Как бросок чугунной чушки вызвал Гражданскую войну в России: Челябинский инцидент 1918 года

Весна 1918 года была тяжёлым временем для всех.

Советская Россия подписала «похабный» Брестский мир. Затягивание переговоров с надеждой на революцию в Германии и Австро-Венгрии не помогло. Операция «Фаустшлаг» двинула на восток более полусотни дивизий. Они почти не встречали сопротивления разложившейся русской армии и слабых красных отрядов. К концу апреля линия разграничения тянулась от Нарвы почти до устья Дона. В Финляндии германский контингент помог белым финнам разбить красных. Войска кайзера в Нарве и Выборге стояли в паре переходов до Петрограда.

На западе у Антанты дела обстояли немногим лучше.

Брест дал истощённым и голодающим немцам бесценный шанс на победу. Освободившиеся дивизии кайзера Вильгельма потоком шли на французский фронт. Штурмовые группы и подвижный огневой вал артиллерии сделали возможным прорыв глубокой позиционной обороны. Только нужно успеть сломить западный фронт и принудить Антанту к миру до появления пары миллионов американских солдат.

У союзников всё было плохо. Доблестная французская армия несла тяжелейшие потери.

Британские силы потеряли в прошлом году почти миллион человек, империя тоже столкнулась с нехваткой людей. Ко всему прочему, испуганный прошлогодней мясорубкой премьер Ллойд Джордж держал на островах более 600 000 солдат и офицеров, надеясь бросить их в какой-нибудь спасительный «непрямой» удар. Британские войска во Франции опасно утончились.

Всё указывало на то, что весна 1918 года может стать временем немецкого триумфа и крушения Западного фронта.

Тройная игра

Антанта желала бы удержать Россию в войне. Но пришедшие к власти на антивоенной волне большевики воевать не хотели, и куда хуже того — не могли. Старая армия полностью разложилась.

Попытки создать новую пока не удавались: революционные матросы и прочие лихие люди с удовольствием убивали «буржуев», но противостоять регулярной армии, конечно, не могли.

Как сообщал французский агент, капитан Жак Садуль, Троцкий параллельно с затягиванием переговоров в Бресте отчаянно пытался добиться помощи у Антанты. Большевики не скрывали, что считали и Антанту, и Центральные державы проклятыми буржуями. Но германские дивизии могли легко занять Петроград и Москву, уничтожив революцию. Против общего врага РКП(б) была готова дружить с кем угодно — но тайно, чтобы не спровоцировать немцев на смертельный удар.

Беда в том, что жестокость и радикализм большевиков шокировал западные столицы. Особенно Антанту разъярил отказ Ленина и Троцкого платить по долгам их предшественников на фоне упорных попыток призывать европейские народы к революциям и уничтожению правящих классов. Париж и Лондон надеялись, что эти странные и опасные люди куда-нибудь денутся, и в Москве окажутся более приличные лидеры.

Весна прошла в сложных и запутанных дискуссиях и переговорах. Лидеры Антанты спорили, можно ли работать с большевиками против немцев, чтобы спасти Францию. Лидеры большевиков спорили, можно ли сотрудничать с Антантой против всё более неизбежного второго удара германского империализма.

Чехословацкий козырь

Русская армия рухнула и перестала существовать. Но некоторые её осколки ещё держались. Власть большевиков помимо поддержки пролетариев и солдат держалась на штыках латышских стрелков — поддержавших красных, но сохранивших дисциплину и боеспособность.

Самой мощной и боеготовой силой на просторах Советской России неожиданно для себя оказался чехословацкий корпус. Чехи и словаки очень плохо переваривали господство Габсбургов — примерно как поляки русское.

Поэтому пока Вена создавала польские легионы, Петербург из десятков тысяч пленных чехов и словаков формировал чехословацкие полки, бригады и дивизии. Они страстно желали распада державы Габсбургов и создания независимого славянского государства с центром в Праге, за что были готовы убивать и умирать.

Бо́льшая часть чехов и словаков в чехословацком корпусе придерживалась социалистических взглядов — и потому не переваривала большевиков, которые разогнали демократические институты и преследовали социалистов-эсеров. Их главным желанием было как можно скорее покинуть Россию и оказаться на Западном фронте, чтобы доблестью завоевать право на свободу Чехословакии.

Большевики чехословаков опасались — 50 тысяч опытных и мотивированных солдат при желании могли смести их. А сами чехи и словаки не собирались бороться с большевиками, они хотели уехать — и того же требовала задыхающаяся без людей на фронте Антанта.

