очаровании Рима

«Если бы я мог надеяться, что католическая вера пробудит во мне некоторую серьезность и чистоту, я перешел бы в нее хотя бы ради удовольствия, даже не имея на то более веских причин. Но надежда на это невелика, а перейти в католицизм — значит отринуть и принести в жертву два моих великих божества — Деньги и Честолюбие.
     И вместе с тем я бываю подчас так несчастен, подавлен и неспокоен, что в каком-нибудь отчаянно тоскливом настроении буду искать прибе­жища у Римско-католической церкви, которая просто зачаровывает меня своею прелестью.
     Надеюсь, что теперь, пребывая в Священном городе, ты пробудился и рассеял ослеплявшую тебя египетскую тьму. Растрогайся, восхитись им, почувствуй громадное очарование церкви, ее высшую красоту и одухотворенность, дай волю и простор всем сторонам своей натуры.
     <…>
     Не стану докучать тебе теологией, но только скажу: если ты почув­ствуешь очарование Рима, это доставит мне величайшее удовольствие. Тогда я, наверное, решусь».

Из письма Уильяму Уорду. Оксфорд. Февраль-март 1877 года

Уайльд родился в католической по преимуществу Ирландии, но в про­тес­тантской семье. Его отец был известный медик, автор книг об Ирландии, мать — поэтесса и горячая сторонница независимости страны. На протяжении всей жизни в Уайльде периодически вспыхивал интерес к католицизму. В Оксфорде, как пишет его биограф Ричард Эллман, толчком в сторону церкви, возможно, послужило зара­жение сифилисом от проститутки и сопут­ствующее ощущение греха. Сифилис тогда пытались лечить ртутью, от кото­рой темнели зубы, и Уайльд, придавав­ший большое значение своей внешности, приобрел привычку, разговаривая, прикрывать рот рукой. Католиком он так и не стал; отзвуки его переживаний слышны в «Портрете Дориана Грея»:

«Одно время в Лондоне говорили, что Дориан намерен перейти в католичество. Действительно, обрядность католической религии всегда очень нравилась ему. <…>
     Однако Дориан понимал, что принять официально те или иные догматы или вероучение значило бы ставить какой-то предел своему умственному развитию, и никогда он не делал такой ошибки… <…> …все теории, все учения о жизни были для Дориана ничто по сравнению с самой жизнью».

3. О глазах-фиалках, копне волос и чудесных пальчиках

«…Я женюсь на юной красавице по имени Констанс Ллойд, этакой серьезной, изящной, маленькой Артемиде с глазами-фиалками, копною вьющихся каштановых волос, под тяжестью которой ее головка кло­нится, как цветок, и чудесными, словно точеными из слоновой кости, пальчиками, которые извлекают из рояля музыку столь нежную, что, заслушавшись, смолкают птицы. Мы поженимся в апреле».

Из письма Лили Лэнгтри. Шеффилд. 22 (?) января 1884 года

Оскар Уайльд и Констанс Ллойд поженились 29 мая 1884 года. Через год у них родился сын Сирил, а осенью 1886 года — второй сын Вивиан. Брак не был счастли­вым: гомосексуальные наклонности Уайльда вскоре дали себя знать. Гомосек­суализм тогда считался в Англии уголовным преступлением, и к тому же Уайльд не особенно скрывал свой интерес к мужчинам. После обвинительного приговора, вынесенного ему в 1895 году, Констанс была попеременно то вели­кодушна, то сурова к мужу. Поначалу она как будто собиралась воссоединиться с ним после освобождения. В феврале 1896 года Констанс специально приехала из Италии и отправилась в тюрьму, чтобы сообщить мужу о смерти матери. Но воссоединения не вышло. Недовольная поведением Уайльда после тюрьмы, Констанс, пользуясь определенными пунктами брачного договора, жестко ограничила его денежное содержание, источником которого был доход от при­даного. Сама она взяла себе другую фамилию — Холланд, ту же фамилию получили дети. В апреле 1898 года, узнав о смерти Констанс в Италии после операции на позвоночнике, Уайльд телегра­фировал своему верному другу Роберту Россу: «Я в великом горе» (впрочем, навестивший его Росс особого горя не увидел). Позднее, съездив в Геную, чтобы побывать на могиле жены, Уайльд писал Россу: «Я был потрясен до глубины души — но меня не оставляло сознание бесполезности всех сожалений. Ничто не могло произойти иначе, и жизнь — страшная вещь».

4. О романтическом опыте и тайне настроений

«Когда-нибудь Вы, как и я, обнаружите, что такой вещи, как романти­ческий опыт, не существует; есть романтические воспоминания и есть желание романтического — и это все. Наши самые пламенные мгнове­ния экстаза — только тени того, что мы ощущали где-то еще, или того, что мы жаждем когда-нибудь ощутить. По крайней мере, мне так кажется. И вот что удивительно: из всего этого возникает странная смесь страсти с безразличием. Сам я пожертвовал бы всем, чтобы приобрести новый опыт, и притом я знаю, что такой вещи, как новый опыт, вовсе нет. Думаю, я скорее уж умер бы за то, во что я не верю, чем за то, что считаю истиной. Я взошел бы на костер ради ощущения и оставался бы скептиком до конца! Лишь одно сохраняет для меня бесконечное очарование — тайна настроений. Повелевать этими настроениями упоительно, покоряться им упоительно вдвойне».

