Участники Бородинского сражения: от императора Франции до семнадцатилетнего прапорщика

Бородинская битва стала самым масштабным и кровопролитным на тот момент сражением в мировой истории – с каждой из сторон в ней участвовало более ста тысяч человек. Одни нашли на Бородинском поле свою смерть, другие – получили раны и увечья, третьи – обрели славу и своё место в мировой истории. Определённо можно сказать лишь одно – никто из них не вышел из сражения прежним.Портреты и судьбы семнадцати человек, участвовавших в Бородинской битве — в нашем обзоре.

НАполеон

В начале сентября 1812 года армия Наполеона теснила русский арьергард, продвигаясь по дороге от Гжатска к Москве. Вся стратегия великого корсиканца основывалась на быстрой победе в генеральном сражении, но уже почти три месяца враг уклонялся от решительного боя. Теперь, когда в русскую армию прибыл Кутузов, а до Москвы оставалось сто с лишним верст, желанная битва должна была состояться. Письма и приказы, написанные Наполеоном накануне сражения, показывают, что его весьма заботило состояние растянувшейся французской армии, одолеваемой дождём и плохими дорогами. 5 сентября французы взяли Шевардинский редут и встали напротив русской армии. Их главнокомандующий плохо спал в ту ночь и много беседовал с генерал-адъютантом Жаном Раппом. «Счастье – самая настоящая куртизанка», – говорил Наполеон тогда.

Утром 6 сентября Наполеон отправился на рекогносцировку и убедился в том, что русская армия всё ещё стоит напротив него. Это вселило и в Наполеона, и в его солдат воодушевление, с которым они начали готовиться к бою.

«Солдаты! Вот сражение, которого вы так желали. Победа в ваших руках. Она нам необходима. Она доставит нам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение домой!» – гласил приказ Наполеона накануне Бородина.

кутузов

В отличие от Наполеона, Михаилу Илларионовичу Голенищеву-Кутузову приходилось думать многих о вещах, не имевших прямого отношения к предстоящей битве. В качестве нового главнокомандующего он прибыл в армию 29 августа – всего за девять дней до Бородинского сражения. Хотя его назначение приветствовала аристократия обеих столиц и многие армейские высшие чины, Кутузов не мог не чувствовать шаткости своего положения. Генералу было уже 65 лет, и многие, включая Александра I, сомневались в его энергии. Отношения с командующими армиями Барклаем де Толли, Багратионом и их штабами, которые ещё недавно действовали по собственному усмотрению, не могли не ухудшиться. Наконец, Кутузов мог с равной вероятностью стать спасителем Отечества и могильщиком русских надежд в кампании 1812 года.

Вероятно, все эти соображения повлияли на решение Кутузова дать бой при Бородине в самой осторожной, сугубо оборонительной манере. Войска выстроились довольно узким фронтом и максимально плотно, чтобы исключить возможность прорыва и заставить французов «расшибить лоб» о спешно воздвигнутые укрепления. Резервы стояли близко, готовые в любой момент поддержать войска первой линии. Цена этих решений была высока – 587 орудий Наполеона могли перекрестно обстреливать плотные ряды русских войск, и почти ни одно ядро не пропадало даром.

Барклай-де-Толли

1-й армией командовал генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай-де-Толли, незадолго до Бородинского сражения смещённый с поста главнокомандующего. На нём лежала ответственность за долгое отступление и сдачу русских городов, и после того как был оставлен Смоленск, положение генерала стало нестерпимым. Солдаты называли его «Болтай-да-только», имея в виду нарушенные обещания дать генеральное сражение. Более того, против «немца» интриговали русские генералы, считавшие его едва ли не предателем.

Впоследствии многие участники сражения считали, что Барклай искал смерти на Бородинском поле. Весь день 7 сентября он провёл в седле, одетый в полную форму со всеми орденами. Большинство его адъютантов были ранены или погибли. Хотя пули и ядра миновали генерала, его спокойствие, храбрость и грамотные распоряжения заставили бывших недоброжелателей отдать ему должное. После войны Барклай-де-Толли составил несколько оправдательных записок, в одной из которых писал:

«[…] пусть князь Кутузов наслаждается своими трофеями, пусть он утешается мыслью, что обратил в ничтожество того, кто подготовил ему их, ибо он только слепо и, надо сказать, вяло следовал за нитью событий, вытекающих из предшествовавших действий».

