Иван Мясоедов, Сальвадор Дали, Пабло Пикассо и другие художники, которые любили устроить маскарад

Ньюэлл Уайет

Это была ночь перед Рождеством, когда по всему дому не шевелилось ни одно существо, даже мышь Ньюэлл Конверс Уайет 1925

Сегодня Ньюэлла Конверса Уайета (или Эн Си Уайета, как предпочитал подписываться он сам) помнят, скорее, как папу Эндрю Уайета, реже — как дедушку Джеми Уайета. Но в 30-е годы прошлого века Эн Си был знаменит, что твой Ай Вэйвэй. Он водил дружбу с Фицджеральжом и Уолполом, а в его деревенском доме, случалось, гостили Лиллиан Гиш, Джон Гилберт и Мэри Пикфорд. Слава эта была вполне удивительной, ведь Эн Си не открывал в живописи новых горизонтов, не раздвигал границ и не изобретал революционных техник — по большей части, он иллюстрировал детские книги.

Само собой, к успеху он шел длинной, извилистой, а порой, и опасной дорогой. Получив в начале карьеры заказ от журнала The Saturday Evening Post (Ньюэллу поручили сделать серию рисунков в духе вестернов Зейна Грея), он отправился за впечатлениями. В Колорадо Уайет перегонял скот вместе с тамошними ковбоями, в Аризоне — жил в поселениях индейцев навахо, изучая их обычаи, язык и культуру. Когда Эн Си работал курьером в почтовой компании, его неоднократно грабили. В общем, он не понаслышке знал, что такое дикий запад, прекрасно держался в седле, и с лассо, томагавком или револьвером управлялся не менее ловко, чем с кистью и красками.

Жанр, в котором работал Уайет-старший, во многом определял уклад жизни в его имении в Чеддс-Форд: здесь постоянно кто-нибудь во что-нибудь наряжался. Дом был битком набит костюмами индейцев и пиратов, диковинными головными уборами, рыцарскими доспехами, сундуками с «сокровищами», бутафорскими (и не только) шпагами и мушкетами. Конечно, в героев Роберта Льюиса Стивенсона и Фенимора Купера переодевались не только натурщики Эн Си, но и его дети. Эндрю Уайет вспоминал: «Папа по большей части держал меня взаперти. Детство мое проходило в замкнутом мире, выходить из которого мне не разрешалось (и в который не могли попасть чужаки). И все же это была лучшая тюрьма на свете — отец словно заставил меня жить в Шервудском лесу».

Сам Эн Си, сделавшись публичной фигурой и солидным иллюстратором (кроме прочего он неплохо зарабатывал на рекламных постерах для Lucky Strike или Coca-Cola), нечасто примерял плюмажи из перьев. Но каждый год в канун Рождества он надевал костюм Санты и пробирался в собственный дом через дымоход — эту костюмную традицию он чтил до самой своей смерти в 1945-м.

Рокуэлл Кент

Аляска. Вид с Лисьего острова зимой Рокуэлл Кент 1919,

Где бы ни оказывался завзятый путешественник Рокуэлл Кент, ему не нужно было рядиться в аборигена. Он всюду жил в соответствии с местными обычаями, говорил с туземцами на их языке, не боялся запачкать руки тяжелой грязной работой и вскоре становился своим хоть на Манхэттене, хоть на Аляске, хоть в Гренландии.

К примеру, на острове Монеган (где Кент провел немало времени в начале своей артистической карьеры) ему довелось бурить колодцы, рыть канавы, ловить омаров, выполнять обязанности смотрителя маяка — стоптанные башмаки и видавшая виды рабочая куртка не были для него бутафорским нарядом.

Впрочем, однажды он все же устроил для жителей острова что-то вроде маскарада. После очередной неудачной (в коммерческом плане) выставки, Кент снова вернулся на Монеган. С материка он привез восторженную прессу, долги и молодую невесту. К тому времени Рокуэлла здесь знали все (население Монегана в начале прошлого века составляло чуть больше сотни человек), так что встречать молодоженов собрался весь остров. Оркестр грянул свадебный марш, фотографы не жалели магния, барышни украдкой вздыхали. Островитяне не сразу заметили, что «невеста» выше «жениха» едва ли не на голову, да и вообще, сильно превосходит его габаритами. Помолвка оказалась розыгрышем: невестой переоделся друг Рокуэлла — Джордж Путнем.

К слову, Кент, работавший не покладая рук, всю жизнь едва сводил с концами, тогда как Путнем вскоре стал одним из самых успешных издателей Америки. Шутки — шутками, но нужно было все же жениться.

«Рокуэлл Кент — по самым скромным подсчетам, отец шестерых детей — был женат трижды, а счет его любовницам теряют даже самые педантичные биографы…"

Фрэнсис Бэкон

Три этюда для автопортрета Фрэнсис Бэкон 1980

В судьбе Фрэнсиса Бэкона переодевания сыграли решающую роль. Когда отец застал его — семнадцатилетнего — перед зеркалом в мамином белье, на каблуках, при макияже, бижутерии и с длиннющим мундштуком в зубах, он пришел в ярость. Как знать, возможно, если бы этого не произошло, Фрэнсиса не сослали бы из отчего дома в ирландской провинции в Лондон. Он не побывал бы на выставке Пикассо, не увлекся бы живописью, не стал бы знаменитым пропойцей, лудоманом, бузотером, человеком, чьих картин боялась Маргарет Тэтчер, словом, одним из самых значительных художников XX века.