Из письма Генри Карри Мэрильеру. Глазго. Декабрь 1885 года

Генри Карри Мэрильер (1865–1951) — один из череды молодых мужчин или юношей, с которыми Уайльда связывала нежная дружба, а то и нечто большее. Влечение к Мэрильеру, по-видимому, осталось неудовлетворенным. Первым возлюбленным Уайльда — а затем другом — стал в 1886 году в Оксфорде семнадцатилет­ний Роберт Росс (1869­–1918).

5. О бесполезности искусства

«Если созерцание произведения искусства побуждает к какой-либо деятельности, это значит, что либо произведение весьма посредствен­но, либо созерцающий не сумел оценить его во всей художественной полноте.
     Произведение искусства бесполезно, как бесполезен цветок. Ведь цветок расцветает ради собственного удовольствия. Мы получаем удовольствие в тот миг, когда любуемся им. Вот и все, что можно сказать о нашем отношении к цветам. Конечно, человек может продать цветок и тем самым извлечь из него пользу для себя, но это не имеет ничего общего с цветком. Это не меняет его сущности. Это нечто случайное, безотносительное к нему».

Из письма Эрнесту Бернульфу Клеггу. Лондон. Предположительно, апрель 1891 года

Провозглашая, согласно канонам эстетизма, бесполезность искусства, Уайльд при этом привнес немало искусства и в обстановку своего дома на Тайт-стрит, откуда было отправлено это письмо, и в свою одежду и внешность. Ричард Эллман, основываясь на свидетельствах современников, подробно описывает интерьер его «Прекрасного жилища»: «…библиотека, оформленная в стиле, который одни называли турецким, другие — мавританским, третьи — северо­африканским. Над дверным проемом и вдоль стен комнаты шел архитрав из массивных балок, на которых золотым, красным и синим цветом были начертаны слова Шелли…»

«Любимый мой мальчик, твой сонет прелестен, и просто чудо, что эти твои алые, как лепестки розы, губы созданы для музыки пения в не меньшей степени, чем для безумия поцелуев. Твоя стройная золотистая душа живет между страстью и поэзией. Я знаю: в эпоху греков ты был Гиацинтом, которого так безумно любил Аполлон».

Из письма Альфреду Дугласу. Предположительно, январь 1893 года

Альфред Дуглас (1870–1945) афишировал отношения с Уайльдом, что вы­звало гнев отца Дугласа, влиятельного маркиза Куинсберри (1844–1900), известного своим воинственным темпераментом. Он стал преследовать Уайльда. Вызы­ва­ю­щее поведение Дугласа, вспышки ярости по отношению к отцу — все это под­ливало масла в огонь и в конце концов привело к суду (подробнее об этом — дальше), на котором Уайльду инкриминировали «неприс­той­ное поведение» с продаж­ными юношами. Против Дугласа обвинений не выд­вигалось. К нему обращено длинное послание Уайльда из тюрьмы, озаглавленное «De Profundis», где он признается Дугласу в любви, винит его в случившемся, пишет о своем покаянии и смирении, но вместе с тем гордо заявляет, что был символом искус­ства и культуры своего века.

7. О предчувствии краха

«Мой дорогой Бобби, после нашей встречи кое-что произошло. Отец Бози оставил в моем клубе карточку с ужасной надписью. Теперь я не вижу иного выхода, кроме как возбудить уголовное преследование. Этот человек, похоже, погубил всю мою жизнь. Башня из слоновой кости атакована низкой тварью. Жизнь моя выплеснута в песок».

Из письма Роберту Россу. Лондон, отель «Эйвондейл». 28 февраля 1895 года

28 февраля швейцар клуба Albemarle передал Уайльду карточку, оставленную маркизом Куинсберри десять дней назад. На карточке было написано: «To Oscar Wilde posing Somdomite» (именно так, с грамматическими ошибками). Уайльд возбудил дело о клевете, которое проиграл. Этим иском он навлек на себя юридические обвинения в безнравственности, а затем был приговорен к двум годам тюрьмы.

8. О решении остаться в Англии

«Я решил остаться: так будет благороднее и красивее. Мы все равно не могли бы быть вместе. Мне не хотелось, чтобы меня называли трусом или дезертиром. Жить под чужим именем, изменять свою внешность, таиться — все это не для меня, которому ты был явлен на той горней выси, где преображается прекрасное».

Из письма Альфреду Дугласу. Лондон. 20 мая 1895 года

Перед решающим судом друзья настойчиво уговаривали Уайльда покинуть страну, предлагали варианты побега (включая такие экзотические, как побег на взятой напрокат яхте), но он упорно отказывался. Мотивы видны из приве­ден­ного отрывка.

