Пуля для «Льва Севера»: в сражение при Лютцене протестанты победили, но ценой гибели шведского короля

Начиналось всё за здравие

В начале 1630-х годов на территории Священной Римской империи бушевала война, которую позднее назовут Тридцатилетней. Один из самых кровавых и жестоких вооружённых конфликтов эпохи разгорелся внутри империи между альянсом католических князей во главе с императором Фердинандом Габсбургом и союзом протестантских владык.

В действительности группировки были намного более сложными, и у конфликта имелась не только и, пожалуй, даже не столько церковная подоплека, но традиционно Тридцатилетняя война считается именно религиозной. Несколько раз она чуть было не завершилась, но пожар разгорался снова и снова. В какой-то момент казалось, что католики безоговорочно одерживают победу — протестантские армии были разгромлены, у них практически не осталось полноценных вооруженных сил. Однако все карты смешал шведский король Густав Адольф.

Густав Адольф находился на пике энергии. Он успешно повоевал против Польши, оторвал куски от России, реформировал армию и государство. Он почти выковал полноценную империю вокруг Балтийского моря, и теперь готовился распространить свое влияние на северную Германию — прибалтийские княжества и города присоединить, а прочие протестантские — взять под крыло.

Это был не только политический интерес — в свою миссию защитника протестантизма король Швеции верил искренне. И в Германии он действительно мог рассчитывать на помощь местных протестантских лидеров.

Поначалу всё действительно шло великолепно. Густав Адольф высадился на севере Германии, ведя дисциплинированную и отлично вышколенную армию. Вдобавок имперцы очень неудачно взяли приступом протестантский город Магдебург. Армия, дорвавшись до богатого города, мгновенно перепилась и сожгла полезный трофей вместе с продовольственными складами, ценностями и подавляющим большинством жителей. Посмотрев на это, протестантские князья толпами побежали заключать союз с Львом Севера.

Набрав союзников, Густав Адольф встретился с главной армией католиков в эпической битве при Брейтенфельде. Войско империи во главе с Иоганном Тилли было многочисленным, давно не знало поражений, а сам Тилли считался одним из лучших командиров Европы. Что ж — тем оглушительнее оказалось поражение. Хотя союзные шведам саксонцы поразбежались, сами шведы остались на поле сражения и неожиданно разнесли лучшую имперскую армию вдребезги. Тилли был изранен, остатки его войска откатывались, а шведы шли по Германии паровым катком, собирая новых союзников.

В апреле 1632 года Тилли с новыми силами ещё раз попробовал остановить шведов на реке Лех. Однако иногда бывает, что тебе просто не везет. В начале боя Тилли смертельно ранило шальным ядром, а имперская армия искусно выполнила манёвр «паническое бегство».

Могло показаться, что император Фердинанду пора бросать полотенце на ринг. Ещё немного — и победоносные шведы двинутся на Вену.

Что же пошло не так?

По выжженной равнине за метром метр…

Ближайшей целью шведов была Бавария, одно из ключевых католических княжеств. А пока Густав Адольф маршировал по Германии, император вынул из рукава припрятанный до поры козырь. Козырь имел имя и фамилию — Альбрехт фон Валленштейн.

Это был своеобразный персонаж: чуть ли не главный идеолог принципа «война кормит войну». Он был не просто служакой или капитаном наемников. Для Валленштейна армия являлась только одним — хотя и ключевым — из элементов его «частной военной корпорации». Валленштейн старался иметь наготове крепкий тыл — оружейные мастерские, мануфактуры, склады готовой продукции. Кроме того, он немилосердно грабил все территории, на которых стояли подчинявшиеся ему отряды.

До вторжения Густава Адольфа Валленштейн запугал и разорил не только противников, но даже и многих лояльных сторонников империи. Этот полководец чуть не выиграл для императора войну, но у имперских князей на него была стойкая аллергия. Амбиции, высокомерие и эгоцентризм Валленштейна не знали удержу. Так что, когда казалось, что война уже выиграна, Валленштейна сняли с командования. Но теперь ему предстояло вернуться.

Густав Адольф нёсся вперед. Ещё недавно в его войске было много шведов, но требовалось контролировать большие пространства, войска несли потери, так что доля наёмников из местных кадров непрерывно росла. И это, конечно, сказывалось на поведении. Типичная армия того времени была сборищем отъявленных разбойников — но опытных и натасканных. Убедить эти ценные кадры в необходимости платить за конфискованных куриц было не проще, чем заставить крокодила перейти на вегетарианскую диету. Кроме того, Густав Адольф и не собирался закрепляться на юге.

