«Разгорячённый вином, Густав грозился зажечь Москву, если не дадут ему свободы выехать из России. <...> [Царь] в гневе отнял у неблагодарного и сокровища и города, велел держать его под стражею в доме; однако скоро умилостивился и дал ему вместо Калуги разорённый Углич».
Так Николай Карамзин описывает крах принца Густава Эрикссона Вазы (1568-1607), приехавшего в Россию в высоком статусе жениха царской невесты – но сумевшего испортить здесь себе всю «карьеру». А может быть, причиной репрессий против принца на самом деле был его героизм и нежелание развязывать войну со своей родиной?
«Второй Парацельс»
Перед тем, как приехать в Москву в августе 1599 года, принцу Густаву нужно было переодеться. Он бежал в Московское царство, которым тогда правил Борис Годунов, из Польши, спасаясь от преследования. Из Москвы навстречу ему были высланы «несколько придворных с немецкими переводчиками, повозки, лошади и многие другие княжеские вещи, необходимые для дороги, и всевозможные припасы», писал голландский бизнесмен Исаак Масса.
«Княжеские вещи» были необходимы, чтобы принц въезжал в Москву в подобающем его статусу виде и уже со свитой. Такое внимание к Густаву было объяснимо – он мог претендовать на престол Швеции, хотя к его происхождению были вопросы.
Густав был сыном короля Эрика XIV Шведского и Катарины Монсдоттер – простой служанки, единственной в истории коренной финки, получившей королевский титул. Но дети Эрика от Катарины, в том числе и Густав, были рождены до ее объявления королевой, которое состоялось в июле 1568 года. Поэтому права Густава на шведский престол были изначально сомнительны. Кроме того, когда Густаву было всего полгода, его отец Эрик был свергнут с престола своим братом Юханом III и лишен всех прав на шведский трон – под предлогом того, что Эрик сошел с ума и неспособен управлять государством.
Невеселые приключения начали преследовать принца Густава с детства. Первые годы его жизни прошли под домашним арестом в замке Або в Финляндии. В 1575 ребенок был выкраден агентами его дяди и отправлен в Польшу на обучение в орден иезуитов. Он не увидит свою мать более 20 лет.
В течение двух десятков лет принц Густав странствовал по Европе и, очевидно, набирался знаний – в 1586 году он жил при дворе императора Рудольфа II, который покровительствовал ученым. Уже к этому времени принц Густав, как пишет Карамзин, «знал языки, кроме шведского и славянского, италиянский, немецкий, французский; много видел в свете, с умом любопытным, и говорил приятно». В русских источниках есть сведения о том, что Густава за его образованность в области алхимии называли «вторым Парацельсом» – этим прозвищем он гордился даже больше, чем королевским происхождением.
Жених для Ксении Годуновой
В приглашении Густава в Москву, наоборот, всех интересовал именно его статус принца королевской крови, пусть формально и бастарда. Привезти такого человека в Россию, крестить в православие, обвенчать его с девушкой княжеского рода, чтобы потом иметь на своей стороне кандидата на один из европейских престолов – вот какие планы строили московские цари на счёт Густава. Сам принц тем временем жил в польском Данциге, в доме человека по имени Христофер Катер. Как сообщает Исаак Масса, Густав завел роман с женой хозяина дома и та даже родила ему несколько детей. Но дела были совсем плохи, и Густав сам направил письмо русскому царю о своём согласии на приезд в Россию.
Царь Борис Годунов прочил Густава в женихи своей дочери – царевне Ксении Годуновой, в ту эпоху – первой красавице Московского царства, к тому же получившей образование под руководством европейских учителей. 19 августа 1599 года принц Густав прибыл в Москву. «Его встречали с великой пышностью почти все дворяне, ехавшие верхом в дорогих одеждах; и его посадили на царскую лошадь и так проводили до дома, для него приготовленного, и здесь его снабжали всем: лошадьми, припасами, провизией, слугами и рабами, как если бы он был царь; и сверх того Борис послал ему много драгоценных подарков, парчу и шелковые ткани на одежду ему самому и его людям», – описывает Масса приём, оказанный Густаву.
Поначалу дела шли хорошо – на царском пиру Густав даже говорил речь на «славянском языке», сам царь «выразил сожаление о его несчастии и обещал покровительство Московского государства», а также приказал своему сыну, царевичу Федору, оказывать почтение принцу Густаву. Принц получил в собственность «удел Калужский, три города с волостями, для дохода». Как пишет Карамзин, «после Борисова семейства Густав казался первым человеком в России, ежедневно ласкаемый и даримый».