Двадцать шестого марта договорились: чехословаки сдают бо́льшую часть оружия, грузятся в 63 эшелона в Пензе и едут во Владивосток, где их морем отправят через два океана во Францию. Эвакуация через Архангельск и Мурманск тогда была сочтена слишком опасной: настолько быстро Антанта не могла высвободить суда, занимавшиеся переброской американцев, да и европейские воды кишели немецкими подлодками.

Всё шло неплохо — но 5 апреля японцы внезапно высадились во Владивостоке. Подозрения большевиков резко усилились. Троцкий и Сталин стали задерживать и пытаться разоружать чехословацкие эшелоны — опасаясь, что Антанта может использовать их для враждебной им интервенции. Всё это усугубилось, когда не пускать чехов во Владивосток стал ультимативно требовать и немецкий посол фон Мирбах.

Чехи тоже исполнились подозрений. Они и так не верили большевикам, подозревая в них союзников ненавистных Габсбургов. А теперь они неделями простаивали на станциях в глубине Сибири. Местные советы, боясь, что чехи поддержат здешних контрреволюционеров, то и дело пытались отбирать у них последнее оружие — и легальное, и всеми способами припрятанное по вагонам. Красноармейцы, которых чехи при этом видели, слишком часто оказывались немцами и венграми из бывших пленных.

В конце апреля и начале мая возникла угроза удара немцев и финнов по Архангельску и Мурманску, где находились огромные военные склады. Красным защищать их было нечем.

Антанта и большевики придумали хитрый план: все чехословацкие эшелоны к западу от Омска должны срочно отправиться в Мурманск и Архангельск, чтобы спасти склады от немцев, а затем отправиться во Францию.

Осталось убедить в нём чехов и словаков, изнывавших от самых мрачных подозрений в составах от Пензы до Владивостока.

Челябинский инцидент: «не знаешь ты, брат, мадьяр…»

Девятого мая Прокоп Макса и другие представители чехословацкого национального совета из штабного эшелона в Омске поехали в Москву за подтверждением плана отправить часть корпуса на запад. Эта идея очень пугала чехов и словаков.

Бойцы корпуса понятия не имели о политических сложностях и переговорах. И были почти уверены, что большевики работают на немцев и хотят их обмануть — сдать немецким и австрийским войскам, где их всех перебьют как дезертиров и предателей его величества Франца‑Иосифа.

Эти мысли старательно поддерживали и прибившиеся к корпусу русские офицеры, надеявшиеся поднять чехов против красных, и агенты французского разведчика графа де Пертамона. Сам он ещё в апреле отбыл в Гавр за новым заданием и людьми, и не отменил уже нарезанных задач действовать против большевиков.

Пока Прокоп Макса и его коллеги в Москве убеждались, что «Мурманский вариант» представляет собой не хитрый план кайзера и коммунистов, а полностью поддержан Антантой, произошла трагикомическая случайность совершенно в стиле великого романа Гашека о похождениях бравого солдата Швейка. Кстати, сам Гашек в эти дни командовал отрядом чехов-коммунистов в Самаре и пытался убедить своих сородичей примкнуть к Красной армии.

Это была одна из тех случайностей, которые почти неизбежны.

Слишком много горючего материала и подозрений скопилось в искусно разукрашенных вагонах чехов и словаков. До взрыва оставалась одна искра. Она не могла не вспыхнуть.

Четырнадцатого мая в Челябинске стояли эшелоны третьего и шестого полков чехословацкого корпуса. Их бойцы привычно ругались со стоявшими на соседних путях венграми из шедшего на запад состава с пленными. Ведь все мы знаем, как сапёр Водичка и другие чехи в те годы любили мадьяр, а те — чешских «бунтовщиков и предателей».

После бурной дискуссии о межнациональных отношениях и европейской политике, шедшей на сложной смеси языков с самыми причудливыми идиомами, поезд с пленными двинулся дальше. В качестве финального аргумента венгерский гонвед Иоган Малик швырнул в группу чехов чугунную ножку от печки. Вряд ли он собирался кого-то убивать. Просто был очень зол, а дело было не в комментариях в сети.

Ножка прилетела прямиком в затылок чешского солдата Франтишека Духачека, ремонтировавшего вагон. И был бы он мёртв на месте, но удар смягчила шапка. Однако Духачек рухнул без чувств, а другие чехи сочли его убитым и пришли в бешенство.

Печальным для венгров было то обстоятельство, что у чехов было хоть сколько-то оружия, а вот у них, как пленных, — только чугунные ножки. Взъярённые славяне на ходу отцепили не успевший набрать скорость вагон, выволокли мадьяр на перрон и стали избивать, пока те не указали на бросавшего. Чехи проткнули Малика штыками в сердце, хотя их пытались остановить прапорщики Затлукаль и Сухорда.