Беннигсен

Начальником Главного штаба русской армии был генерал от кавалерии Леонтий Леонтьевич Беннигсен. Хотя он был близким другом Кутузова, отношения между ними быстро стали натянутыми. Без сомнения, Беннигсен был не менее амбициозен и честолюбив, чем сам главнокомандующий. К тому же находились люди, верившие в то, что именно он, а не Кутузов, способен привести Россию к победе над Наполеоном. Беннигсен действительно имел определённые основания быть уверенным в себе. В память о сражении при Прейсиш-Эйлау 1807 года, которое можно назвать «ничьёй» между Беннигсеном и Наполеоном, «Леон Леонтич» заказал свой гравированный портрет с подписью: «Победитель непобедимого». Позднее Беннигсен писал:

«Из честолюбия и отчасти из самолюбия, которое всегда должно быть присуще военному, мне было неприятно служить под начальством другого генерала после того, как я командовал войсками против Наполеона и самых искусных его маршалов».

толь

Генерал-квартирмейстер русской армии полковник Карл Федорович Толь принадлежит к числу малоизвестных, но очень важных участников событий 1812 года. Толь учился в Инженерно-артиллерийском шляхетском корпусе, когда его начальником был Кутузов, и будущий фельдмаршал заботился о своём воспитаннике, как о родном сыне. В 1812 году Толь, будучи одним из самых начитанных и образованных высших офицеров, стал настоящей опорой главнокомандующего.

Помимо всего прочего, в задачи генерал-квартирмейстера входила организация маршей и размещение войск во время стоянок, и именно Толь выбрал Бородино в качестве поля будущего сражения. Кроме того, он отвечал за размещение на нём войск и укреплений. «Полковник Толь являлся решительным сторонником глубокого построения, т. е. занятия короткого фронта и сохранения сильных резервов», – вспоминал участник сражения Карл фон Клаузевиц. Большое влияние молодого полковника вызывало раздражение едва ли не всех «стариков» в командовании. Беннигсен писал, что «полковник Толь овладел умом Кутузова». Кроме того, многие помнили случай, когда под Дорогобужем Толь сплоховал, разместив часть войск спиной к неприятелю. Впрочем, его выбор Бородинского поля был, видимо, лучшим из имевшихся вариантов.

Даву

Луи-Николя Даву – «железный маршал» Наполеона – был одним из наиболее выдающихся сподвижников императора. Известно, что этот человек обладал весьма жёстким и конфликтным характером. 29 августа 1812 года Даву едва не бросился с кулаками на маршала Мюрата, когда последний вздумал самовольно повести часть его корпуса на поддержку своей кавалерии. Взбешённый этим инцидентом, Наполеон передал предмет ссоры двух маршалов – 5-ю пехотную дивизию – под командование Мюрата. Этот эпизод сказался на отношениях среди командования Великой армии. 6 сентября, во время рекогносцировки Наполеоном русских позиций, Даву предложил императору идею глубокого обхода южного фланга русских войск силами двух корпусов. Наполеон отбросил эту идею, буркнув: «Вечно вы со своими обходами! Это слишком опасный манёвр». В наши дни далеко не все историки соглашаются с тем, что предложение Даву было бестолковым.

На рассвете 7 сентября корпус Даву ринулся на Багратионовы флеши. В самом начале боя под маршалом была ранена лошадь, а картечные пули попали в один из пистолетов, и маршал получил контузию бедра. Когда Даву упал на землю, Наполеону донесли, что он убит. Придя в себя, Даву увидел перед собой Мюрата, но решительно отказался передать командование своему старому обидчику. Около 9 часов утра французы взяли Багратионовы флеши.

Багратион

Флеши обороняла 2-я армия генерала от инфантерии князя Петра Ивановича Багратиона. Как и многие другие офицеры русской армии, Багратион был недоволен как пассивной стратегией русского командования, так и ролью, которую ему отводили обстоятельства. «Служил [в] Италии, Австрии, Пруссии, кажется, говорить смело о своём надо больше, – сетовал Пётр Иванович в письме к Ф. В. Ростопчину. – Ей-богу, мой почтенный друг, я рад [служить], рвусь, мучаюсь, но не моя вина – руки связаны как прежде, так и теперь».

Багратион жаждал дать французам бой, и ему выпало выдержать их первый натиск. До сих пор не вполне ясно, сколько раз французы брали флеши и сколько раз солдаты Багратиона выбивали их оттуда, однако, судя по недавним исследованиям, около 9 часов утра флеши пали окончательно, а русский генерал получил роковую рану.

