«Уэст-Портские убийства»: дело Уильяма Хэра и Уильяма Берка
0
1
1
983
просмотров
В Средние века церковь настороженно относилась к занятиям медициной, а вскрытие тел определённо не благословляла. Всё изменилось с наступлением Нового времени.

С середины XVI до конца XVII века в Европе произошла подлинная научная революция, девизом которой могли бы стать слова Фрэнсиса Бэкона «Scientia potentia est» («Знание — сила»). Проанализировав современные ему нападки на науку, Бэкон пришёл к выводу о том, что Бог не запрещает познания природы. Напротив, он дал человеку ум, который жаждет познать Вселенную. При этом существуют два рода познания: познание добра и зла и познание сотворённых Богом вещей. Первое человеку запрещено, указания по этому вопросу даны в Священном Писании, их следует усвоить и исполнять; второе же доступно разуму и служит к вящей славе Господней, ибо ярче раскрывает красоту и совершенство Божьего мира (мусульмане с этого начали, следствием чего явилось колоссальное развитие арабской медицины в Средневековье, но затем зачем-то двинулись в обратном направлении). Следовательно, необходимо наблюдать и экспериментировать. Декарт и Гоббс, Локк и Гельвеций, Гольбах и Дидро развили мысли великого философа, медики навострили ланцеты и скальпели и принялись за дело.

Специфический спрос

Очень быстро выяснилось, что спрос значительно превышает предложение. Практика была такова, что единственным легальным материалом для вскрытия были тела казнённых преступников, а постепенная гуманизация уголовного законодательства привела к тому, что приток их постепенно сокращался, в то время как потребность росла в геометрической прогрессии. Как обычно, в условиях отчаянного дефицита сформировался «чёрный рынок».

Уильям Хэр во время суда. Гравюра 1829 года.

Великобритания, казалось, не должна была сталкиваться с подобными проблемами: её уголовное законодательство в XVII-XVIII веках было, вероятно, самым жестоким в христианском мире. В течение ста с небольшим лет (начиная со «Славной революции» 1688 года) количество преступлений, за которые полагалась смертная казнь, выросло с 50 до 220. В частности, она могла быть применена (и применялась!) за кражу на сумму свыше одного шиллинга — квалифицированный рабочий в день зарабатывал около двух шиллингов. Кража кролика, присвоение выброшенного морем на берег ценного предмета, даже выдача себя за пациента казённого дома престарелых с целью нажиться на безграничной доброте Его Величества — за всё это можно было запросто лишиться головы. И лишались! Медицина пребывала в неоплатном долгу перед юриспруденцией.

Однако любой золотой век не бесконечен. С 1808 года начался обратный процесс: сначала ликвидировали смертную казнь за карманные кражи (вспомним весёлых «джентльменов карманной тяги» у Диккенса), затем отменили её обязательность по большинству составов преступления, возложив приговоры на усмотрение судей (исключения составляли только государственная измена и убийство). Медики — а их число по окончании эпохи Наполеоновских войн начало резко увеличиваться — стали растерянно оглядываться по сторонам. Немедленно обнаружились ловкие люди, небезразличные к судьбам науки. Они быстро сообразили, что морги с их какой-никакой, а всё-таки имевшейся системой учёта, а главное — корыстолюбивыми сторожами (ничего святого!), с которыми приходилось делиться, — не самое «хлебное» место. То ли дело кладбища!

«Нет такого преступления!..»

Могилы грабили всегда, но против этого существовал несложный рецепт: саван попроще и никаких излишеств в гроб — мы, хвала Создателю, не язычники какие-нибудь. Но он переставал работать, когда объектом похищения становилось само тело. В Великобритании 1820-х годов случаи похищения свежезахороненных покойников стали массовыми. Общины, в ведении которых находились кладбища, ответили усилением охраны, благо отставных солдат хватало, а ушлые ремесленники начали предлагать изделие, именуемое mortsafe — тяжёлую решётку с надёжным замком, в которую помещался гроб. Для удобства клиентов (рынок! рынок!) её можно было взять в аренду на несколько недель, а затем снять, когда останки уже не представляли для грабителей интереса.

Задний выход дома, через который убийцы выносили трупы жертв. Рисунок XIX века.

Вспомним свой (или прилежной одногруппницы) конспект «Капитала» из советской студенческой юности: «Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, при 20 процентах он становится оживлённым, при 50 процентах положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы. Доказательство: контрабанда и торговля рабами». Добавим к доказательствам Маркса (а точнее Томаса Даннинга, которого основоположник процитировал) выкапывание трупов из могил с целью продажи медикам, иронически именуемое британцами resurrectionism — «воскрешательство».