Такое отношение было объяснимо. Отдав свою дочь за Густава, царь Борис планировал использовать его как разменную карту в политической игре. Прикрываясь риторикой заботы о «несчастном сыне вероломно свергнутого шведского короля», Годунов хотел забрать у Швеции часть прибалтийских земель – современную Эстонию и организовать там Ливонское королевство с Густавом же в качестве короля – в обмен на то, что Густав откажется от своих прав на шведскую корону. Казалось бы – что могло пойти не так в этом замечательном плане...
Принц Густав – пьяница или герой?
Оба иностранца, которые в своих записках о Московии описывают случай Густава, – голландец Исаак Масса и немец Конрад Буссов – сообщают, что еще до свадьбы принца и царевны Ксении Густав внезапно вызвал гнев царя Бориса и был сослан в город Углич. Сходятся иностранцы и в том, что тут не обошлось без женщины.
Как пишет Масса, узнав, что Густав «благоденствует» в Москве, к нему на службу прибыла масса европейских дворян. Это вряд ли испугало Годуновых, которые сами не чужды были европейской образованности. Но дела пошли иначе, когда Густав выписал из Данцига Христофора Катера с женой (ее Буссов называет «Катериной»).
Как пишет Масса, эта женщина «сделала его таким надменным, что он всем перечил и часто бил своих дворян и слуг, также и московитов, так что его стали считать наполовину безумным». Для своей пассии Густав завел карету с четверней белых лошадей – такой статус выезда в то время был позволен только царям и царицам. Якобы это и стало причиной несчастий Густава – Годунов разгневался, передумал выдавать Ксению за Густава и сослал принца. Конрад Буссов пишет, что впоследствии на смертном одре принц «очень жаловался на свою сожительницу Катерину из-за того, что она им так завладела, что он не только не имел силы ее покинуть, но даже следовал больше ее советам, чем благоволению царя, почему она и является началом и причиной всех его бед и несчастий».
Мог ли так запросто расстроиться план, который включал в себя сначала брак царской дочери, а потом – образование целого королевства? Тот же Буссов намекает, что причины разрыва между Годуновыми и Густавом могли быть другими.
«[Годунов] предоставил в его распоряжение все свои военные силы, чтобы при помощи их он напал на своих неверных шведов, отомстил им за свое горе и постарался вернуть себе отцовский наследственный трон. Но герцог Густав не пожелал на это согласиться и ответил, что он предпочтет скорее погибнуть сам, чем подвергнуть свою родину опустошению и лишить жизни тысячи людей». Вот, по мнению Буссова, то, почему «царь изменил свое благоволение и расположение» к Густаву и отправил его в Углич.
Масса в своей «романтической» версии событий указывает, что Годунов еще пытался усовестить Густава: «повелел объявить ему, что неприлично королевскому сыну брать чужую жену и оказывать ей царские почести, а сверх того следовать во всех делах советам женщины, также надлежит ему удерживать себя от сумасбродств, и еще несколько подобных увещеваний; услышав это, принц, полагая, что ему оказывают великую несправедливость, весьма расстроился и ни в чем не хотел уступать». Возможно, в этих словах тоже есть отголосок политической дискуссии, которая состоялась между Годуновым и Густавом. В любом случае, Густава не крестили в православие, и брак между ним и Ксений был отменен.
Принца лишили Калуги с городами, но дали в удел древний Углич, где он продолжал жить в статусе князя. Ему было разрешено «плотничать и строить все, что ему вздумается; и он учинил там много сумасбродств, – пишет Масса. – Царь приставил к нему одного дворянина, который должен был служить ему и наблюдать за всеми его действиями, но с женщиной его разлучили». После воцарения Василия Шуйского принца Густава перевели в город Кашин – ему продолжали оказывать княжеские почести, но то ли не выпускали из России, то ли Густав сам не хотел возвращаться к жизни скитальца по Европе. Он умер в Кашине в 1607 году и был похоронен «в прекрасной берёзовой роще, на берегу Кашинки».
Уже в XIX-м веке реальность Катерины (в шведских источниках – Brita Persdotter Karth) начали оспаривать, сегодня ее существование считается легендой. Катерину «придумал» шведский барон Адольф Штирнельд (Adolf Ludvig Stierneld, 1755-1835), чтобы обосновать свое родство со шведской королевской семьей. Барон утверждал, что является потомком старшего сына Густава и Катерины, Ларса. Основанием для такого утверждения был древний манускрипт, который барон Штирнельд сфальсифицировал.
Так что версия о том, что Густав был скорее честным ученым, не желавшим идти войной на шведские земли, является более вероятной. Но откуда же тогда версия о любовнице, которую излагали оба мемуариста – и Масса, и Буссов? Нужно помнить, что оба они прибыли в Россию уже после того, как принц был сослан, и рассказывают о событиях, видимо, со слов своих русских современников. А тем было, конечно, выгодно представлять заезжего принца скорее как пьяницу и безумца, чем как героя и патриота, отказавшегося от «половины царства», причитавшегося ему как жениху царской дочери.