Осколок гранаты попал в Багратиона и раздробил берцовую кость его левой ноги. Некоторое время мужественный генерал пытался скрыть рану, чтобы не смущать подчинённых, но вскоре потерял сознание. На следующий день генерал продиктовал рапорт Александру I, в котором описал сражение, «столь жестокое, отчаянное и убийственное, что едва ли были подобные примеры». Багратион был вывезен в Москву, где 9 сентября у него начался жар. Несмотря на очевидность воспаления, Пётр Иванович отказался от ампутации ноги и 24 сентября скончался от гангрены в имении Сима Владимирской губернии.

Кутайсов

На графе Александре Ивановиче Кутайсове лежала важная задача организации артиллерийского огня в сражении. В 1812 году этому генералу было всего 28 лет, но он уже успел заслужить любовь и уважение в армии. Кутайсов был убеждённым противником обычая беречь орудия, что видно из его знаменитого приказа перед Бородинским сражением:

«Подтвердить от меня во всех ротах, чтоб оне с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем господам офицерам, что, отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно только достигнуть того, чтобы неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собою; пусть возьмут Вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесёт неприятелю вред, вполне, искупающий потерю орудий».

После захвата флешей усилия французов перекинулись на центр русской позиции – батарею Раевского. Когда французы ворвались на батарею, генералы Ермолов и Кутайсов организовали контратаку, в ходе которой Кутайсов погиб. Гибель начальника артиллерии дезорганизовала действия русских батарей. Значительная часть артиллерийского резерва не была задействована до конца сражения, а подкрепления поступали частями и быстро подавлялись слаженными действиями наполеоновских артиллеристов. Тело Кутайсова так и не было найдено.

Раевский

7-й корпус генерала Раевского стоял в центре русской позиции, позади Курганной батареи, ставшей известной как «батарея Раевского». Бой под Салтановкой 23 июля 1812 года принёс Раевскому громкую славу, которую затмит только само Бородинское сражение. Офицер С. И. Маевский вспоминал:

«Раевский взвёл меня на высоту батареи, которая в отношении к полю была то ж, что бельведер в отношении к городу. Сто орудий засыпали её. Раевский с торжествующей миной сказал мне: «Скажи князю [Кутузову] – вот что у нас делается».

Некоторые исследователи Бородинского боя считают, что именно Раевскому принадлежит честь отбития батареи, которую Ермолов затем приписал себе и Кутайсову. Русские войска возвратились на батарею и в штыковом бою практически уничтожили 30-й полк французов. Батарея Раевского была взята лишь под конец сражения стремительной атакой французских кирасир, ведомых генералом Огюстом Коленкуром. В ходе этой атаки Коленкур погиб.

Платов

С именем донского атамана Матвея Платова связана одна из загадок Бородинского сражения. Хотя казаки Платова внесли большой вклад в победу над авангардом короля Жерома Бонапарта под Миром (8–10 июля 1812 года), многие в армии были недовольны действиями донцев, которые, по их мнению, недостаточно хорошо обеспечивали прикрытие основных сил во время отступления. 29 августа командование авангардом было передано генералу от инфантерии П. П. Коновницыну.

Опальный атаман, узнав, что правому флангу русских войск практически никто не противостоит, предложил провести рейд. Казаки Платова и 1-й кавалерийский корпус генерала от кавалерии Ф. П. Уварова переправились через реку Колочу и начали проникать в тыл французских войск. Поддержанные лишь двумя батареями конной артиллерии, кавалеристы не могли сделать многого. Уваров провёл несколько нерешительных атак на пехоту, а казаки «пощипали» обоз войск принца Евгения Богарне. Многие историки сходятся на том, что рейд Платова и Уварова дал русским войскам два часа драгоценного времени, и те перевели дух перед решающими атаками врага на батарею Раевского. Однако Кутузов придерживался другого мнения – Уваров и Платов стали единственными высшими чинами в русской армии, которых «обделили» наградами за Бородино.

Клаузевиц

При корпусе графа Уварова состоял прусский поданный Карл фон Клаузевиц, впоследствии ставший известным военным теоретиком. Как и некоторые другие прусские патриоты, он предпочёл выйти в отставку и поступить на русскую службу, но не воевать на стороне Наполеона. К своему разочарованию, в России Клаузевиц оказался не у дел из-за незнания языка и недоверия к иностранцам, господствовавшего в русской армии. 24 августа он написал жене:

«Я сомневаюсь в том, что нам удастся выиграть это сражение, но с точки зрения войны в целом мы от этого потеряем лишь немного, если хватит возможности выдержать два года борьбы […] Если война затянется и будет иметь место ещё кампания, то я надеюсь стать более пригодным, так как зимой буду изучать русский язык».