Семнадцатого мая челябинский совет после трёх дней дискуссий потребовал от пострадавшего и виновных в самосуде явиться для дачи объяснений. Когда Духачек и его товарищи пришли, но отказались указывать на непосредственных убийц венгра, их арестовали и бросили за решётку. Чехи возмутились. Пошедшего разбираться и требовать освобождения подозреваемых офицера тоже арестовали «до приезда следователей».

В шесть вечера оба чехословацких эшелона были подняты по тревоге. Солдаты походным строем с песнями двинулись с вокзала в город. У здания совета они устроили митинг и потребовали освобождения товарищей. Совет пригрозил вызвать «16000 красноармейцев, пушки и пулемёты, и вас расстреливать».

Когда дискуссия затянулась, часть чехов рассыпалась по городу. Они разоружили красноармейцев, перерезали связь и захватили 800 винтовок в арсенале — у них самих было 200-300 стволов. В спорадических перестрелках погиб один чешский унтер и было ранено несколько солдат с обеих сторон.

При виде этого местный совет пошёл на попятную и согласился вернуть арестованных — не скрывая того, что делает это из-за «недисциплинированности красноармейцев» и силового давления. После этого чехи до полуночи организованными колоннами вернулись в эшелоны. Правда, с захваченными винтовками — на всякий случай.

Катастрофа

В последующие дни совет вёл переговоры о возвращении оружия, а чехи расклеивали листовки, пытаясь убедить местных жителей, что они не против большевиков, а просто спасали своих. Информация ушла в Москву.

Попутно она обрастала жуткими подробностями. Винтовок оказалось уже 2800, к ним добавилась артиллерийская батарея, а действия чехов описывались как зверства и истребление коммунистов и красноармейцев. Справедливости ради, всё это действительно случится — но потом.

Двадцатого мая Прокоп Макса телеграфировал в Омск, что переговоры завершены успешно, с «мурманским вариантом» всё в порядке. Увы. К тому времени Троцкий поверил в сильно преувеличенную версию событий.

Он решил, что это заговор Антанты, которая решила ударить кинжалом в ответ на протянутую руку помощи и сотрудничества. Прокоп Макса и его коллеги были схвачены ЧК и брошены в Бутырскую тюрьму.

Двадцать первого мая на восток полетела разъярённая телеграмма. Москва требовала немедленного и полного разоружения чехословаков под ответственность советов — которым чехи категорически не доверяли. Прокопа Максу заставили подписать эти требования.

К 20 мая чехи собрали представителей эшелонов в Челябинске и как раз обсуждали, что делать и как добиться скорейшей эвакуации из России; 22–23 мая они достигли взаимопонимания с челябинским советом и вернули ему захваченные винтовки. На месте обе стороны считали инцидент исчерпанным.

Вот только Москва была иного мнения. Троцкий считал себя и партию большевиков обманутой интригой Антанты и чехов. Он прекрасно знал о том, что агенты Антанты работают с российской оппозицией, тайком поддерживают атамана Семёнова в Забайкалье и Добровольческую армию на юге. По его мнению, пазл сошёлся. Антанта хочет уничтожить коммунистическую революцию, она лгала всё это время о сотрудничестве!

Двадцать третьего мая практически одновременно пошли две телеграммы. Председатель челябинского совета Садлуцкий доложил, что все проблемы с чехами разрешены. А Аралов, заведующий оперативным отделом Наркомвоенмора, по приказу Троцкого направил советам Транссиба категорический приказ:

«…задержать, разоружить, расформировать все эшелоны и части Чехословацкого армейского корпуса как остатки старой регулярной армии и формировать из них красноармейские и рабочие дружины».

Съезд чехословаков в Челябинске расценил это как объявление войны. Они не собирались ни вступать «добровольно и с песней» в Красную армию, ни «формировать рабочие артели». Они хотели ехать сражаться с немцами во Францию.

Комиссар первой дивизии чехословацкого корпуса Неуберт отправил Троцкому телеграмму с предложением решить дело миром и вернуться к предыдущим договорённостям.

Увы — наркомвоенмор Троцкий был непреклонен. Его ответом стал приказ № 377. Всем советам по пути следования чехословаков под угрозой трибунала предписывалось немедленно разоружать эшелоны и уничтожать всех, кто будет обнаружен с оружием.