9. О книгах

«Я в ужасе и за себя — ведь я выйду на волю без единой книги. Одна надежда на друзей… Ты знаешь, какие авторы мне нужны: Флобер, Стивенсон, Бодлер, Метерлинк, Дюма-отец, Китс, Марло, Чаттертон, Кольридж, Анатоль Франс, Готье, Данте и литература о нем, Гете и о нем и так далее. Я был бы несказанно рад, если бы что-нибудь из этого встретило меня после освобождения — может быть, найдутся друзья, которые не откажут».

Из письма Роберту Россу. Тюрьма Ее Величества, Рединг. 6 апреля 1897 года

Уайльд отбывал наказание сначала в лондонских тюрьмах (Пентонвиллской и Уондсвортской), а затем в Рединге, на юго-востоке Англии. Заключение было одиночным. Уайльд переносил его очень тяжело. «В английских тюрьмах узаконены три вида пыток, — писал он после освобождения в газету Daily Chronicle. — Голод. Бессонница. Болезнь». Однако ближе к концу срока он начал оживать. В письме Россу от 1 апреля он пишет о своей благодарности новому начальнику Редингской тюрьмы, смягчившему ему режим, разрешив­шему много читать и написать то самое письмо «De Profundis». Думая о выходе на волю, он беспокоился не только о чтении. «Наконец, я был бы очень призна­телен Мору, если бы он написал тем людям, которые после моего ареста заложили или продали мое меховое пальто, и спросил их, где оно может сейчас находиться, ибо мне необходимо разыскать его и вернуть. Я не расставался с ним двенадцать лет, оно объехало со мной всю Америку, я приходил в нем на все премьеры моих пьес, оно знает меня как облупленного, и оно мне действи­тельно нужно», — писал он Россу 1 апреля того же года.

10. О воссоединении

«Если меня начнут осуждать за возвращение к Бози, скажи им, что он предложил мне любовь и что я, в моем одиночестве и позоре, после трех месяцев борьбы с отвратительным филистерским миром, вполне естественно, ее не отверг. Конечно, с ним я нередко буду несчастлив, но, несмотря на это, я люблю его; уже одно то, что он разбил мою жизнь, заставляет меня любить его».

Из письма Роберту Россу. Неаполь. 21 сентября 1897 года

После освобождения Уайльд сразу уехал из Англии и жил попеременно во Франции и Италии. С Дугласом они то сходились, то расходились; оба испытывали тяжелые денежные трудности. «Четыре месяца Бози бомбар­дировал меня письмами, предлагая мне „кров“. Он обещал мне любовь, признательность, заботу, обещал, что я не буду нуждаться ни в чем. Наконец я сдался; но, встретившись с ним в Эксе по дороге в Неаполь, я увидел, что у него нет ни денег, ни планов и что он начисто забыл все свои обещания. Он вообразил, будто я в состоянии добывать деньги для нас обоих. Я действи­тельно добыл 120 фунтов. На них Бози жил, не зная забот. Но когда я потре­бовал с него его долю, он тут же сделался ужасен, зол, низок и скуп во всем, что не касалось его собственных удовольствий, и, когда мои деньги кончились, он уехал», — писал Уайльд Россу из Парижа 2 марта 1898 года. Единственный художественный текст, который Уайльд написал, выйдя из заключения, — это стихотворная «Баллада Редингской тюрьмы». В феврале 1898 года она была опубликована в Англии отдельной книгой. Вместо фамилии автора на обложке значился его тюремный номер — C. 3. 3. Текст имел очень большой успех и за короткое время был несколько раз переиздан. Помимо баллады, были напечатаны два длинных письма Уайльда в газету Daily Chronicle, где он рато­вал за облегчение тюремных условий и вступился за надзирателя, уволенного за излишнюю мягкость к малолетнему заключенному.

11. О болезни и клубке ядовитых змей

«Я очень болен, и врач экспериментирует надо мной, как только может. Мое горло — раскаленная топка, голова — кипящий котел, нервы — клубок ядовитых змей. <…>
     <…>
     <…> Меня пытаются лечить мышьяком и стрихнином, но без особого успеха, поскольку я вдобавок ко всему отравился мидиями; суди сам, какую изнуряющую и трагическую жизнь мне приходилось вести. Отравление мидиями — крайне неприятная штука: раздетый ты выгля­дишь как настоящий леопард. Умоляю тебя, никогда не ешь мидий».

Из письма Роберту Россу. Париж, отель «Эльзас». Предположительно, 28 февраля 1900 года

Как утверждает Ричард Эллман, болезнь, которая 30 ноября свела Уайльда в могилу, почти наверняка имела сифилитическое происхождение. Согласно другой версии, причиной смерти были последствия травмы среднего уха, полученной в тюрьме. Когда Уайльд был при смерти, Росс привел католи­ческого священника. Тот совершил над Уайльдом предсмертные обряды. «Он лишился уже дара речи, и мы не могли понять, в сознании он или нет», — вспоминал потом Росс.