Когда кавалерия Уварова пошла в рейд, Клаузевиц принял в нём участие, хотя в успех этого предприятия не верил. «Автор благодарит Бога, что в этих обстоятельствах его роль сводилась к нулю, и он даже не смог участвовать в разговорах, которые генерал Уваров вёл по-русски с присылаемыми к нему офицерами», – вспоминал позже Клауезвиц. За Бородинское сражение он был удостоен ордена Св. Владимира. Позднее прусский офицер сослужил большую службу России, участвуя в переговорах с генералом Йорком, окончившихся 30 декабря подписанием Таурогенской конвенции, после чего Пруссия фактически перешла на сторону России.

В 1814 году Клаузевиц вернулся на прусскую службу и вскоре начал работу над знаменитым трактатом «О войне».

Русский офицер

О большинстве из 130 000 солдат и офицеров, вышедших на Бородинское поле 7 сентября 1812 года, никаких сведений нет. В этой статье мы приведём собирательный портрет русского офицера, участника этого сражения.

Естественно, подавляющая часть русских офицеров была дворянами, однако 15% носивших эполеты были выходцами из «неблагородных» сословий. 4,5% офицеров выслужились из солдатских детей, ещё 1% – поступили на службу из крестьян, но дослужились до офицерского чина. За вычетом небольшого процента детей купцов и священников остальные офицеры-недворяне происходили из разночинцев.

Москву защищали не только офицеры, являвшиеся русскими по происхождению. Если присутствие в русской армии 4,5% офицеров из прибалтийских немцев предсказуемо, то весьма неожиданно будет узнать, что с войсками Наполеона, в том числе и со своими единоплеменниками, сражались польские офицеры, которых насчитывалось 3,4%.

Уровень образования русских офицеров был невысок. Только 22,3% из них прошли обучение в кадетском корпусе. Половина офицеров имела только начальное образование, то есть, умела лишь читать и писать. Быть может, самым поразительным фактом является то, что на Бородинском поле сражались два неграмотных офицера (один из них происходил из дворян-однодворцев, а другой – из крестьян).

Русская армия была очень молодой. 19 офицеров, участвовавших в битве, были подростками 16 лет и младше. При этом всех юношей до 20 лет набирается чуть менее 20% офицерского корпуса. Таким образом, русский офицер был в среднем на 5–7 лет моложе своего французского визави.

Чичерин

Участнику Бородинского боя поручику Семеновского полка Александру Чичерину в 1812 году было 19 лет. Отпрыск знатной семьи, имевшей большие связи в петербургском свете, он жил вполне обыкновенной жизнью молодого гвардейского офицера. Значительная часть друзей Чичерина не доживёт до 1815 года, а некоторые через десять лет после окончания Наполеоновских войн будут проходить по делу декабристов.

Весь день 7 сентября Семёновский полк находился под обстрелом и понёс чувствительные потери. Чичерина миновали пули и ядра. В историю он вошёл благодаря своему военному дневнику. К сожалению, после Бородина записки остались в Москве и, очевидно, погибли в огне, но в те дни, когда армия оставляла Москву, Чичерин начал записи в новую тетрадь:

«Мечта отдать жизнь за сердце отечества, жажда сразиться с неприятелем, возмущение вторгшимися в мою страну варварами, недостойными даже подбирать колоски на её полях, надежда вскоре изгнать их, победить со славою – всё это поднимало мой дух и приводило меня в то счастливое расположение, когда страсти теснятся, не возбуждая бурь, чувства рвутся наружу, не ослабляя душевных сил, надежда окрашивает все ощущения ровным и мягким, внушающим бодрость светом».

Александр Чичерин переживёт 1812 год и погибнет от ран, полученных в сражении при Кульме 29–30 августа 1813 года.

Стендаль

Офицер французской интендантской службы Мари-Анри Бейль не испытывал восторгов ни относительно военной службы, ни относительно политики Наполеона. Он мечтал о карьере драматурга и отрывал время от службы, чтобы писать заметки о живописи и музыке. С юности влюблённый в Италию, этот француз нашёл мало привлекательного в России: «В этом океане варварства нет ни звука, который бы отвечал моей душе! Всё грубое, грязное, вонючее как в физическом плане, так и в моральном».

