Российская империя XVIII века глазами японского купца Дайкокуя Кодаю

На самом деле, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. На острове японцы провели четыре года; перед тем их семь месяцев носило на корабле со сломанными мачтами по океану, а до Санкт-Петербурга Кодаю добрался только в 1791 году. К тому времени из экипажа в семнадцать человек живыми остались шестеро. Двое приняли православие и остались в России, и только четверо предстали со своим прошением перед русской царицей. В знак уважения Кодаю лизнул протянутую ему Екатериной руку — про поцелуи он ничего не знал и что делали другие, толком не разглядел. Императрицу это расстрогало.

В конечном итоге Кодаю добрался до дому. Поскольку о России японцы знали в то время только то, что могли им рассказать голландцы — которые не были даже соседями, неудивительно, что Кодаю и доехавшего с ним единственного товарища очень тщательно расспросили, и всё рассказанное ими записали. Так мы узнали, какой видели Российскую Империю прошедшие её насквозь японцы.

Во-первых, цари и царедворцы, по мнению Кодаю, держали себя необыкновенно просто. Мало того, что сама царица позволила себя коснуться, так её сын, будущий император Павел, попросту посадил японцев в свою карету. Представить, что в Японии ты едешь вместе с наследником престола, было невозможно. Многие русские дворяне также просто и сердечно разговаривали с гостем из-за моря. Кодаю не знал, что со своими рыбаками царедворцы были куда холоднее, и решил, что это — общая манера.

Кстати, в России Кодаю чувствовал на своих плечах весь груз ответственности за первый контакт между странами. Будучи не больше, чем рыбаком, он старался одеваться подобно дворянству, поскольку фактически представлял собой родную страну — больше некому, и не мог себе позволить ударить лицом в грязь.

Где бы Кодаю ни оказывался, он старался рассказывать о своей родине самое лучшее и побольше. Фактически благодаря этому ему удалось не только найти помощь в лице российского чиновника Лаксмана, но и заинтересовать его настолько, чтобы тот пробил идею открытия в Японии российского посольства. Ну и, конечно, раз дворянство вокруг держалось просто и сердечно, так же, без чванства, старался держаться и Кодаю.

В Японии капитан с большим волнением рассказал о таком чудесном средстве, как прививки от оспы. Екатерина старалась популяризовать их. В то время для прививок использовали непосредственно гноя из оспенных язв коров. Это казалось отвратительным, но зато в результате удалось остановить бесконечные вспышки болезни, уродовавшей лица одних и уносившей жизни других.

Другая причина удивиться — вода. Во многих городах воду брали прямо из рек и речушек, колодцы рыли только в деревнях. Смущало ум, что после бани русские некоторое время сидят в исподнем. Кодаю тоже не отставал, надевал юката, бельё в виде халатика, и тем внезапно ввёл среди россиян моду на банные халаты.

Как отметил Кодаю, русские любят похвалиться своим богатством и всячески выставляют его напоказ. Правда, и живут они в среднем богаче японцев. Совсем уж нищих мало, и часто, если ты видишь на улице совсем уж ободранного человека, то это куда-то ведут арестанта; кстати, арестанты, в отличие от стран Азии, в России летом нанимались на заработки.

Поразила его и нерачительность русских в отношении уборных: если в Азии часто экскременты собирали на удобрения, то русские просто потихоньку заполняли ими ямы, чтобы потом или зарыть яму, или очистить, словно от мусора. Впрочем, и плодородной земли у русских было больше, а возле ям с человеческими экскрементами потом хорошо было добывать селитру для пороха.

Кодаю очень смутила реакцию россиян на его рассказы о паланкинах. В России такой вид транспорта не использовали вовсе, а на объяснения японца, как он устроен, в шоке отвечали: грешно, мол, заставлять человека таскать человека, не скотина же! И такая реакция — в годы крепостного рабства, когда в целом крестьян не слишком-то жалели. Однако даже крепостникам-помещикам некоторые идеи казались негуманными, хоть бы и по отношению к холопам.

Особое внимание Кодаю уделил женщинам России. Его удивило, что ценятся румяные лица (в Японии любили изысканную бледность), дамы и крестьянки ездят верхом, хоть и по-разному, а мужчине запрещено заводить больше одной жены, да и наложниц официально ни у кого нет. Он также отметил, что в театрах много раз врата оттого, что женщины играют женские роли.

У капитана оказалась отличная память и высокая наблюдательность. Он смог более-менее точно описать внешнюю сторону религиозной жизни православных, работу чиновников, множество национальных меньшинств империи, устройство домов и общественных зданий (вроде тюрем, борделей, больниц и банков). Правда, описывая происходящее в банке в общих чертах, Кодаю всё же так и не смог понять и донести до соотечественников суть работы банка, зато отметил, что ему разрешали заходить куда угодно, осматривать любое заведение, расспрашивать о его работе — хотя вообще во многие из них вход свободным не был. Каждый русский понимал важность первого контакта с далёкой страной.

Зато от Кодаю японцы узнали в подробностях о такой удобной штуке, как сани, об играх в бильярд и шахматы, и что платят чиновникам не зерном, а деньгами. А если бы в России полностью исчезли архивы, мы бы всё равно знали, что при Екатерине сумма годового жалованья чиновникам делилась на три части, которые выдавались в апреле, августе и декабре.

Самих русских капитан описал высокими, белокожими, голубоглазыми, носатыми и рыжими, с очень мягкими волосами. Он называл их миролюбивыми, но отмечал их отвагу, кроме того, русские показались ему очень трудолюбивыми, не привыкшими к безделью. Что касается манер, то русские умели держать себя очень уважительно по отношению к собеседнику.

Кодаю прибыл на родные острова с первым в истории посольством из России, которое возглавил Адам Лаксман, сын покровителя Кодаю. Так начались отношения между двумя странами, то дружелюбные, то враждебные — в общем, сложные, как всегда это бывает в истории.