Плёс Исаака Левитана: надвечное созревание художника (ч.2)

Плёс Исаака Левитана: надвечное созревание художника (ч.1)

Чем отличается Модерн от Авангарда? – это та «простая вещь», которую понял Шаляпин, когда больше и ближе узнал Левитана, «задумчиво-доброго»: «не нужно копировать предметы и усердно их раскрашивать, чтобы они казались возможно более эффектными». Авангард пошел дальше и отменил вовсе то, что модерн не старался делать усердно. Модерн – философия жизни взамен ускользающей религиозности (См. Д.В. Сарабьянов «Стиль модерн»).

Прилежный ученик, Левитан вспоминает совет учителя. Можно прочитать в мемуарах Коровина, как Саврасов советует им – выбрать одну деталь и ее воспроизвести в точности, какова она есть. От прочего художник защищается, как от солнечных лучей, раскрыв белый зонт. Это Саврасов научил подыматься до восхода солнца, и Левитан использует на полную возможности дня. Многое в его представлениях – в Плёсе смещается. Вот, хотя бы, взять этюд «…при последних лучах». Внутри служат вечерню – по православному обычаю – начало нового дня. Скажем честно, сегодня люди здравомыслящие терпеть не могут Третьяковку. Понять их можно, в виде исключения, стоишь, грустен, наблюдаешь закат – а это начало нового дня. На полотне Левитана передано, как всасывает в воронку время. В «Над вечным покоем» холм становится мысом, и переживаешь ощущение полета, а взлетная площадка здесь, в Плёсе, где панорама Волги и погост. Неповторим путь Левитана к его пейзажам.

Он часто повторяет слово «страшно». Вечный покой – это скрещение рек в облаках закипающих… Разгадав загадку в этом зале, переходим в следующий, с квестом повеселее. Понятно, что миру наплевать на нас и, может быть, вполне заслужено, но нам трудно не винить его в этом. Левитан – пылкое сердце, которому выпало реанимировать утративший чувствительность общественный организм, и он протыкает зрением как иглой пространство. Церковь сегодня – декорация.

Экспонат музея Левитана. На подъезде электростанция: шифер, сайдинг и вагонка, имя художника нужно присвоить ей, будет честнее в отношении самого Левитана. Поднимая старые фотографии, встречаешь церковь белокаменную. Разобрали, поселок нужно снабжать светом, а Левитан как бы говорит себе и нам: нужно работать, терпеливо, монотонно, долго, трудно и никуда не спеша. Плёс – это мир Левитана и мир «легендарной председательницы горисполкома Евлампии Кузнецовой».

Воссоздание дома с мезонином в рамках проекта «Потаенная Россия». Музей открыт в 1972-ом, но интересно не это: на экраны выходит фильм «А зори здесь тихие» Станислава Ростоцкого по повести Бориса Васильева, обнаживший трагическую сущность войны и женскую натуру. И на прочность проверяется память, словно дом по старой кладке. С оттисками кирпичи – не бутафория. Есть что-то выше вечности – самоощущение человека – «здесь жил монах Легонт, безмолвия искал».

В этих словах исихазм Сергия Радонежского, он смотрит с иконы на учителя Левитана – Саврасова, а у того руки трясутся, пить приходится через полотенце, закинув его за плечи. В советские времена бы сказали – запойный Алексей Кондратьевич – но ученика не бросает, даже когда держать стакан тяжелее, чем два ведра с коромыслом. «Созерцательная молитва» отца Сергия объединяет их, «любовь к безмолвию» (См. Г. Федотов, «Святые древней Руси») – не «муравьиный героизм».

Ростоцкому нужен Левитан, чтобы рассказать про то, как Она видит кончики берез, щадя ноющие раны, показать живому, уже с другим опытом, зрителю то, как только умели надеяться талантливые девочки, и на какую нелепицу израсходован их талант. Теперь представим, что уже в этом контексте мы скажем о Ростоцком – «научил поэтично чувствовать природу». Останется пожать плечами – да, пожалуй. То же и относительно Левитана. Хорошее выражение есть у театрального режиссера Анатолия Эфроса – «смешение токов в тебе» – это Левитан в своем стремлении постичь природу.