К сожалению, о впечатлениях Бейля в день 7 сентября ничего не известно. В Москве он, как и все, предался грабежу – правда, из чертогов московской аристократии молодой человек вынес не вино и меха, а томик Вольтера. В отличие от многих соотечественников, Бейль не потерял голову в ходе отступления, а принял его, по собственному выражению, «как стакан лимонада». Он старался следовать своим привычкам и даже брился каждый день – формальность, о которой в армии Наполеона к тому моменту уже не заботились.

При переправе через Березину в конце ноября 1812 года Бейль потеряет большую часть своих тетрадей, но это не помешает ему после реставрации Бурбонов издать записки об Италии, которые будут пользоваться успехом. Настоящая же слава к этому участнику русского похода 1812 года придёт значительно позже. В 1830 году он опубликует «Красное и чёрное», а в 1839 году выйдет «Пармская обитель». Мари-Анри Бейль станет знаменит под псевдонимом Стендаль.

Федор Глинка

Адъютант графа М. А. Милорадовича поручик Фёдор Глинка провёл день перед сражением в селе Бородино и не раз поднимался на колокольню, чтобы обозреть французские войска, готовившиеся к битве: «Они роются, как кроты, в земле; строят преогромные редуты, а пушек, пушек, и сказать страшно! На одном только окопе насчитал я – сто!»

«Мой друг! – писал Глинка в «Письмах русского офицера». – Я видел это неимоверно жестокое сражение и ничего подобного в жизнь мою не видал, ни о чём подобном не слыхал и едва ли читывал». Глинка провёл сражение рядом с Кутузовым, бывал в местах перевязки раненых и оставил описания боя, скорее поэтические, нежели документальные: «Сколько потоков крови! Сколько тысяч тел! ''Не заглядывайте в этот лесок, – сказал мне один из лекарей, перевязывавший раны, – там целые костры отпиленных рук и ног!''»

После войны Глинка участвовал в деятельности декабристских кружков. Поскольку он не был среди тех, кто вышел на Сенатскую площадь 14 декабря, Фёдор Николаевич подвергся довольно мягкому наказанию – ссылке в Петрозаводск. Уже в 1835 году он смог поселиться в Москве. На склоне лет Глинка занимался археологией и филантропической деятельностью.

Яков Виллие

Когда сумерки прервали сражение при Бородине, главный врач Действующей армии Яков Виллие отправился за русские аванпосты, чтобы оказать помощь раненым, оставшимся на поле боя. Всего во время Бородинского сражения Виллие провёл до 80 операций и лично пользовал около 200 больных, включая князя Багратиона.

Виллие родился в Шотландии и там же получил степень доктора медицины. С 1790 года он служил русским монархам и был лейб-медиком Павла I, Александра I, а затем и Николая I. Начиная с Аустерлицкой кампании 1805 года, Виллие был при войсках. Тогда он был неприятно поражён тем, что врачи почти всё внимание оказывали офицерам, пренебрегая своими обязанностями в отношении солдат. С 1806 года Виллие стал главным инспектором по медицинской части в войсках и полностью перестроил работу военных врачей. Он лично участвовал в операциях, посещал госпитали, требовал подробных отчётов, издавал наставления для врачей, разрабатывал методы очистки воды, чтобы уменьшить санитарные потери в армии.

Точные потери в Бородинском сражении с русской стороны неизвестны до сих пор. Видимо, они составляли 40–50 тысяч человек. Стараниями Виллие и его коллег было спасено немало жизней. Несмотря на тяжёлые условия, раненые получали уход, горячую пищу и вино. К сожалению, не всё было в руках врачей, и многие раненые погибли из-за спешного отступления армии, в условиях которого невозможно было обеспечить им покой и правильный медицинский уход.

авраам Норов

Прапорщик гвардейской артиллерии Авраам Норов участвовал в обороне Багратионовых флешей. Неприятельское ядро оторвало 17-летнему офицеру ступню. По воспоминаниям сослуживцев, при ранении Норов произнёс: «Заставили меня французы ходить на одной ножке!» Затем ногу пришлось ампутировать до колена. Норов был оставлен в Москве и попал в плен, где выжил благодаря уходу французских врачей.

Несмотря на тяжёлое увечье, в будущем Норова ожидало имя в литературном мире и блестящая карьера. В 1853 году он станет министром народного просвещения. В 1868 году престарелый Норов обрушился с резкой критикой на только что вышедший роман графа Л. Н. Толстого «Война и мир». По мнению ветерана, в романе эпоха 1812 года выставлена «мыльным пузырём», а «целая фаланга наших генералов […] составлена из бездарных, слепых орудий случая».