Теперь шведская армия шла по империи, как батыева орда. Всё, что оказывалось на пути, грабилось. Все, что нельзя было разграбить, сжигалось.

Там, где крестьян и бюргеров почему-либо щадили солдаты, их успешно геноцидили голод и инфекции — эпидемии катились по Германии с толпами беженцев и дезертиров. Осатаневшие от происходившего вокруг крестьянские парни сами шли в наёмники — там, по крайней мере, давали паёк и возможность самому отнимать млеко, яйки и особенно шнапс. Впереди армий всё рыдало, позади — горело.

Но Валленштейн был не так глуп, чтобы сражаться с шведами лоб в лоб. Он начал с того, что вытеснил союзных шведам саксонцев из Богемии, и теперь нависал над флангом и тылом Густава Адольфа с севера. Таким манером он сразу поставил под шах главную шведскую армию.

Затем Валленштейн построил укреплённый лагерь у Альте Фесте, неподалёку от Нюрнберга, держа войско Густава Адольфа на коротком поводке, а сам отправил отряд генерала Холька увещевать Саксонию сменить сторону. Хольк имел стойкую репутацию ублюдка — даже на общем фоне этой мрачной войны. Получив приказ, он с инфернальным хохотом побежал опустынивать Саксонию — ещё глубже в тыл шведов.

Саксония была крупным небедным княжеством, но вот с войском ей не везло принципиально — бить саксонцев в Тридцатилетнюю войну стало всеобщей забавой. Саксония быстро превратилась в Белоруссию 1943 года, и местный курфюрст забрасывал Густава Адольфа призывами прийти и спасти, а в промежутках между письмами заливал горе и страх вёдрами вина. Однако у шведов имелись свои трудности.

Армию подтачивали болезни. Наёмники Валленштейна тоже жили в скотских условиях и помирали толпами, но тот резонно полагал, что Густаву Адольфу в этих местах будет ещё хуже. Шведы попытались расколотить лагерь у Альте Фесте грубой силой, но только потеряли две-три тысячи человек и откатились. После блестящих побед предыдущих месяцев это был ледяной душ. Шведская армия, ещё недавно столь дисциплинированная, медленно, но верно разлагалась. Да и шведской она теперь была в основном по названию — большинство составляли наёмники-немцы. Впереди маячила зима. Впрочем, Валленштейн тоже не хотел терять время — посреди осени он покинул так хорошо послуживший ему лагерь и отправился на север, к Саксонии.

Густав Адольф хотел бы идти на Вену, чтобы закончить войну, но теперь у него не осталось выбора — зимовать на разорённых землях, пока из-под носа уводят Саксонию, шведам не улыбалось. Так что Густав Адольф помчался за Валленштейном в сторону Лейпцига, надеясь решить проблему радикально.

Генеральное сражение вслепую

Валленштейн как раз не собирался драться в генеральной баталии. Для тех времен большие битвы вообще были редкостью. Решительную схватку можно выиграть — но точно так же можно и проиграть. Жалование наёмнику платят, хоть была крупная битва, хоть нет, а мертвецу деньги не нужны. Так что война XVII века проходила в манёврах и осадах, а бой был далеко не самой частой причиной смерти, безнадежно проигрывая голоду, кровавому поносу и тому подобным почтенным резонам отправиться в лучший мир.

Так что Валленштейн совершенно не удивился, когда шведская армия, на всех парах пришедшая в район Лейпцига, вдруг стала окапываться и строить постоянный лагерь. К тому же у Валленштейна главная армия во главе с Густавом Адольфом оказалась не единственной головной болью — надо было и лущить саксонцев, и посылать кого-то на выполнение частных задач, а стоять одним большим лагерем — это проблемы с доставкой провианта для такой толпы…

В общем, 14 ноября Валленштейн сам сделал Густаву Адольфу царский подарок — послал крупный отряд во главе с кавалерийским командиром Паппенгеймом штурмовать маленькую крепость в 25 километрах в стороне. Как только Густав Адольф об этом узнал, он понял, что это его главный шанс на победу, быть может, во всей войне. Шведская армия бросила недостроенный лагерь и помчалась навстречу католикам. На следующий день шведы сбили небольшой имперский заслон. Теперь они подходили к городку под названием Лютцен.

Обнаружив такой пердюмонокль, Валленштейн схватился за голову и бросился исправлять собственные ошибки. К Паппенгейму помчался курьер с приказом возвращаться поскорее, а сам католический полководец начал готовиться к битве. Лютцен отлично подходил в качестве позиции, где можно упереться рогом.