С годами Фрэнсис не изменил привычке — уже будучи большой знаменитостью с завидным ценником, он патрулировал любимые пабы в кружевном белье и чулках в сеточку, пачкал помадой бокалы, взбирался на каблуки, словно на трибуну. Наряжаться Бэкон любил, кроме того, он вкладывал в этот процесс особый смысл. В то время как среднестатистический гражданин, переодеваясь, хочет казаться кем-то другим, Бэкон выставлял напоказ себя, старался сразу расставить точки над i, чтобы потом не возникало неловкостей и недопониманий. Большая, к слову, смелость, особенно, если учесть, что до 1967-го гомосексуализм считался в Англии уголовным преступлением.

Феликс Юсупов

Феликс Юсупов. Любопытство.

Небезызвестный князь Юсупов, разумеется, не мог тягаться с Бэконом в живописи. А вот по части переодеваний в женское Феликс Феликсович преуспел куда больше. Едва ли во всех пабах Сохо нашлось бы столько спиртного, чтобы кто-то умудрился принять Фрэнсиса — в чулках или без них — за женщину. Князя же довольно часто принимали за девушку, многим притом «она» казалась вполне обольстительной.

Такие номера с перевоплощением Феликс начал практиковать еще подростком. Однажды, нарядившись в шубы и парики, князь и его кузен отправились в шикарный петербургский ресторан «Медведь». Их быстро заметили — какие-то офицеры прислали приглашение отужинать с ними в кабинетах. «Шампанское ударило мне в голову, — вспоминал Юсупов. — Я снял с себя жемчужные бусы и стал закидывать их, как аркан, на головы соседей. Бусы, понятно, лопнули и раскатились по полу под хохот публики». В конце концов, юным «прелестницам» пришлось спасаться бегством.

Позднее, будучи с братом в Париже, Феликс пришел в женском платье на карнавал в оперу. И снова имел успех — на этот раз приударить за ним пытался британский король Эдуард VII.

Самым же успешным костюмированным шоу князя Юсупова, пожалуй, была его «гастроль» в модном петербургском кабаре «Аквариум», где Феликс Феликсович, прикинувшись шансонеткой с успехом дал целых шесть концертов. После, конечно, разразился скандал — какие-то друзья семьи опознали в чаровнице наследника юсуповских миллиардов. Впрочем, и те узнали не его самого, а бриллианты княгини Зинаиды Николаевны.

Роза Бонер

Лошадиная ярмарка Роза Бонёр 1855

Французская анималистка Роза Бонер, напротив, переодевалась мужчиной — вот и говорите потом, что природа не терпит симметрии. Надевая на пленэр брюки, Роза старалась минимизировать нездоровое любопытство — в середине XIX века женщина-художник, конечно, не была таким уж дивным явлением, но все же привлекала зевак. Это стало для нее идеальным прикрытием — Роза Бонер была лесбиянкой. Свою сексуальную ориентацию она не афишировала, но и не прятала. Ее отношения с некой Натали Мика продлились более 40 лет, после смерти партнерши Роза Бонер сошлась с Анной Клюмпке — тоже художницей.

Роза Бонер коротко стригла волосы, носила галстуки, курила сигары, водила дружбу с Буффало Биллом, по слухам, могла запросто войти в клетку со львами, чтобы было сподручней их рисовать. Иногда, рассказывая о своей семье, Роза так увлекалась, что называла себя «сыном», «внуком» или «братом». Впрочем, то, что Роза вполне очевидным образом отождествляла себя с мужчинами, не помешало ей стать своеобразной иконой феминизма. Английская писательница Мэри Энн Эванс (пользовавшаяся псевдонимом Джордж Элиот) восклицала, глядя на ее картины: «Какая мощь! Вот так всем женщинам следует отстаивать свои права!». А литератор и арт-критик Теофиль Готье писал: «С Розой Бонер нет необходимости быть галантным», имея в виду, что талантом она ничуть не уступает художникам-мужчинам.

Иван Мясоедов

Автопортрет Иван Григорьевич Мясоедов 1900-е

Иван Мясоедов был очень силен физически — он был не на шутку увлечен «мускульным спортом», брал призы на чемпионатах по тяжелой атлетике, мог завязать узлом кочергу и, по свидетельству его соученика Петрова-Водкина, убить плевком сидящую на потолке муху. Картины его продавались плохо, и Мясоедов подрабатывал, выполняя силовые номера в цирке. На арену он выходил в короткой тунике, а дополнял образ подведенными глазами (чтобы тушь не плыла от пота, Иван Григорьевич сделал татуировку на веках). Помимо «мускульного спорта» он увлекался античностью — во всех ее проявлениях. Мясоедов все чаще появлялся в сценическом прикиде «на гражданке», туника становилась все короче. Полумер он не терпел — эта глава его биографии кончилась тем, что Мясоедов сочинил и опубликовал «Манифест о наготе», став, таким образом, еще и пионером нудистского движения в России.