Человеческому лицу – это выражение самого Левитана – предпочтительнее стог сена. Дубравы, могучие, мощные, темные изгибы рек, овраги. Можно вспомнить, что по этому поводу говорил Бродский: «может быть постижимый, и все-таки…». Высока валентность Левитана и потому, что незакончено произведение. «Этюдность» восполнит содержательность взгляда (это первое). Если взгляд пуст – и полотно Левитана эфемерно, как дымок от шашлыка, но есть и второе условие.

Левитан, много сил отдавший колоризации и смешению красок, вырисовывает лепестки розы так, будто окно протерли. Его не упрекнешь в легкомыслии – произведение должно вызреть. Дело не в проработанности, как говорит сам Левитан, работу можно прекратить - нельзя закончить. Один раз он отступит от этого правила, когда мастерскую, подаренную боярыней Морозовой (милой старушкой, ничего общего не имеющей, кроме родословной, с той, что у Сурикова) посетит Царь. Кроме гордости, в человеке есть и другие чувства.

Например, сомнение, желание, чтобы тебя самого не придавили. Наконец, гордость, как повод поговорить о большем. Николай рассуждает иначе, и это не может понравиться художнику, как пишет Паустовский, в духе французской школы анналов: «современность не сводится к молниеносному отклику на события дня» (См. «Чувство истории»). «Мои все работы закончены», – скажет Левитан Царю, он настолько будет в себе уверен.

Кандальный тракт, мостки, почти съезжающие в раскисшую заводь, страна, просуществовав какое-то время иллюзиями, нащупывает прежнее крепкое дно – патриотизм, и в разрушающихся слоях краски все ярче проступает фреска. Левитановских пейзажей улыбка (это чеховское наблюдение). Левитан продан в Лондоне за миллион долларов, а из его музея в Плёсе крадут картины. Нельзя не сказать - и заканчивать этим не хочется. Что может быть интереснее судьбы сильного человека?..

Только семейная драма как-то с ним связанная. «Портрет А.А. Грошевой» аккуратно датируют, но ее печальною улыбкой Плёс встречает Левитана и взгляд, застенчив, сохраняет детские черты. О ней говорили - «блажит», сегодня скажут - «рефлексирует». Неужто так можно быть свободной? И «милая наша компания» вдохновляет ее на побег из-под опеки и красной крыши, которая видна, если разглядывать «Вечер. Золотой Плёс» (1889), но может она думает – что у него в сундуке?..

Их называют «шарманщики», «лихие господа», одних мальчишек забавляет собака. Левитан привык в свой адрес к подозрительности, не обращает внимания, и все равно неприятно, а в сундуке – любовь и забота его учителей, то, во что он простуженно верит. «Лихие господа» – вспоминает Кувшинникова, как их принимали – и недоверие к сундуку.

Возможно, поэтому Константин Георгиевич (Паустовский) выбирает написать о нем в страшном 37-м. О чем писать? Как мичуринцы-юннаты разгромили патриарший сад? В районную газету – коммунисты спасли двухсотлетний дуб в Таганском парке? (это прочтем сегодня). «Эх-эх-эх, о Пушкине надо было писать не по чужим книгам – по ощущению».

Прислушаемся к совету Паустовского, символично, что рассказ называется «Дым отечества». – 1934, ИЗОГИЗ выпускает почтовую карточку «После дождя» без упоминания «Плёс» (1889), и в том же 34-ом разбирают белую церковь. 1972, открыт музей, но восстановлением памяти мы обязаны охране государственных границ и конфликту с Китаем. Если читателя не отпугнет уродливый гомункулус «коммунист-патриот», в следующей статье он узнает, какую роль в судьбе Левитана сыграла бабка-побирушка, за что его любил Есенин и как Плёс выглядит сегодня.

Окончание следует: Плёс Исаака Левитана: надвечное созревание художника (ч.3)