Имперцы встали вдоль проезжей дороги с юго-запада на северо-восток: правый фланг упёрли в Лютцен, левый — в участок пересечённой местности. Канаву вдоль дороги использовали как готовый окоп для цепи мушкетёров. У мельниц, неподалёку от города, поставили артбатарею, ещё одну — на другом фланге. Благодаря болотам и прочей неудобице на местности, Валленштейн не опасался, что его обойдут. На него надвигалось 18 тысяч шведов, у самого Валленштейна было тысяч 14 солдат, и ещё пять тысяч мог привести Паппенгейм. Словом, шведы имели не подавляющее, но существенное преимущество.

Одно из важнейших обстоятельств побоища 16 ноября 1632 года — это был бой слепых. Над полем сражения, вдобавок к пороховому дыму, который и в ясный день затруднял видимость, висел густой туман. Кроме того, Валленштейн творчески дополнил пейзаж — согнал население Лютцена в цитадель, посадил под замок, а городок запалил — так шведы не смогли бы в него проникнуть, да ещё и дым тянуло на поле битвы, дополнительно укрывая позиции от мощных шведских батарей.

В этот густой смог и полезли шведы. Густав Адольф всегда старался быть поближе к передовой и здесь не изменил привычке. Он собирался наступать вместе со Смолландским кавалерийским полком по правому флангу, дальнему от города. Там же поставили хаккапелитов — лютейших финских всадников, и вообще лучшие полки. Именно командиру финнов Торстену Стольхандске Густав велел атаковать первым с частью конных полков и приданной пехотой. Эта атака оказалась неудержима — противостоящих имперских кавалеристов хватило на полчаса отчаянного боя, но затем они рассыпались.

Казалось, что сейчас вся битва и закончится. Но в этот момент к полю боя прискакал Паппенгейм.

Он здраво рассудил, что 25 километров по грязи его пехота быстро пройти не успеет, взял кавалерию и велел остальным догонять. Этот тип провоевал полтора десятка лет по принципу «живи быстро, умри молодым» и умел в жизни две вещи — атаковать и атаковать. Поэтому, увидев расстроенные зады родной имперской армии, Паппенгейм присоединил всех, кого нашел, и бросился в контратаку на уже празднующих победу шведов и финнов. Он восстановил положение этим блестящим броском — но сам получил ядро и три пули в упор. Паппенгейм прожил ещё несколько часов, но, разумеется, уже ничем не командовал. Благодаря этому почти нежданному резерву имперцы восстановили равновесие. И тогда Густав Адольф решил, что пришла его очередь повоевать.

Шведский король со смолландцами находился чуть левее сражающихся финнов, в тумане он пытался найти переправу через придорожную канаву. Необходимость топтаться на месте приводила «козлобородого холерика» (так его ласково уже в наше время называет немецкая пресса) в бешенство. Вообще, конечно, он не должен был ходить в атаку как простой полковник. Но пули и ядра — даром что летали сквозь туман — всё же находили себе жертв; все полковники поблизости были уже убиты или ранены, а Стольхандске геройствовал где-то в густом дыму поодаль — не докричишься. Однако Густав Адольф атак не боялся. В конце концов всадники кое-как перелезли на другую сторону, и Густав смог развернуться. Смолландцы бросились в атаку вместе с королём…

…И в этот момент из тумана прилетела шальная пуля.

Густаву Адольфу раздробило руку, лошадь тоже ранило. Смолландцы этого всего не заметили и ускакали в дым рубиться с имперцами. Рядом осталось человек шесть. В тумане все резались и вопили. Густав Адольф быстро понял, что на сегодня отвоевался. Тяжёлые пули тогда причиняли очень скверные раны. Изнемогающего от боли и кровопотери короля собрались увезти с поля боя, но произошла ещё одна случайность дня — в тумане небольшой отряд имперских кирасир отбился от общей схватки и выскочил прямо на короля и его маленький эскорт.

Немая сцена.

Дальше всё произошло очень быстро. Густаву Адольфу выстрелили в спину из пистолета. Свита стала рубиться с кирасирами, в свалке короля несколько раз укололи шпагами. Он упал. Один из кирасир догадался, что убили кого-то непростого, и спросил умирающего, кто он такой.

«Я был шведским королем».

Больше Густав Адольф ничего не сказал, потому что ему тут же выстрелили из пистолета в висок. Это произошло буквально в считанных десятках метров от шведских кавалеристов. Если бы день был ясным, монарху успели бы прийти на помощь. Если бы не шальная пуля, он скакал бы вместе со своими солдатами и мог уцелеть. Если бы полковник смолландцев был на ногах, Густав Адольф, может, и не пошёл бы в эту атаку. Если бы, если бы, если бы.