Уильяма Бёрка и Уильяма Хэра роднило многое помимо одинакового имени. Оба были ирландцами, перебравшимися в Шотландию, бедняками, зарабатывавшими кусок хлеба тяжёлым трудом на строительстве канала от Фолкерка до Эдинбурга; оба отличались предприимчивостью и практической смекалкой, не ограниченной излишней щепетильностью. Они могли не встретиться, но — встретились, познакомившись через сожительницу Бёрка Хелен Макдугал. Подруга Хэра Маргарет Лэрд владела небольшим пансионом с дешёвыми комнатами. Там-то и поселились их новые друзья Уильям и Хелен. Там все четверо нашли себе неплохой источник заработка.

Убийственный конвейер

Первое тело, на котором Бёрк и Хэр заработали, было само виновато: престарелый отставной солдат к моменту смерти задолжал миссис Лэрд целых четыре фунта (двухмесячная зарплата квалифицированного рабочего!) за квартиру. Это обстоятельство подстегнуло мыслительный процесс приятелей-ирландцев, и они пришли к логичному выводу, что в погашение долга необходимо реализовать оставшееся от должника имущество. Наиболее ликвидным объектом оказалось то, что ещё недавно было пожилым воякой. Ассистенты известного хирурга Роберта Нокса заплатили за него 7,5 фунта; помните, что делает капитал при 100% прибыли? Верно, «он попирает все человеческие законы». Хотя в данном случае «человеческие» не означало «юридические» — в британском законодательстве в данном конкретном месте имелась лакуна: мёртвое тело не являлось ничьей собственностью в правовом смысле, и похитителей тел судили за осквернение могил. А тут могилы не было…

Уильям Бёрк во время суда. Гравюра 1829 года.

Но ждать милостей от природы (сто процентов, а то и больше!) друзья не могли. «Взять их у неё — вот наша задача!» — решили они за век с небольшим до Ивана Мичурина и принялись за дело. Следующий жилец — объект их повышенного внимания — уже болел, но уверенности, что он умрёт, не было вовсе, и Бёрк с Хэром его задушили. Потом они начали убивать и вовсе здоровых, заманивая их под разными предлогами (в основном касавшимися даровой выпивки) в пансион. Каждая жертва приносила от 8 до 10 фунтов; на канале им вдвоём пришлось бы за эти деньги вкалывать около полугода. Если полицейские подсчёты точны, то последнее убийство, на котором они и «прокололись», было шестнадцатым.

Попались они, впрочем, не очень убедительно: английский суд был достаточно жесток, но косвенных доказательств не любил, а взять парочку ирландцев и их подруг (как минимум знавших о происходящем) «на кармане» не удалось: они успели переправить тело последней жертвы Ноксу, и прямых улик против них не было. Тогда лорд-адвокат (королевский советник по правовым вопросам в Шотландии, что-то вроде главного прокурора этой части Соединённого Королевства) пошёл проторённым путём: одному из соучастников был гарантирован иммунитет от судебного преследования в обмен на подробные показания. Его выбор пал на Хэра. Тот не подкачал и сдал друга-подельника со всеми потрохами.

Один за всех

Процесс начался утром в сочельник, 24 декабря 1828 года, и продолжался почти сутки. 300 полицейских сдерживали разгорячённую толпу, в казармах Эдинбурга войска были приведены в состояние повышенной готовности. На скамье подсудимых находились Бёрк и Макдугал, против миссис Лэрд ничего существенного не нашли. Несколько часов адвокаты подсудимых отстаивали требование рассматривать три убийства по отдельности (обвинение ограничилось тремя наиболее доказанными случаями; так часто делали британские юристы того времени, справедливо рассуждая, что и одного признанного присяжными убийства хватит за глаза, а время — деньги) и добились своего. В результате процесс затянулся, и до допроса Хэра и его невенчанной супруги добрались только к вечеру. Хэр на всякий случай признал только последнее убийство, а в остальных случаях воспользовался правом не свидетельствовать против себя; его жена, картинно появившаяся на свидетельской трибуне с больным ребёнком на руках, сослалась на плохую память. До выступлений адвокатов дело дошло глубокой ночью, присяжные удалились на совещание в 8 утра. Им хватило 50 минут. Бёрк был признан виновным, его гражданская жена — невиновной. Судья, приговорив убийцу к смерти, постановил, что его тело будет подвергнуто публичному вскрытию, а скелет будет передан на нужды науки в назидание потомкам. Что и было исполнено.

Хелен Макдугал во время суда. Гравюра 1829 года

Всех трёх избежавших виселицы компаньонов по отдельности чуть не растерзала толпа, и им пришлось скрыться. Доктор Нокс сделался изгоем в академических кругах и до конца жизни работал обычным патологоанатомом при больнице в Лондоне. Дело, названное «Уэст-портскими убийствами» (по названию улицы Эдинбурга, где всё происходило), вызвало значительный общественный резонанс и сподвигло законодателей к тому, чтобы принять в 1832 году специальный «Анатомический закон», отменявший препарирование казнённых и вводивший правила получения учёными тел для исследований, близкие к современным. В каком-то смысле Бёрк и его везучий приятель-предатель могут считаться его соавторами.

Ваша реакция?


Мы думаем Вам понравится