Когда художник появлялся на публике, прикрывшись едва ли не фиговым листком, окружающие уже не понимали — в образе сейчас Иван Григорьевич или это для него сasual.

Само собой, все это изрядно нервировало Мясоедова-старшего — известного художника-передвижника, человека старой закалки и весьма сурового нрава. Григорий Мясоедов привычки «рядиться» не имел. Подобный инцидент произошел с ним лишь однажды, когда Репин «взял с него царя» для картины «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года».

Валентин Серов

Портрет Иды Рубинштейн Валентин Александрович Серов 1910

Неразговорчивый, сдержанный, суровый Серов совершенно преображался в домашних постановках у Саввы Мамонтова. В Абрамцеве, по свидетельствам очевидцев, «с Серова, словно ветром сдувало его привычную угрюмость». Неожиданно проснувшийся актерский талант Валентина Александровича был здесь чрезвычайно востребован. Он ржал конем, ворковал голубем, кричал из-за кулис «голосом великана Голиафа». Однажды, надев балетную пачку и задрапировав лицо шарфом, он так ловко исполнил несколько па, что его не узнала даже сидевшая в «зрительном зале» мать. Особенно Серову нравилось играть извозчиков — он неизменно срывал овации, уговаривая барина «покататься на гривенничек». Для щеголя Серова (всегда одетого с иголочки, практически немыслимого без галстука, трости, и котелка) наряжаться в какое-нибудь рубище было экзотикой и приключением.

К слову, когда Серов писал в Париже обнаженную Иду Рубинштейн, он также переодевался в грубую холщовую рубаху. Так Серов — семьянин и джентльмен — «усмирял плоть»

Сальвадор Дали

Автопортрет, Фигерас Сальвадор Дали 1921

Разнообразие и экстравагантность нарядов, в которых Сальвадор Дали представал перед своей паствой, — тема отдельного исследования: они самостоятельный и самодостаточный жанр визуального искусства. Имперсонаторством Сальвадор не увлекался. С синими подмышками или в серебристом комбинезоне, с морским ежом на голове, водорослями во рту или в «человеческом», безупречного кроя костюме, это был один и тот же образ — Дали, всегда Дали, только Дали и никто другой. Его эго не терпело соседства — пусть даже временного и сугубо внешнего — с чужой личностью. Ну, разве что, речь заходила о боге.

Пабло Пикассо

Автопортрет в парике Пабло Пикассо 1898

Настоящий Дали — человек вменяемый и трезвый — надевал на публике костюм Дали-пришельца. Он расчетливо создавал о себе миф и тщательно оберегал границы этого мифа — никто не должен был заподозрить в нем нормального человека. В отличие от Дали, вся публичная жизнь которого была маскарадом и позой, Пикассо не терпел притворства. Его приятель — фотограф Брассай писал: «В душе Пикассо всегда жил денди, но у Пабло не было времени дать ему волю».

Наряжаться он, впрочем, тоже любил. Но в процессе четко давал публике понять — это всего лишь костюм, игра, шутка, пускай и не всегда смешная. Ничуть не меньший эгоманьяк, он был абсолютно уверен в цельности и мощи собственной личности. И не боялся примерять хрестоматийные, узнаваемые образы — тореадора, индейского вождя, Гэри Купера, морячка Попая. Он, — скажем прямо, — нечасто, но все же позволял себе самоиронию. А чтобы убедить Дали появиться на страницах журналов, к примеру, в клоунской маске, его, наверное, пришлось бы сначала убить.

Рембрандт Харменс ван Рейн

Блудный сын в таверне (Автопортрет с Саскией на коленях) Рембрандт Харменс ван Рейн 1637

За свою жизнь Рембрандт написал немало автопортретов «в образах» — блудного сына, апостола Павла, древнегреческого художника Зевксиса. Долго искать реквизит для подобных перевоплощений художнику не приходилось — он всегда был у него под рукой в изобилии. Рембрандт вошел в историю не только как гениальный живописец, но и как азартный, самозабвенный, безудержный коллекционер. Причем собирал Рембрандт плюс-минус все: предметы искусства, музыкальные инструменты, оружие, книги, морские диковинки, чучела животных, артефакты, о происхождении и предназначении которых можно было только гадать. Неудивительно, что выбирая наряд для некоторых автопортретов, Рембрандт, кажется, не мог устоять перед искушением надеть все сразу.

Впрочем, очевидно, были в его «сорочьем гнезде» и предметы, к которым он питал особую слабость — иначе не объяснить, почему у апостола Павла, у живописца Зевксиса и у Рембрандта, позировавшего самому себе на фоне двух кругов, один и тот же головной убор, так напоминающий компресс от мигрени.