Точных сведений о судьбе короля не было ещё несколько часов. Буквально через пару минут на имперских кирасир наскочили выехавшие из тумана шведы, которые вообще понятия не имели, что тут произошло. Над телом начали рубиться, о Густаве забыли, а все трупы походили один на другой. Однако кто-то уже успел стащить с короля перстень и шпоры, которые и показали генералу Пикколомини, соратнику Валленштейна. Тот, однако, заявил, что не поверит, пока не увидит тела.

На шведской стороне кто-то успел заметить лошадь короля с окровавленным седлом. Это само по себе ещё ничего не доказывало, но Густава привыкли видеть впереди, на лихом коне, и командиры уже догадывались, что случилось нехорошее.

Шведы волнами атаковали сквозь плотный смог. Имперцы стояли как скала, протестанты несли огромные потери, и особых тактических изысков никто уже не показывал — шла бескомпромиссная резня лоб в лоб. После гибели Густава две шведские наёмные бригады — Жёлтая и Синяя — попытались прорвать фронт, но из-за того же проклятого тумана шли вразнобой и по очереди вылетели на крупные силы имперцев. Две бригады погибли буквально за считанные минуты. Резервы таяли в бою, как снег в мае. У Лютцена шеренги пехоты одна за другой накатывали на Мельничную батарею, изрыгавшую огонь в упор. Уже по темноте очередная людская волна всё-таки сбила имперцев с позиций: Валленштейн, Пикколомини и ещё несколько генералов и полковников получили ранения, и католики отошли. Но развивать успех ни сил, ни желания у шведов уже не было.

Тело Густава Адольфа насилу отыскали ещё во время битвы. Он лежал внутри кучи трупов, уже обобранный мародёрами. Пока шведы оплакивали своего харизматичного короля (а кто-то — и крах амбиций северной державы), имперцы в ночи отступали с поля сражения. У Валленштейна ещё было довольно много людей, и вдобавок подошла пехота Паппенгейма, — но на командующего давили усталость, собственное ранение, гибель и увечья соратников. Многие офицеры из тех, кто ещё стоял на ногах, хотели бы снова сразиться на следующий день, но у самого полководца кураж пропал начисто.

Имперская армия начала отход. Энергично преследовать её шведы не могли — не хватало сил. Им пришлось ограничиться сбором пушек на поле сражения (лошадей, чтобы их вывезти, у Валленштейна не было), а также захватом раненых и отставших. В глаза катила зима, кампанию 1632 года закрывали похоронные команды, которые под холодным осенним дождём сваливали в братские могилы девять тысяч трупов убитых на месте и умерших от ран и болезней в последующие дни.

Косточки в ряд

Эти могилы раскопали уже в XXI веке — случайно, во время строительных работ на окраине Лютцена. Вскоре на место приехали сотрудники музея в Галле. В одном из вскрытых захоронений нашли 47 тел. Погибшим было от 15 до 50 лет, в среднем — 28. Многие из них были опытными вояками — у 21 скелета имелось в общей сложности 30 излеченных повреждений костей, у 12 черепов нашли 16 заросших травм.

В основном жертвы Лютцена погибли от пуль, хотя некоторые имели следы сильных ударов шпагами или саблями. Один покойник, возрастом около 20 лет, получил два сильных удара шпагой или пикой в скулу, прежде чем его убило пулей. Вообще огнестрельных ранений в голову было много — 21 на 47 трупов. По такой точности огня можно предположить, что стреляли практически в упор. Что, впрочем, неудивительно для схватки в тумане. Трупы явно самым тщательным образом ограбили — на телах было очень мало вещей.

Археологи предполагают, что эта яма стала последним пристанищем для солдат Синей бригады шведской армии, расстрелянной в упор с фронта и флангов пехотой и конницей имперцев.

Ну а тогда, в XVII веке, шведы пришли к неожиданному итогу своего блестящего похода. После грандиозной победы у Брейтенфельда, после того, как взяли за глотку Священную Римскую империю и добрались аж до Баварии, они возвращались в северную Германию без победы и без короля.

Лютцен стал квинтэссенцией Тридцатилетней войны. Жестокая битва, сожжённый городок, горы трупов — и фактическое поражение обеих сторон. Имперцы проиграли битву и были вынуждены отступать, но язык не повернётся сказать, что шведы выиграли — им это сражение стоило ключевой фигуры, Густава Адольфа. Несколько тысяч мёртвых наёмников у врага и десяток захваченных пушек никак не восполнили им эту потерю. Красивая и стремительная кампания обернулась войной на истощение.

Священная Римская империя уже была измучена и истощена. В церквях Германии молились о мире. Но война продлилась ещё полтора десятилетия.