Избранный в Челябинске исполком чехословацкого корпуса постановил оружия не сдавать и пробиваться во Владивосток любой ценой. Действия Троцкого они расценили как попытку разоружить корпус и затем уничтожить его. Стать безоружными овцами и сгинуть на сибирских просторах от рук большевиков и красноармейских мадьяр чехи и словаки не планировали. А Троцкому, советам и большевикам они уже не верили ни на грош.

Начались кровавые инциденты. Под Златоустом эшелон заманили в тупик и стали расстреливать из пулемётов. Чехи высыпали из вагонов и под огнём ворвались на позиции красных. Там оказались всё те же мадьяры. Пленных не брали.

Восстание и война

Бедой большевиков была не только ярость Троцкого и недоверие чехов. У них попросту не было сил, чтобы сражаться с восставшим корпусом.

К 27 мая все тысячи километров, по которым от Пензы до Владивосток растянулись чехословацкие эшелоны, превратились в пространство войны. О примирении уже никто не думал. Двадцать седьмого мая чехи взяли Челябинск. Один за другим пали другие города. Взбешённые бойцы корпуса уничтожали всех, кто хотя бы был похож на красноармейца или коммуниста. Особенно не щадили мадьяр и чехов, примкнувших к коммунистам. Они были уверены, что всё это — заговор большевиков с немцами и австрийцами.

Ярослав Гашек не успел покинуть Самару, бросившись уничтожать списки чехов-коммунистов до того, как их захватят легионеры. Следующие несколько месяцев он прикидывался сумасшедшим немцем, травя чешским патрулям байки в стиле Швейка и «Зелёного слоника».

К 31 мая большевики окончательно уверили себя в том, что восстание корпуса — коварный план Антанты по их свержению. Они разорвали все переговоры и договорённости, закрыли двери перед негласными эмиссарами Парижа и Лондона и приготовились сражаться со всем миром. Капитану Садулю Троцкий направил полное ярости и горечи письмо о том, что все его предложения были ложью.

Антанта же решила, что раз в руках чехословацких солдат, считавшихся частью французской армии, оказалась вся Сибирь, и под защитой их штыков уже формируются альтернативные большевикам русские правительства — нет смысла договариваться с Лениным и Троцким. Надо поддержать белых и сокрушить красную угрозу.

Тем более, что к середине июня стало ясно: немцы так и не смогли дойти до Парижа — и уже не дойдут. На западном фронте разворачивались бесчисленные американские дивизии. Чехословаки уже были не нужны во Франции, зато оказались полезны в России.

Дипломатам, ещё вчера пытавшимся договориться с большевиками, полетели директивы сделать всё для их свержения. Консул Локкарт, бывший горячим сторонником союза Антанты с красной Москвой, принялся готовить «заговор послов», в который включилась и сильнейшая французская агентура. Большевики ответили полномасштабным красным террором. Их враги объединились в белые армии и попытались уничтожить то, что считали кровавым монстром.

Дальнейшее известно: разорённая Россия, миллионные жертвы и режим, считающий себя в состоянии беспощадной войны со всем миром капитала и внутренней контрреволюции. Увы, он имел для такого мнения все основания — как его враги имели все причины считать большевиков чудовищами с руками по плечи в крови.

А что же чехи? В ноябре 1918 года мировая война окончилась. Чехословакия объявила о независимости при поддержке Антанты. Цель, которой жили бойцы чехословацкого корпуса, была достигнута. С этих пор единственным их желанием было выжить и как можно скорее покинуть Россию. Воевать за белое дело они не собирались — это была не их война.

К тому же, будучи социалистами, они с радостью сотрудничали с эсеровскими правительствами — но глубоко презирали уничтожившего их ради единоначалия и управляемости адмирала Колчака. Всё это окончилось поражением белых армий на востоке и сдачей чехами Колчака эсеровскому совету в Иркутске на верную смерть.

Красные ненавидели чехов как контрреволюционеров, с которых началась полномасштабная гражданская война. До их восстания даже отчаянный ледяной поход Добровольческой армии на юге вместе с восстаниями казаков казался Москве не слишком опасными инцидентами на окраинах. Теперь же они оказались в огненном кольце фронтов.

Белые ненавидели чехов как предателей, которые в самый отчаянный момент сдали позиции под Казанью и устранились от войны с красными, а потом ещё и погубили верховного правителя России.

Местные жители до сих пор не собираются забывать и прощать бессудные убийства и безудержный грабёж со стороны чехословаков, ощутивших себя единственной вооружённой силой среди моря анархии.

Всего этого можно было избежать, если бы взаимных подозрений и страхов было хотя бы немного меньше. И если бы не слишком меткий бросок тяжёлой чугунной чушкой.